Молодость века

Для данного поручения был выбран один из бывших репортеров «Киевской мысли» некий Р-н, в прошлом большой приятель петлюровского заместителя министра иностранных дел Марголина. Это был очень красивый, представительный мужчина, с ассирийской черной бородой и блестящими белыми зубами, из тех, которых называют «душой общества». Веселый, остроумный, кутила и поклонник женщин, он, так сказать, идеально приспособлялся к любому обществу и уже через несколько часов оказывался на короткой ноге даже с самыми угрюмыми по характеру людьми. Только сумасшедший мог считать его связанным с большевиками. К тому же он был редкий нахал. Приехав в Одессу, Р-н взял у вокзала лихача и подкатил к той самой гостинице, в которой жил Марголин. Чемодан желтой кожи с заграничными наклейками, представительный вид, громкий голос и взятка ошеломили портье. Р-н мгновенно получил номер, хотя весьма именитые беженцы ютились в коридорах. Переодевшись, надушившись, закусив и выпив, он бросился в номер Марголина. Заместитель министра был у себя. Постучав и даже не ожидая ответа, Р-н ворвался в комнату, заключил Марголина в объятия и с криком «Ух! Наконец-то вырвался!» упал в глубокое кресло.

Изумленный и заинтересованный Марголин целый час слушал басни Р-на о том, что происходит в занятом большевиками Киеве…

27 февраля 1919 года военное соглашение между Директорией и представителями Антанты и Деникина было подписано в Бирзуле.

В первых числах марта Р-н вернулся в Киев, а через несколько дней текст этого соглашения был опубликован в советских газетах.

Но были случаи и иного рода. Однажды Раковский направил к нам одного человека, прибывшего из Одессы. Это был бритый, рыжий, спокойный человек, с трубкой во рту, по фамилии Рейтер. Первая же беседа с ним заставила нас насторожиться. Он прекрасно знал расположение войск союзников и добровольческих отрядов в Одессе и мог дать исчерпывающий ответ почти на любой заданный ему вопрос. Это было неестественно. Опыт показывал, что даже крупные военные специалисты, взятые в плен, например в боях с петлюровцами, знали не так уж много. Без материалов, которыми эти специалисты обычно пользовались, они сообщали приблизительные данные, плохо знали, что делалось в соседних частях и в вышестоящих штабах. Но Рейтер отвечал на вопросы так, как это мог бы сделать только человек, заранее выучивший данные наизусть. Проверить все, что он сообщал, было трудно, потому что в течение двух — трех недель части, как правило, меняли свое расположение, состав, не говоря уже о настроениях в союзных войсках и об обстановке в Одессе и в других городах, занятых союзниками.

К тому же Рейтер держался слишком спокойно. Обычно люди, приезжавшие из Одессы и возвращавшиеся туда, старались быть в Киеве незамеченными. Это было естественно, ибо в Киеве находилось множество петлюровских, польских и деникинских агентов, хотя контрразведка, Особый отдел и Всеукраинская чрезвычайная комиссия вылавливали их пачками и по одному. Рейтер же разгуливал по улицам Киева, как у себя дома. И мы отказались иметь дело с ним. Несмотря на это, Раковский считал его «ценным человеком». В конце концов «ценный человек» оказался провокатором, и одесские подпольщики застрелили его на улице.

МИХАИЛ КОЛЬЦОВ

В Киеве, переполненном агентами союзников, поляков, деникинцев и петлюровцев, нужно было организовать мощный советский информационный и пропагандистский аппарат. Среди людей, первыми откликнувшихся на призыв Советской власти, был Михаил Ефимович Кольцов.

Однажды часов в одиннадцать вечера Лев Никулин привел ко мне в кабинет молодого человека среднего роста, в очках, очень скромного на вид, работавшего в редакционно-издательском отделе политуправления Киевского военного округа. Зашел разговор о том, какие формы агитации и пропаганды являются наиболее действенными. Тогда БУП выпускал плакаты с иллюстрированными стихами. Огромный успех имел, например, плакат «О гетмане, Петлюре и прочих, до власти охочих» со стихами Льва Никулина и иллюстрациями художника И. Рабиновича. Плакат этот забрасывали в тыл к петлюровцам и наклеивали на станционные здания, где стояли эшелоны Директории. Многие перебежчики приносили обрывки этого плаката в качестве доказательства своих добрых намерений. Помимо плакатов, выпускались стенные газеты, в которых очень коротко, ясно, крупным шрифтом печатались сообщения о событиях за день. По всему городу были развешаны фотовитрины, где каждая краткая подпись под фотографией стоила больше статьи. Например, под фотоснимками еврейских погромов, учиненных сечевиками в городах, стояла подпись: «Петлюровская демократия в действии». Или такая фотография: бандиты атамана Зеленого загнали изнасилованных девушек в пруд; под нею подпись: «Идите в Красную Армию защищать ваших дочерей и жен!» Еще одна фотография: петлюровцы перед уходом из Киева грабят ювелирные магазины; подпись: «Петлюра защищает частную собственность». Организацией фотопропаганды ведал поэт Павел Герман. Помимо умения подобрать фотоматериал и найти к нему нужный текст, приходилось посылать целые группы фотографов на территорию противника, иметь там своих корреспондентов и информаторов во всех слоях населения.

Большое внимание в этом отношении уделялось оккупированной Одессе.

Однако все время приходилось искать новые формы агитации и пропаганды, а главное, стремиться к тому, чтобы содержание ее было понятно каждому и чтобы действие этой пропаганды проникало за линию фронта.

Об этом в тот поздний вечер и шел с Кольцовым разговор, прерываемый бесконечными телефонными звонками и людьми, приносившими пачки телеграмм с самыми неожиданными сообщениями.

Михаил Ефимович, выслушав все, что ему говорилось, посмотрел на нас своими карими, умными глазами как-то поверх очков и сказал:

— Пока что самый сильный жанр с точки зрения воздействия на массы отсутствует. Это — фельетон. Вспомните дореволюционную печать. Фельетоны Власа Дорошевича, знаменитый фельетон Александра Амфитеатрова «Семья Обмановых» — о царской семье, фельетоны Леонида Андреева. В сущности, каждый крупный писатель умел писать фельетоны. Да что там говорить! Сам Горький, прежде чем стать тем Горьким, которого мы знаем, прошел школу фельетониста. Но не нужно делать фельетон собственностью одной газеты, надо передавать фельетоны по телеграфу во все газеты Украины наряду с информацией.

С тех пор Кольцов частенько заходил по вечерам ко мне в «Континенталь», куда я перебрался. У него была своя манера разговаривать очень ровным, спокойным голосом и медленно. Я вообще — ни тогда, ни впоследствии — никогда не видел его возбужденным или громко разговаривающим. Он любил шутки, был очень меток в определении людей, с удовольствием гулял по вечерам по аллеям Купеческого сада, откуда открывался прекрасный вид на Днепр. Работал Кольцов много. Но имя его не было широко известно, как, впрочем, и некоторых других литераторов, ставших впоследствии весьма известными, а в те времена бывших просто рядовыми работниками нашей печати, политотделов, БУПа.

Кольцов тогда много говорил о том, что ему удалось осуществить значительно позже, — о печати, как инициаторе общественных начинаний, о зеленых городах, о создании массового автомобилизма и массовой авиации. В обстановке гражданской войны и полного разорения все это казалось возможным только в далеком будущем. Но в тихом, внешне спокойном Кольцове была скрыта огромная энергия блестящего организатора, талант которого проявил себя потом во всем блеске.

Немалая часть времени у меня уходила на работу во Всевоенобуче Украины, и по этой работе мне часто приходилось сталкиваться и с Н. И. Подвойским, и с окружвоенкомом Павловым, и с начальником штаба, бывшим царским генералом Николаем Николаевичем Петиным.

О Подвойском я уже говорил. Это был приятный, умный и талантливый человек. Петин был одним из лучших генштабистов, которых мне случалось знать. Что же касается Павлова, то даже в те героические времена он выделялся своей удивительной храбростью. Впоследствии, уже будучи награжден несколькими орденами Красного Знамени, он пал в бою на другом фронте.