Рыцарь ночного образа

В это самое утро, когда Гевиннер Пирс плюнул в свою чашку кофе, и когда объявление о найме новой официантки пошло в газеты, Билли Спанглеру пришлось интервьюировать целый ряд молоденьких девушек, желающих занять освободившуюся вакансию. Билли знал, что бизнес требует, чтобы девушка была хорошенькая, деловая и веселая. В объявлении он использовал слово «представительная»: «Вакансия для симпатичной представительной девушки-официанта. Опыт менее важен, чем данные и характер».

Вы, конечно, можете удивиться, почему он использовал слово «девушка-официант», а не «официантка». Билли использовал это более редкое слово, потому что слово «девушка» заполняло собой простое сердце Билли. Девушка, девушка, девушка. Слово преследовало его даже более настойчиво, чем мысли о шпионах и контрразведчиках в городе и Проекте.

Иногда, когда он вообще не думал, а такие моменты были не столь уж редки — Билли Спанглера нельзя было отнести к интеллектуалам, в те времена это слово влетало р его мысли без каких-либо видимых цепочек ассоциаций — при одном слове «девушка» он начинал повторять его про себя, а рот его наполнялся слюной. Потом он, конечно, спохватывался. Оглядывался по сторонам, проглатывал слюну. И начинал смотреть на свои брюки, на угол позади стойки кафе или на ящик кассы, пока эмоции немного не ослабевали. Поэтому в газеты попал запрос на девушку-официанта, и на это место нашлась целая дюжина претенденток, большинство по возрасту примерно старшеклассницы или чуть старше, все — дочери работников Проекта.

Метод дознания, который Билли Спанглер применял ко всем возможным кандидаткам, включал два ключевых вопроса. Первый: «Каково ваше мнение о Глории Баттерфилд?» Так звали самую знаменитую шпионку в Проекте, схваченную Глазом в тот момент, когда она в соседнем городке собиралась передать комплект калек в руки вражеских агентов — двух старушек и мужчины, которые изображали из себя ее родственников, а одна из старушек представлялась еще и больной. Вся шайка была схвачена, разумеется. Это было очень, очень засекреченное дело — никакого открытого суда, но слухи об этом расползлись, и никто никогда официально не опроверг, что Глория Баттерфилд и ее помощники пришли к очень несчастливому концу, куда более живописному, чем простая смертная казнь.

В них не стреляли из винтовок, им не отрубали голову. Но в одном можно было быть уверенным. Никто никогда больше не увидит Глорию Баттерфилд на этой земле.

Билли говорил о ней медленно и нравоучительно. Он создавал впечатление, что знает об этом больше, чем иные прочие. Когда обсуждали Глорию Баттерфилд, всегда намекалось на то, что сказал Билли Спанглер. Он был неофициальным экспертом по этому делу. Он знает о нем больше, чем говорит, — таково было всеобщее мнение. И этот случай с Глорией Баттерфилд, и его претенциозно-загадочные высказывания о нем значительно подняли престиж Билли Спанглера как некоего оракула по вопросу о шпионах.

