Жаркие горы

Провести экзекуцию полковник Исмаил поручил Машад Рахиму и его коллегам. Те уж расстарались! Крови пустили вволю, кишок намотали на кулаки без счета. Словом, отвели душу.

Когда сержанту Фултону доложили об исходе операции, а потом показали фотографии учиненных Машадом расправ, американец совсем по-другому взглянул на своих подопечных. Во всяком случае, даже Машад заметил, что янки стал его опасаться.

Освоившись в «Баглэбе», Машад Рахим довольно быстро понял, что его готовят к забавной роли. Он и его ребята должны появиться в Афганистане в советской военной форме, наделать там шороху, погромче поколотить посуду, чтобы было слышно повсюду, и убраться восвояси. За такие штуки обычно хорошо платили, и это особенно устраивало Машада. В последнее время он решил копить деньгу на черный день.

И вот настала пора, когда ворота «Баглэба», прикрытые стволами пулеметов, выпустили «медведей» на волю. Теперь Машаду предстояло действовать самостоятельно.

Быстроходный автомобиль-вездеход покатил туда, где группе Машада надлежало наделать побольше шума.

Машад не пытался сдерживать своего радостного настроения. Он сидел рядом с водителем Мирзаханом и напевал веселую песенку.

Колея, накатанная рядом с тысячелетней верблюжьей тропой, напоминала русло высохшего потока. Машина шла ходко, то и дело подпрыгивала на камнях, которые никто и никогда не убирал с дороги.

Машад одной рукой держался за скобу, приделанную к передней панели, другой сжимал автомат.

Он знал — дело, порученное ему в этот раз, сулит немалые выгоды. Особо радовало то, что перед самым выводом на операцию в лагере появился новый, совсем глупый американец. Ни полковник Исмаил, ни сержант Фултон, ни мистер Каррингтон никогда бы не уступили Машаду так легко, как это сделал новый ослиноухий мистер Томпсон.

Когда речь зашла о вознаграждении за операцию, Машад попросил американца переговорить об этом наедине. Пусть не думает, решил Машад, что имеет дело с дураками. Он понимал, его услуги нужны. Может быть, даже очень нужны. А чем нужнее ты и твое умение, тем больше тебе должны заплатить.

Тогда-то, оставшись наедине, он и выпалил этому самоуверенному янки:

— Мало!

У полковника Томпсона округлились глаза. Чуть растягивая слова, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость, он спросил:

— Ско-ль-ко не ма-ло?

— Семьсот мне. По пятьсот двум другим.

— О'кей! — Янки даже не стал раздумывать над предложением, и это подсказало Машад Рахиму, что торг прекращать слишком рано.

«Еще не о'кей», — подумал он злорадно. Знал, теперь американец в его руках.

— Есть одно условие, — сказал Машад.

— Какое? — спросил полковник и сжал зубы. Он с трудом сдерживался от того, чтобы не врезать этому мозгляку, занюханному душманскому подонку. — Говори.

— Деньги погибших получаю я.

Американец усмехнулся:

— Забито. Деньги погибших переходят к тебе. Немалый куш, не правда ли?..

Теперь, вспоминая тот разговор, Машад с гордостью думал о своей предусмотрительности. Что поделаешь, если аллах подсказал ему, как надо распорядиться судьбой его спутников. Они падут после того, как будет сделано дело. Убьет их он, Машад Рахим. Этим круторогим деревенским козлам незачем иметь такие большие деньги, которые им подваливают. Да и ему, Машаду, будет опасно жить на свете, если хоть кто-то узнает о том, что за американские деньги он убивал правоверных из рода Абдул Кадыр Хана. За такие делишки его отыщут и под землей, и в райских кущах Джанны. Отыщут и покарают. Абдул Кадыр Хан — человек серьезный. Тогда никакой платой не откупишься. Поэтому два осла, которые повезут его вьюк с деньгами, должны закрыть глаза, едва сделают дело. Он их поставит рядом и… Нет, не зря красномордый Фултон учил его кое-чему. Не зря…

«Аллах да придаст мне твердости», — помолился Машад. Без его воли ни один волос не может упасть с головы правоверного. А если целых двое разом падут замертво, то кто, кроме всевышнего, уготовил им такую судьбу? Не сам же он, Машад Рахим, червь земляной у ступней всевластного и всевидящего? Разве это не правда из всех правд, доступных пониманию правоверных?..

Машина катилась ровно и мягко.

Мирзахан — хороший водитель. Он любит машину. Возится с ней, будто это его собственный ишак. Может, что-то задумал сам и машина нужна ему очень? Надо к нему приглядеться, чтобы не сделать промашки. В самом деле, почему он так заботлив и старателен? Только ли за те пятьсот баков, которые обещал им мистер Томпсон?

Подозрения подтачивали спокойствие Машад Рахима. Он понимал — надо начинать действовать, чтобы поскорее выполнить задачу и вовремя избавиться от тех, кто может избавиться от него.

К дороге все ближе подступали горы. В этих местах Машад знал все — каждое ущелье с его тайными тропами, любой перевал, скрытые в горах пещеры. Сделав дело, он сумеет уйти так, что потом ни один следопыт не распутает следов.

На одном из поворотов Машад приказал Мирзахану остановиться и загнать машину в лощину, уходившую к востоку. Сам в это время выбрался на крутое взлобье горы и тщательно осмотрелся.

Как он и предполагал, место оказалось очень удобным для засады.

Метрах в ста за языком отрога три дороги, шедшие с разных сторон, сливались в одну. Это втрое повышало шансы на то, что они подстерегут хорошую дичь. Три пути — не один.

Резко пересеченный рельеф давал возможность остаться незамеченным, если вдруг пойдут военные машины.

Машад сам расставил людей у перекрестка. Уроки, преподанные сержантом Фултоном, не пропали даром. Душманы четко представляли, что будут делать при захвате и как им следует уходить в случае внезапной опасности.

Ждать долго не пришлось. Со своего наблюдательного пункта Машад заметил приближавшийся автобус и подал знак сообщникам.

Муфти Мангал и Мирзахан, выйдя на обочину, взяли под прицел подъехавшую машину. Это был старый, скрипучий, облезлый рыдван, которому давно уже было положено лежать на свалке. Только неутомимые руки мастера-хитреца изловчались сохранять жизнь этой железной рухляди, давно помеченной знаком смерти.

Всякий раз, когда двигатель автобуса застывал в очередном инфаркте или систему зажигания разбивал инсульт, трудяга мастер, постигший в совершенстве искусство реанимации железа, заставлял мотор вновь действовать, а машину ехать.

Кузов автобуса был раскрашен всеми мыслимыми цветами. Видимо, хозяин имел пристрастие к разноцветью радуги.

Машад, выскочивший на проезжую часть, вскинул автомат и дал очередь в воздух.

Замотавшись из стороны в сторону, автобус выпустил сизую волну вонючего дыма, заскрипел всеми сочленениями и остановился.

Машад махнул автоматом, показывая пассажирам, чтобы они выходили на дорогу.

Со скрежетом распахнулась дверца. Из машины один за другим вылезли пять человек. Шестым был шофер.

Бандиты прижали всех к стенке автобуса и начали обыск. Чему-чему, а уж этому «ремеслу» американцы обучали их со всей старательностью.

Подходя к намеченной жертве, душманы заставляли человека повернуться лицом к автобусу, поднять руки и расставить ноги. Один держал пассажиров под прицелом, другой — им был сам Машад — ощупывал одежду обыскиваемого. Делая гнусное дело, душманы переговаривались «по-русски».

— Давай, Иван, — говорил Машад.

— Давай, Иван, — отвечал Мирзахан.

На большее оба были не способны. Сколько ни бились инструкторы «Баглэба», их подопечные не сумели увеличить хоть сколько-нибудь свой славянский словарь.

Организаторы провокации в конце концов махнули на эту мелочь рукой. Важно, что ученики твердо и верно произносят слово «Иван». Его-то уж наверняка запомнят свидетели бесчинств бандитов в советской форме.

Обыскивая благообразного старика в белой нарядной чалме, Машад нащупал во внутреннем кармане его халата тугой кошелек. Он запустил руку за отворот и извлек оттуда добычу.

Старик, не повышая голоса, сказал с укоризной:

— Я мулла, господин. И эти деньги предназначены на святое дело…