Страница 2 из 14
Он вытащил из ящика шкатулку. Положил на стол лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу.
— Обещал убить чудовище, — сказал он, не поднимая головы. — Выходит, не сбрехал. Слово держишь, хоть с виду и проходимец… Да и тем людям жизни спас… Бабе и девчонке. Они тебя поблагодарили хоть? Пали в ноги?
Не пали, стиснув зубы, подумал ведьмак. Потому что еще не пришли в себя. И я уйду отсюда до того, как они очухаются. Раньше, чем поймут, что я использовал их в качестве приманки в самодовольной уверенности, что смогу защитить всех троих. Уеду раньше, чем девочка поймет, что это по моей вине она стала наполовину сиротой.
Он плохо себя чувствовал. Наверняка, это было результатом принятых перед боем эликсиров. Наверняка.
— Тот монстр, — староста посыпал бумагу песком, а затем стряхнул его на пол, — настоящая пакость. Я видел труп, когда его принесли… Что это такое?
У Геральта не было полной уверенности, но он не собирался в этом признаваться:
— Арахноморф.
Альберт Смулька пошевелил губами, тщетно пытаясь повторить.
— Тьфу, как зовется, так и зовется, пес с ним. Этим мечом его зарубил? Этим клинком? Можно посмотреть?
— Нельзя.
— Ну да, заколдованное лезвие, наверное. И, поди, дорогое… Лакомый кусочек… Ну, мы тут ля-ля, а время бежит. Договор составлен, пора платить. Сначала формальности. Распишись на счете. Ну, то есть поставь крест или другой знак.
Ведьмак взял поданный ему счет, повернулся к свету.
— Гляньте-ка на него, — староста покачал головой, скривившись. — Читать, что ли, умеет?
Геральт положил бумагу на стол, подвинул в сторону чиновника.
— Небольшая ошибка, — тихо сказал он, — вкралась в документ. Мы договорились на пятьдесят крон. А счет выписан на восемьдесят.
Альберт Смулька сложил руки и оперся на них подбородком.
— Это не ошибка, — он понизил голос. — Это, скорее, знак признательности. Ты убил страшное чудовище, уверен, это была нелегкая работа… Сумма никого не удивит…
— Не понял.
— Брось. Не строй из себя невинность. Ты хочешь сказать, что Йонас, когда сидел здесь, не выставлял таких счетов? Голову готов дать на отсечение, что…
— Что? — перебил его Геральт. — Что он завышал плату? За счет королевской казны? А разницу мы с ним делили пополам?
— Пополам? — староста скривился. — Не перегибай, ведьмак, не перегибай! — Можно подумать, ты такая важная птица. С разницы получишь треть. Десять крон. Для тебя и так большой навар. Мне полагается больше, хотя бы по должности. Государственные служащие должны быть богатыми. Чем богаче служащие, тем выше престиж государства. Что ты можешь в этом понимать. Устал я от этого разговора. Ты подпишешь счет или нет?
Дождь бил по крыше, лило как из ведра. Но больше не гремело, гроза уходила.
Интерлюдия
Два дня спустя.
— Милости просим, уважаемая, — властно кивнул Белогун, король Керака. — Милости просим. Слуги! Кресло!
Свод комнаты украшал орнамент с фреской, изображающей парусник посреди морских волн, тритонов, гиппокампов и существ, напоминающих омаров. Фреска же на одной из стен представляла собой карту мира. Карту, как давно уже заметила Коралл, имевшую мало общего с реальным расположением суши и морей. Но красивую и изящную.
Двое пажей принесли и поставили тяжелое резное кресло. Чародейка села, положив руки на подлокотники так, чтобы ее усыпанные рубинами браслеты были хорошо видны и привлекали внимание. На уложенных волосах также была рубиновая диадемка, а в глубоком декольте рубиновое колье. Все это специально для королевской аудиенции. Она хотела произвести впечатление. И производила. Король Белогун не знал, на что таращить глаза: то ли на рубины, то ли на декольте.
Белогун, сын Осмыка, был, можно сказать, королем в первом поколении. Его отец сколотил целое состояние на морской торговле, а также, вероятно кое-что и на морском разбое. Покончив с конкуренцией и монополизировав каботажную навигацию в регионе, Осмык провозгласил себя королем.
Самозванная коронация в целом лишь подтвердила status quo, потому не вызвала кривотолков и протестов.
Еще раньше, в ходе междоусобных войн и мелких столкновений, Осмык уладил пограничные и правовые конфликты с соседскими Верденом и Цидарисом.
Стало ясно, где начинаются и где заканчиваются границы Керака и кто ими владеет. А коль скоро владеет, то является королем и этого титула достоин.
Естественным путем титул и власть передавались от отца к сыну, поэтому никого не удивило, что после смерти Осмыка на трон взошел его сын Белогун. Правда, сыновей у Осмыка было больше — еще четверо, — но все они отреклись от прав на корону, один из них, видимо, даже добровольно.
Таким образом, Белогун правил в Кераке уже на протяжении более двадцати лет, в соответствии с семейной традицией получая прибыль от судостроения, морских перевозок, рыболовства и пиратства.
Нынче же, сидя на троне, на возвышении, в собольей шапке, со скипетром в руке, король Белогун давал аудиенцию. Величественный, как навозный жук на куче коровьего дерьма.
— Уважаемая, милая нашему сердцу госпожа Литта Нейд, — приветствовал король. — Наша любимая чародейка Литта Нейд. Вновь соизволила посетить Керак. И, вероятно, вновь надолго?
— Мне полезен морской воздух, — Коралл вызывающе закинула ногу на ногу, демонстрируя башмачок на модной пробковой подошве. — С благосклонного позволения вашего королевского величества.
Король повел взором по сидящим рядом сыновьям. Оба рослые, как жерди, ничем не напоминали отца, костлявого, жилистого, но не вышедшего ростом. Сами они также не походили на братьев. Старший, Эгмунд, черноволосый, как ворон, и Ксандер, немного моложе, блондин, почти альбинос.
Оба смотрели на Литту без симпатии. Их явно раздражала данная привилегия чародеев, по которой те рассиживались в креслах на королевских аудиенциях, как равные им. Однако данная привилегия была распространена повсеместно, и ее не могли игнорировать те, кто хотел походить на цивилизованных людей.
Сыновья Белогуна хотели походить на таковых.
— Благосклонно позволяем, — спокойно произнес Белогун. — Но с определенным условием.
Коралл подняла руку и демонстративно посмотрела на ногти. Давая понять, что Белогун, видимо, оговорился. Король не понял жеста. А если и понял, то умело скрыл сей факт.
— До наших ушей дошло, — сердито засопел он, — что бабам, которые не хотят иметь детей, почтенная госпожа Нейд предоставляет магические снадобья. А тем, кто уже беременны, помогает избавиться от плода. Мы же здесь, в Кераке, считаем подобную практику аморальной.
— То, на что каждая женщина имеет естественное право, — сухо ответила Коралл, — не может быть аморально ipso facto.
— Женщина, — король выпрямился на троне своей тощей фигурой, — имеет право ожидать от мужчины только двух подарков: к лету ребенка, а на зиму лапти из лыка. Как один, так и другой подарок предназначены для того, чтобы удержать женщину в доме. Ибо дом есть место самое подходящее для женщины, предписанное ей самой природой. Беременная женщина, да еще с привязанным к юбке потомством, не сможет отойти от дома, и не придут ей в голову всякие глупости, а это гарантирует душевный покой мужчины. Спокойный же душой мужчина может тяжко трудиться ради приумножения благосостояния и процветания своего правителя. Работающему неустанно в поте лица и спокойному за свою чету мужчине тоже не придут на ум глупые помыслы. А когда женщине кто-нибудь втолкует, что она может рожать, когда захочет, а когда не хочет, то и не должна, да еще вдобавок подскажет ей способ и подсунет для этого средство, тогда, уважаемая, общественный порядок начинает расшатываться.
— Так и есть, — вставил принц Ксандер, давно ждущий возможности вмешаться. — Именно так!
— Женщина, не желающая быть матерью, — тянул Белогун, — женщина, не привязанная к домашнему хозяйству, колыбели и детям, очень скоро поддастся похоти, факт очевидный и неизбежный. И тогда мужчина утратит внутренний покой и душевное равновесие, в его прежней гармонии что-то мгновенно заскрипит и завоняет, и вдруг окажется, что нет у него уже никакой гармонии, ни порядка. Особенно того порядка, который обеспечивает каждодневную упорную работу. А также и плоды этой работы, пожинаемые мной. А от таких мыслей всего шаг до беспорядков. До бунтов и восстания. Понимаешь, Нейд? Тот, кто дает бабам средства для предотвращения беременности или ее прерывания, тот подрывает общественный порядок, провоцирует бунты и мятежи.