Хотя, хватит о дознавательном вопросе номер один. Если девушка проходила его, если она высказывала в меру отрицательное мнение о Глории Баттерфилд и более восторженное одобрение неизвестного, но радикального метода, которым (по слухам) избавились от Глории Баттерфилд, Билли Спанглер переходил к вопросу номер два, очень простому: «Как вы относитесь к любви?» Тут девушки немного расслаблялись, и Билли расслаблялся, когда задавал этот вопрос. Он улыбался, показывая свои белые зубы, такие идеальные, что они выглядели как комплект прекрасных протезов, хотя ясно было видно, что они были вставлены в идеально здоровые розовые десны самой природой. Он не только выставлял напоказ свои красивые зубы и десны, когда задавал этот вопрос, он открывал весь рот, демонстрируя его кораллово-розовую внутренность, блестящую от слюны, как внутренности какой-нибудь морской коралловой пещеры, в которую в ритме приливов и отливов попадает и снова отступает вода. Виден был его небольшой розовый язык, цвет которого был немного темнее, чем розовый опенок десен, а кончик языка был густо-красный и такой гладкий, что вкусовые сосочки на нем почти не были видны. Он выглядел искусственным, этот идеальный розово-красный язык. И поэтому, когда Билли Спанглер открывал рот и улыбался, и рот его оставался некоторое время открытым после этого лисьего вопроса, девушки обычно разражались чистым веселым смехом, чувствуя, что самая серьезная часть интервью прошла. Но на самом деле Билли Спанглер был в высшей точке своего дознания. Хотя вопрос казался легким и задавался в игривой манере, неправильный ответ на него сразу же завершал интервью немедленным отказом. Очень серьезным был этот вопрос Билли Спанглера об отношении девушек к любви. Ему не нужны были девушки, думавшие о ней слишком много, как не нужны были и девушки, относящиеся с нервной антипатией к самой идее любви. Ему нужна была девушка с целостным легким и радостным отношением к ней, как к абстрактному предмету, разновидности отношений, которые мальчики привыкли получать от своих матерей, например. Чистое и простосердечное отношение к любви как к некоей абстракции — вот чего он искал.

И если после того, как он задавал этот вопрос, девушка мялась, он знал — что-то тут не так, и говорил: «Извините, следующая!» Но в это самое утро Билли Спанглер был расстроен. Он чувствовал себя несколько не в своей тарелке после инцидента с Гевиннером Пирсом, а то, что произошло ночью с Большой Эдной, было для него серьезной психологической встряской, хотя и закончилось его моральной победой. То есть он показал твердость характера и распрощался с нею на следующий же день. Но сегодня утром интервью двигались плохо. Девушки были все, как говорят, без слез не взглянешь, только на одну из них можно было положить глаз. Одно у них было одинаково — бессмысленная опрятность и аккуратность, от которой начинаешь себя чувствовать немного униженным. «Сексуальности — вот чего в них не хватает», — хотя Билли Спанглер вслух бы и не признался, что думает именно об этом.

Все это касалось всех девушек, кроме одной. К ней это не относилось ни в малейшей степени. Эта девушка была самой обычной красавицей, настоящей выдающейся красавицей, она была представительная plus[47], и Билли интервьюировал ее первой. Но в ее реакции на первый вопрос — о Глории Баттерфилд — было что-то неправильное. Она совершенно не нервничала. Без всякого намека на колебания она сказала, что Глория Баттерфилд была презренной личностью, не только подлой, но еще и глупой впридачу, глупой, потому что позволила себя поймать во время своей подлой акции. И она, конечно же, заслужила то, что получила. Всякая девушка, будь она столь же вероломна, заслуживает, чтобы ее разорвали на куски дикие собаки.

Вот это замечание о Глории Баттерфилд, разорванной на куски дикими собаками, и обеспокоило Билли Спанглера. Билли никогда и никому ничего не говорил об этом. Он узнал это от Брейдена Пирса, но под клятвой, что будет держать язык за зубами, и то только благодаря почти братским отношениям, каких он добился с великим человеком, жившим через дорогу. Он никогда в жизни даже намеком не проговаривался об этом и был абсолютно уверен, что Брейден тоже никогда не будет распространять эту информацию вне самого узкого круга Проекта. Тот факт, что девушка выдала эту информацию, взволновал его. Он замер, когда она выдала это. Он думал, что тщательно хранит свой секрет, но почувствовал, что его лицо пылает, и быстро перешел ко второму вопросу, «Что вы думаете о любви?». Ответ красавицы и на этот вопрос немного смутил его.

Она посмотрела Билли Спанглеру прямо в глаза, у нее даже ресницы не шевельнулись, и сказала ему:

— Если честно, опыта у меня никакого нет, но идея мне нравится!

Нет, это был не приличествующий девушке ответ на второй вопрос, но он не был и так уж серьезно неправильным. Но вот ответ на вопрос о Глории Баттерфилд беспокоил его, и в то же время Билли не мог вот так сразу выставить девушку. Он знал, что должен был, но не мог.

И вот что он сказал девушке — если процитировать его точно: