Не поле перейти

У меня не было фактов, чтобы возразить ему. Единственное, в чем усомнился, - это в сумме налогов. Почему так много? И что это за налоги?

- О, сложная система! - улыбнулся Борб. - В ней трудно разобраться. Но что она означает практически, это как раз я могу вам объяснить.

Ну, скажем, так: заболел человек. Или проще: роды.

Они стоят тысячу триста марок. Аппендицит - тысяча марок. Грипп можно уложить в четыреста - пятьсот, а не дай бог инфаркт - клади на стол шесть тысяч.

А теперь считайте. Слесарь или токарь на строительстве получает от семисот до тысячи марок в месяц.

Думаю, что и в других областях - примерно столько же. Разве они могут болеть? А те, кто получает шестьсот марок? Или триста? Они даже насморк не имеют права получить.

Как же быть? - спросил Борб, точно я должен дать на это ответ. - Очень просто. С первого дня работы и до конца жизни с человека удерживают на больничную кассу. И если он заболеет, платит лишь от двадцати до тридцати процентов стоимости лечения, Остальное берет на себя больничная касса.

Вот вам первый налог. Его удерживают и с того, кто за всю жизнь ни разу не болел. Эрика, например, платит шесть процентов больничных, я - восемь. Причем, заметьте, эта система заставляет человека скрывать болезнь, переносить ее на ногах, пересиливать себя до последней возможности, ибо и двадцать процентов (это при пользовании больницей и поликлиникой третьего разряда) да еще плюс одна марка за каждый рецепт - деньги немалые.

Столь же подробно, как о больничном налоге, Борб рассказал о пенсионном. Всю жизнь с работающего удерживают на пенсию. Государство же не может из своих средств оплачивать все пенсии. Ежемесячно идут удержания на страховку от безработицы, от несчастных случаев, на помощь жертвам войны, на социальное попечительство, на церковь и многие другие нужды.

- И Эрика платит эти налоги, - закончил Борб, - и Герта, и я. Ну, я все-таки прилично зарабатываю, около восьмисот марок, и у меня нет семьи. А девочкам все ото не под силу.

- Так почему же они торчат здесь? - не выдержал я. - Шли бы на производство, где нормальный рабочий день, где нет этой системы бесконечного ученичества и нет затхлой обстановки вашего отеля!

- Успокойтесь, успокойтесь, - похлопал он меня по руке. - Вам легко рассуждать, вы на все смотрите со стороны. Почему не идут на производство, я вам покажу на своем примере. Это длинная история, но вам станет ясно, почему и я "торчу" здесь, как вы выразились.

До Дюссельдорфа оставалось километров двадцать, а мне хотелось до конца выслушать Борба. Я предложил остановиться у ближайшего кафе и выпить по чашечке кофе. Борб хорошо понял меня. Но я видел: и ему хотелось излить душу. Должно быть, не часто он встречает собеседника, с которым может говорить откровенно.

В придорожном кафе, куда мы вошли, не было ни одного посетителя.

- Рады вас видеть, - сказал официант, любезно улыбаясь.

Когда он принял заказ и ушел, Борб сказал:

- Вот видите, везде одно и то же. Кстати, не обратили ли вы внимания на такие вот кафе? Они на каждом шагу. И почти всегда пустые. Как же не прогорают владельцы?

Как и во всем разговоре, Борб задавал вопросы и тут же на них отвечал.

- В том-то и дело, - сказал он, - что рабочая сила в таких заведениях дешевая, потому что каждый работает по многу часов, а разница между оптовыми ценами и розничными огромна. И не думайте, что, пока здесь никого нет, официант сидит сложа руки, Работы всегда хватает.

Мы пили кофе, и Борб рассказывал.

По возвращении из плена он довольно быстро нашел себе приличную работу в Дюссельдорфе. Хотя по образованию он техник, но богатый опыт и усердие помогли ему занять инженерную должность. Товарищи по работе, естественно, интересовались его пребыванием в Советском Союзе, и он охотно делился впечатлениями. Видимо, говорил не совсем так, как надо было. Его уволили, не предъявив никаких претензий.

- С тех пор, - с горечью говорил Борб, - точно чумной штамп на лбу поставили.

