Страница 51 из 102
Он уснул. Ему нужен полный покой в течение двух– трех дней. Сейчас не будите, часов через десять проснется сам. Я пропишу ему лекарство. Пусть принимает три раза в день, пока не прекратятся слабость и головные боли.
Профессор достал бланк с личной печатью, написал рецепт и вручил Магде.
Могу я его забрать домой? – обратилась Магда к коменданту.
Разумеется,– ответил Фишер. При этом лицо его расплылось в заискивающей улыбке. – Дежурный офицер с солдатами поможет вам доставить его домой.
Благодарю вас. О вашей «доброте» сегодня я напишу в Берлин. Вручая награды мужа, фюрер обещал мне свое покровительство. Думаю, он не оставит без защиты вдову национального героя. Возвратите мне документы Рунге,– протянула руку Магда.
Ради бога, не пишите в Берлин! – вдруг взмолился Фишер. – Виноват. Каюсь перед вами. Поймите и меня, ведь не по злому умыслу проявил я к вам и к господину Рунге недостаточную учтивость. Время такое. Все норовят так или иначе уклониться от военной службы. Вот и приходится всегда быть начеку. А документы я оформлю и сегодня же доставлю к вам на дом.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Симулированный приступ, искусственно вызванный Альфредом путем приема специального лекарственного препарата, с настоящим эпилептическим припадком имел, только внешнее сходство. Кроме того, он не вызывал тех неприятных последствий, от которых страдает больной, эпилепсией после приступа. Так, например, у него не ощущаются головные и иные боли, не наблюдается провала памяти, и для восстановления первоначального состояния здоровья он не нуждается в лечении, а после того как выспится, чувствует себя совершенно здоровым человеком. Так случилось и на этот раз. Рунге проснулся глубокой ночью с приятным ощущением от прикосновения к своей груди чьей–то мягкой руки. Теплые пальцы нежно перебирали шелковистые волосы на его груди. Он понял, что лежит в постели рядом с женщиной, и тут же вспомнил посещение военной комендатуры, придирки подполковника Фишера, его наглое оскорбление, а потом свою проделку с эпилептическим припадком: «Должно быть, после приступа я, как и полагалось, уснул, и Магда меня привезла к себе домой, раздела и уложила в свою постель. Однако она не из пугливых: не всякая женщина рискнет оставаться наедине с припадочным мужчиной. Поступок се заслуживает похвалы, и в свое время она получит от меня соответствующее вознаграждение, но теперь мне надо быть осторожным. Пусть она пока не сомневается в моей болезни»,– решил он про себя и, нарочно встрепенувшись, заморгал глазами, а потом спросил:
Где я?
Не волнуйся, милый, ты в моей спальне,– прошептала Магда.
Но как я сюда попал? – будто удивляясь, спросил Альфред.
Женщина рассказала со всеми подробностями.
Документы он привез вечером. Заверил, что больше тебя никто не станет беспокоить, а меня слезно просил, чтобы я не жаловалась на него. Умолял, целовал руку, даже становился на колени. «Пожалейте старика,– плакался он. – Меня опять загонят на восточный фронт, а оттуда возврата не будет. Не губите, ради бога! Бывает, и ржавый гвоздь пригодится в жизни. И я вам пригожусь...»
Ты простила?
Пока нет. Обещала подумать, посоветоваться с родными, с тобой. Скажи, как нам поступить?
«Не мешало бы проучить наглеца,– начал соображать Рунге. – Но при данных условиях не в наших интересах поднимать шум».
Знаешь, Магда, свое он все равно получит, а пока не будем тратить дорогого времени на мелкую месть. Давай лучше послушаемся совета поэта, который писал: «Не троньте! Будет запах смрада». Зачем нам заниматься этой смердящей личностью? Давай лучше всегда дышать свежим воздухом. Ты согласна со мной? – Он обнял Магду и начал целовать. Та затрепетала от радости.
Да,– прошептала она. – Отныне я всегда буду по ступать так, как ты хочешь. Слышишь, всегда, всегда и е1Де раз всегда...
За дверью послышался шорох. Осторожно ступая по ковровой дорожке, кто–то приближался к спальне. Магда бесшумно поднялась с постели, прислушалась, а потом, накинув на плечи халат, быстро раскрыла дверь.
Ты что тут делаешь? – сердито спросила хозяйка.
Хотела спросить, вы будете ужинать или нет? – ответил голос горничной. – Кухарка послала. Она хочет ложиться спать.
Пускай ложится. И тебе, милая, пора отдохнуть. Спокойной ночи!
Горничная попыталась заглянуть в спальню, но дверь захлопнулась перед самым ее носом.
Зачем ты ее так? – спросил Рунге.
Не люблю любопытных. Она, к сожалению, везде сует свой нос да еще страдает болтливостью.
А если нам действительно захотелось бы поужинать?
Обошлись бы без нее. У меня всегда найдется чем заморить червячка,– засмеялась она и из стеклянного шкафчика извлекла два стакана шоколада и аппетитный кусочек торта. – Не поднимайся, поужинаем в постели.
О таком способе утоления голода я не мечтал да же в детстве. Ты слишком балуешь меня.
Не балую, а ухаживаю за больным. Доктор прописал тебе полный покой в течение трех суток. Я дала ему слово, что ты не нарушишь установленный им режим. Надеюсь, ты не подведешь меня.
– Конечно, не подведу, до самого утра даже не пошевельнусь, а там мы решим, как быть с постельным ре жимом. В армии мы привыкли вставать в шесть утра, а вы тут как?
Когда как. Иногда в десять, а бывает, и в одиннадцать часов, но чаще всего в десять тридцать.
Превосходно. Ровно в десять мы возобновим наше обсуждение режима. Благодарю за прекрасный ужин. Пусть твоя жизнь будет такой же сладкой, как этот шоколад,– сказал Альфред, вытирая губы салфеткой.
Это зависит от тебя, милый мой,– проворковала женщина, заглядывая в глаза Рунге. – Если ты не бросишь меня, я всю жизнь буду счастливой. Погасить свет?
–– Говорят, в темноте бродят привидения. Ты не боишься появления призрака покойного мужа? – улыбаясь, спросил Рунге.
– Когда с тобой, не боюсь. Пусть даже явится не тень его, а сам собственной персоной. Хватит, натерпелась от него, когда был живой, а теперь, когда застрелился, пусть оставит нас в покое. Все же как–то неловко получается. Он же национальный герой.
Милый мой, ты знал его только по службе. Не знаю, как он вел себя там, но дома он был настоящим тираном. Как только не мучил, не унижал меня за девять лет совместной жизни! Я прощала ему, когда он без конца волочился за светскими дамами, молчала, когда делал долги, чтобы его содержанка ни в чем не испытывала недостатка, но когда он приводил домой потаскушку и на ночь запирался с ней в своем кабинете, не раз думала о самоубийстве. Слава богу, теперь–то освободилась от власти этого подлеца.
С этими словами она сбросила халат, выключила свет и нырнула к нему под пуховое одеяло.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Шум капели разбудил Рунге. Ночью свирепствовала пурга, а к утру потеплело, и снег начал таять, как весною. Первые лучи только что взошедшего солнца осветили спальню розовым светом. Тихо, тепло, уютно. Альфред осторожно вынул руку из–под ослепительно белой шеи Магды, накрыл одеялом ее плечи и, осторожно поднявшись с постели, вышел из спальни. Снизу доносился звон посуды.
Спать легли тоже вместе? – послышался ворчливый голос кухарки.
Как муж и жена,– отвечала горничная. – Весь вечер металась, словно сука. Даже противно было смотреть.
Да и он хорош,– подала голос гувернантка. – Еще не успел войти в дом, как сразу же бросился обнимать жену своего бывшего начальника, а вечером так на клюкался где–то, что солдаты вынуждены были на руках принести его домой.
Я хотела помочь ему раздеться, да где там! Фрау Крамер чуть с кулаками не набросилась на меня и вы гнала из спальни. Жаль генерала. Жена и адъютант опозорили его светлую память,– притворно вздохнула горничная.
Да, да, очень жаль покойного. Какой чудесный был человек! И сам жил на широкую ногу, не забывал и нас, грешных,– добавила гувернантка.
Особенно грешниц,– засмеялся дворник. – Стоило фрау Магде отлучиться из дома, как герр Крамер кого–нибудь из вас заводил к себе в кабинет и из прислуги превращал в барыню.