Мир Гаора

   - Ну да, - Булан принёс из умывалки ведро с водой, тряпку и принялся за работу, продолжая болтать. - Ты бился так, вот побоялись, что ты с верхней навернёшься. Рыжий, а на фронте в сам-деле так страшно, или это ты для интересу загибаешь?

   Гаор коротко рассмеялся.

   - Это я ещё не всю правду говорю, там страшнее.

   - Рыжий, - Булан, сидя на корточках - он мыл в центральном проходе и оказался недалеко от Гаора - поднял голову, и их глаза встретились. - Ежли это и впрямь так, ну не по-людски, так на хрена это?

   - Что это? - не понял Гаор.

   - Ну, война. Тебя послушать, так одно убивство, а люди же жить должны. Зачем такое, Рыжий?

   Гаор и сам, ещё на фронте, иногда задумывался об этом, но что ответить, ни тогда самому себе, ни теперь ждущему его слов Булану, не знал. За него это сделал другой. И самое страшное, что надзиратель. Когда тот вошёл в коридор и подошёл к спальне, они не заметили.

   - Ах ты, задница волосатая, философствовать вздумал?!

   Булан так и застыл на месте. Гаор опёрся обеими ладонями о койку, словно если он встанет, что-то изменится. Но надзиратель ограничился тем, что подозвал Булана к себе, вывел в коридор, тут же велел спустить штаны и влепил парню пять за идиотские вопросы и пять за не вымытый вовремя пол. Но все "по мягкому" и тут же ушёл, словно не заметив Гаора. Булан вернулся и продолжил уборку. Гаор лежал, прикусив губу, и злясь на самого себя. И как он не подумал, что дверь в надзирательскую может быть открыта и сволочи подслушивают, совсем дураком стал и по сторонам не смотрит.

   Домыв до двери, Булан осторожно выглянул и уже успокоено обернулся к Гаору.

   - Закрылись.

   - Ори погромче, - мрачно ответил Гаор.

   - Правильно тебе влепили, - вышла в коридор из столовой Маманя, - сам залетел и Рыжего чуть не подставил. Вот чуня ты чуня и есть. А коридор за тебя кто мыть будет, и что ж ты по центральному грязь развёз, а между койками оставил?!

   Подкрепив свои наставления подзатыльником, Маманя прошла в женскую спальню, и они услышали, как она распекает дневалившую там девчонку. Булан шмыгнул носом и пошёл в умывалку сменить воду в ведре. Гаор подумал, что надо бы встать и немного ещё походить и размяться, прогреть мышцы, но у него почему-то как сами собой закрылись глаза. И проснулся он только к ужину.

   В спальню вваливались с обычным шумом и смехом, быстро переодевались, умывались, бежали в столовую, - обычная толкотня и суета. Гаор встал и не спеша, стараясь держаться всё же поближе к стоякам, пошёл со всеми в столовую.

   - За завтра расходишься? - спросил его кто-то.

   - Расхожусь, - твёрдо ответил Гаор.

   Чувствовал он себя намного лучше, тело уже подчинялось, хоть и было слабым, но это всё ничего. Его опять вытащили, отняли у смерти. Не по обязанности, а по дружбе, и свалиться - это подвести их. Как Старший уговорил надзирателей, как выбил ему эти три дня на лёжку и поправку, он, разумеется, не спросил и спрашивать не собирался, но Старший сделал это! Так и он сделает.

   И после ужина, преодолевая слабость, не лёг, а встал в узком проходе между койками, уцепился за стояки и стал, упрямо прикусив губу, растягивать, разогревать мышцы.

   - Ты, паря того, не порвись, - посоветовал ему Волох.

   - Ни... хре-... на... - на выдохах ответил Гаор.

   Ему ответили дружным одобрительным гоготом.

   - Энто, паря, по-нашенски.

   И Гаор улыбнулся с невольной гордостью.

   И хотя чувствовал он себя ну почти хорошо, но идти в душ не рискнул, завтра вымоется. Да, и с Полошей надо уладить, он же на его месте лежит. Или их навовсе помненяли? Тогда надо и из тумбочек всё переложить. Гаор сел на койку и стал ждать. И когда Полоша пришел из умывалки, Гаор посмотрел, как тот убирает сигареты и зажигалку в нижнюю тумбочку, и предложил.

   - Поменяемся?

   Полоша посмотрел на него.

   - Завтра, - и зевнул, - поспи внизу пока, а завтра и переволочёшь сам, пока я работаю. Лады?

   - Лады, - ответил Гаор.

   Слово это он уже хорошо знал. Он лёг на койку поверх одеяла, закинул руки за голову. Мягко, сладкой усталостью ныли мышцы. Тогда, после того завала, надо было сразу уходить, и его с метку* не меньше несли на себе, потом он пошёл сам, только его мешок и оружие несли другие, а потом ... потом их накрыли с воздуха, и, отлежавшись в старых воронках, они пошли дальше, и уже он кого-то тащил на себе. Как же прав Седой: здесь тот же фронт. И выживают здесь как на фронте, да, береги себя сам, но один ты не можешь ни хрена. Только на победу не надейся, победы и дембеля в рабстве не будет. Хотя... дембеля точно, а победы... кто выжил, тот и победил? Допустим, ну ты выжил, а дальше что? Ещё день тебе на поправку, и... в гараж? Наверное. И всё по новой. А зачем? И ответил сам себе: чтобы выжить. А зачем? Жить, чтобы жить? Жить рабом? Чтобы "печка" не завтра, а когда-нибудь потом? Стоит ради этого? А ради чего тебя вытаскивают уже второй раз? Ради чего Полоша уступил тебе койку, Старший выбил три дня на поправку, Плешак тогда работал за тебя, один волочил двойную нагрузку, Маманя готовит тебе отдельно, девчонка ночью не спала, а сидела возле тебя, поила с ложечки, ты ночью шумел, как сказал Ворон: "воевал слишком громко",- так где-то достали тебе снотворного, и кто-то принял на себя надзирательскую злобу за шум, кого-то же отметелили вместо тебя за шум в спальне, может, того же Старшего, слова тебе никто не сказал, - всё это им всем зачем? Чтобы ты выжил. Тебя хотели убить те, враги, да, это же фронт, значит, там враги, ты не можешь никого из них убить, но ты можешь выжить им назло. Ради этого? А больше не из-за чего.

   Гаор лежал, полузакрыв глаза, будто дремал, и напряжённо думал, спорил сам с собой. Видимо, и впрямь заснул, потому что когда открыл глаза, в спальне было уже темно. Он встал, бесшумно разобрал койку, разделся и пошёл в уборную. Шёл не ступая, а скользя босыми ногами по полу, стараясь даже случайно не задеть стояков и тем разбудить спящих.

   Утром Гаор встал и пошёл в столовую со всеми, а на время построения просто ушёл в умывалку. Когда надзиратели убрались к себе и закрыли дверь, он вернулся в спальню и первым делом занялся койками. Скатал свою постель, скатал и снял с верхней койки постель Полоши и переложил её вниз, переложил наверх свою. Развернул, перетряхнул и застелил койку Полоши, аккуратно заправил. Теперь развернул, перетряхнул и застелил свою, заправил. И удовлетворённо перевёл дыхание. Всё сделал и ложиться отдыхать не пришлось.

   - Ну, ты даёшь, - покачал головой, глядя на его довольное, мокрое от выступившего пота лицо, дневаливший сегодня Голубь, - мотри, живучий какой. Может, и мне поможешь?

   - А чего ж нет? - ответил Гаор, несколькими вздохами переводя дыхание.

   - А то ты, бугай неложеный, один с веником не справишься?! - вошла в мужскую спальню Маманя, - ишь захребетник нашёлся, чужими руками работать вздумал. А ну живо берись, а я проверю приду. Рыжий, картошку чистить умеешь?

   Гаор даже засмеялся от одного предположения, что здесь у него могут быть проблемы.

   - А раз так, - улыбнулась Маманя, - то на кухню иди.

   Голубь пробурчал что-то невнятное и тут же схлопотал от Мамани по затылку со словами:

   - А коль тебе работы мало, я живо найду, ишь губы надул, князь болотный.

   На кухне - это оказалось небольшое по сравнению со столовой пространство за плитой, где стояли рабочие столы и шкафы для продуктов - Гаор критически оглядел вручённый ему нож, попробовал лезвие пальцем.

   - Маманя, а брусок точильный есть?

   - А вона, - показала одна из женщин на угловой высокий шкафчик-колонку.

   Найдя нужный брусок, Гаор заново отточил нож, переставил по-своему вёдра с картошкой, чистой водой и для очисток, табуретку и сел за работу. Поглядев на его ловкие уверенные движения, как скользит из-под ножа ровной не обрывающейся стружкой кожура и очищенная, уже ни пересматривать, ни вырезать ничего не надо, картофелина отлетает и плюхается в предназначенное для неё ведро, Маманя кивнула.