Никто не хотел с ним разговаривать. Шесть лет перебивался случайными заработками, пока не наткнулся на объявление о массовом наборе на строительство завода.

Его взяли в качестве каменщика Борб был рад. Вопервых, строительство рассчитано на три года. Во-вторых, каменщиков мало, в основном сооружения делались сборными. Если усердно работать, а главное, молча, увидят. Могут и повышение дать.

Условия работы хорошие. Пятьдесят минут работать, десять минут перекур. Каждому рабочему в конце недели на его рабочее место приносят в конверте зарплату.

В первую получку едва ли не половина рабочих, кроме денег, получила письмо: "Фирма благодарит вас, фирма в ваших услугах больше не нуждается". А фактически очень нуждалась. Рабочие сами разобрались, в чем дело. Уволили тех, кто курил или разговаривал в неположенное время, кто перебросился с товарищем хоть словом. Вместо уволенных пришли новые, часть из них - иностранцы. С трепетом ждали конца недели И снова благодарность. И снова: "Фирма в ваших услугах не нуждается".

Но почему? Ни один человек не закурил, ни одного слова, не связанного с работой.

- Я-то знаю, почему меня, - сказал один из уволенных. - Температурил, медленно очень работал, голова кружилась.

- Видимо, и меня за это же, - сказал второй, - хотя я не болен. Дома большие неприятности, думал об этом, видимо, отвлекался.

Борб рассказывал:

- Самый радостный день у рабочего человека - получка. Третью получку ждали, как приговора.

И опять то здесь, то там повисшие руки, опущенные головы: "Фирма в ваших услугах не нуждается".

На этот раз пришел председатель фирмы.

- Здесь не курорт, - проинформировал он рабочих спокойным тоном. - На все ваши дела вам дается десять минут ежечасно. А пятьдесят минут надо работать. Интенсивность вашего труда фирму не устраивает. Ваша работа и впредь будет контролироваться телевизионными камерами. Есть ли вопросы?

Люди молчали. Он уже собрался уходить, когда раздался голос:

- Может быть, на сдельную перейти? Сколько заработаешь, столько получишь. Все будут стараться.

- Фирма считает целесообразным тот порядок, который она установила. Еще рекомендации фирме есть?

Борб умолк. Допил оставшийся в чашечке кофе и снова заговорил:

- Вы не представляете, как мы после этого работали. Вы видели фильмы Чаплина? Так вот, там был отдых по сравнению с тем, что делалось у нас. Пятьдесят минут выматывали так, что уже и курить не хотелось.

По сигналу на перерыв люди падали. Но стоило снова раздаться сигналу, вскакивали, будто отпущенная пружина. И все равно над нами висело: "Фирма в ваших услугах не нуждается". Время от времени все же появлялись кое у кого эти страшные вкладки в конвертах. Чтобы мы не забывали: за нами следят.

Все время под наблюдением. Ты знаешь, что на тебя смотрят. Каждую секунду смотрят. Контролируют каждое движение, каждый шаг. Боишься достать носовой платок. Ты подопытное животное. Ты заведенный механизм. Только бы хватило завода на пятьдесят минут, чтобы расслабить мышцы. Никаких мыслей. Они отвлекают. Только одна, как пожарная сирена, как сигнал бедствия: "Фирма в ваших услугах не нуждается".

Генрих Борб решительно обходил вопрос, как он попал к Брегбергу. Прямо спросить было неловко, а от косвенных вопросов он уходил. Однажды мы близко подошли к этой явно неприятной для него теме. Не помню уже, в какой связи, но он тогда зло сказал: "Конечно, Сильвия измывается над девочками, не упустит случая вежливо уколоть фрау Шредер, но всех в руках держит Брегберг. Сильвия боится, что он выдаст ее прошлое, фрау Шредер боится, как бы он ае отобрал у нее отель, все его боятся".

- А вы? - спросил я.

- А я в особенности.

И умолк. И больше ни слова.

Значит, были у него основания бояться Брегберга.

Но и тогда в тоне не слышалось протеста. А вот в придорожном кафе, рассказывая о своей работе на стройке, он буквально кипел. И неожиданно сник. Будто выдохся. Обреченно сказал: