В половине пятого

Тодди на мгновение приподнял свое белое, бесформенное лицо, наполовину скрытое свисавшими на лоб черными волосами, и посмотрел на него.

– Ты взгляни, Энн, какой молодец! Копает, как экскаватор. Земледелец ты наш! Ну, просто настоящий фермер! – Теперь Стивен обращался прямо к дочери, по-прежнему сидевшей в узкой полоске тени, по ту сторону залитой расплавленным белым светом лужайки. – Тодди собирается здесь еще какие-то цветы посадить. Гладиолусы и еще что-то из осенних.

Энн допила кока-колу с остатками почти совсем уже растаявшего льда и встала с неудобного стульчика, предназначенного, видимо, для гномов и уже успевшего перепачкать ржавчиной ее белую майку. Стараясь держаться тенистого края лужайки, она подошла к отцу и вместе с ним стала смотреть на очередную полоску свежевскопанной земли. Вблизи Тодди казался просто огромным; он по-прежнему сидел на корточках без движения, опустив голову и сжимая в руке садовый совок.

– Послушай, а может, в этом углу клумбу в форме полумесяца сделать? Как бы скруглить эту полоску. – Стивен сделал несколько шагов и показал мальчику, как примерно могла бы располагаться такая клумба. – И прямо вот досюда докопать. По-моему, было бы неплохо. Как ты думаешь?

Тодди утвердительно кивнул и тут же принялся копать, без спешки, но с силой вонзая в землю совок. Руки у него были толстые, белые, с очень короткими широкими ногтями, под которые забилась черная земля.

– А может, стоит вскопать вон до тех розовых кустов? Заодно и твоим гладиолусам будет просторнее. По-моему, хорошо получится. Да?

Тодди снова поднял голову и посмотрел на Стивена. Энн разглядела неопределенных очертаний рот и покрытую темным пушком верхнюю губу.

– Да-а, – произнес он через некоторое время и снова, склонив голову, принялся за работу.

– Ты возле розовых кустов немного скругли, – посоветовал ему Стивен. И оглянулся на Энн. Лицо его, немного расслабившись, стало как будто просторнее. – У этого парня просто талант земледельца, – сказал он ей. – Все, что угодно, вырастить может! И меня учит. Верно ведь, Тодди? Да-да! Ты ведь меня учишь?

– Учу, – тихим баском откликнулся Тодди, не поднимая головы и продолжая копаться в земле своими толстыми пальцами.

Стивен улыбнулся Энн и повторил:

– Да, он и меня учит!

– У вас очень хорошо получается, – кивнула Энн, чувствуя, что от напряжения у нее совершенно онемели уголки губ, а в горле застрял колючий комок. – Послушай, папа, я ведь просто так заглянула, на минутку, только поздороваться. Я к врачу ехала, у меня сегодня очередной осмотр. Нет, пап, я не останусь. Стакан я поставлю на кухне, ладно? А сама выйду с той стороны и дверь захлопну. Очень рада была повидать тебя, папа.

– Уже уходишь, – вздохнул он.

– Да, мне пора. Я решила, дай забегу на минутку, раз уж все равно мимо проезжаю. Передай от меня привет Элле. Жаль, что мы с ней разминулись. – Энн сунула ноги в босоножки, отнесла пустой стакан на кухню, поставила его в раковину и все же снова вышла к отцу, который так и стоял на кирпичной дорожке, подставив лысину солнцу. Энн спустилась на землю и поставила одну ногу на цементное крылечко, чтобы удобнее было застегивать пряжку на босоножке. – У меня ноги ужасно опухали в лодыжках, – сказала она, – и доктор Шелл посадил меня на бессолевую диету. Теперь мне ничего нельзя солить, даже яйца.

– Да-да, говорят, всем нам следовало бы соли поменьше употреблять, – сказал Стивен.

– Это верно. – Помолчав, Энн прибавила: – Но у меня-то из-за беременности все – и давление повышенное, и отеки эти. Мне просто нужно осторожнее себя вести. – Она посмотрела на отца. Но тот смотрел на противоположный конец лужайки. – Ты знаешь, пап, даже если у ребенка нет отца, деда он все равно может иметь, – сказала она, засмеялась и покраснела, чувствуя, как горячая кровь приливает к щекам и покалывает кожу под волосами.

– Ну да, естественно, – рассеянно откликнулся Стивен. – Я думаю, ты понимаешь… – Ей показалось, что это предложение он не закончил, а если закончил, то она его просто не поняла. – Всем нам нужно о ком-то заботиться, – прибавил он.

– Да, конечно, папа. Ты бы и о себе тоже позаботился, а? – сказала она, подошла к нему и поцеловала в щеку. Чувствуя на губах слабый привкус его соленого пота, она прошла по дорожке из кирпича к калитке, возле которой под кустом буйно цветущей жакаранды стояли мусорные баки, выбралась в переулок и задвинула за собой засов на калитке.

Воссоздавая целостность

– У меня спина чешется.

Энн острыми зубцами маленькой садовой мотыжки осторожно почесала брату между лопатками.

– Не здесь. Там. – Он обхватил себя рукой, пытаясь показать ей, в каком именно месте у него чешется; его толстые пальцы с трауром под ногтями скребли воздух.

Она наклонилась к нему и своей рукой хорошенько почесала ему спину.

– Ну? Здесь?

– Угу.

– Я бы с удовольствием выпила сейчас лимонаду.

– Угу, – снова буркнул Тодд в знак согласия. Энн встала и принялась стряхивать с голых коленок землю, для чего приходилось приседать, сгибая ноги, – наклоняться ей становилось уже трудно.

Желтые стены кухни казались раскаленными; было такое ощущение, словно находишься внутри пчелиного улья, в одной из сотовых ячеек, насквозь просвеченной желтым и пахнущей сладким воском, но совершенно лишенной доступа воздуха. Личинке бы это, наверное, понравилось. Энн развела в воде пакетик лимонада, бросила лед в высокие пластмассовые стаканы, разлила по стаканам лимонад и понесла в сад, ногой открыв и закрыв затянутую сеткой дверь.

– Пей, Тодд.

Он выпрямился, по-прежнему стоя на коленях и не выпуская из правой руки садовый совок, и левой рукой взял принесенный ею стакан. Залпом отпил половину и снова склонился к земле, ковыряя ее совком и держа стакан в левой руке.

– Поставь его вот сюда, под куст, – посоветовала ему Энн.

Он осторожно поставил стакан на газон и углубился в работу.

– Ох, хорошо! – сказала Энн, наслаждаясь холодным лимонадом; слюнные железы у нее работали, как хорошая поливальная установка. Она уселась на траву, чтобы голова была в тени, а ноги на солнце, и медленно сосала лед.

– Ты не копаешь, – сказал ей через некоторое время Тодд.

– Нет, не копаю.

Прошло еще несколько минут, и она предложила ему:

– Ты бы выпил лимонад-то. Лед уже почти весь растаял.

Он положил совок и взял стакан. Выпив лимонад, он поставил пустой стакан на прежнее место, под куст.

– Послушай, Энн, – обратился он к ней, уже не копая, но по-прежнему стоя на коленях спиной к ней – своей голой, толстой, совершенно незагорелой спиной.

– Да, Тодд.

– А папа приедет домой на Рождество?

Она пыталась сообразить, как лучше ему ответить, но ей слишком хотелось спать.

– Нет, – сказала она. – Он вообще к нам не приедет. И ты это знаешь.

– Я думал… хоть на Рождество, – совсем тихо пробормотал ее брат.

– Рождество он будет встречать со своей новой женой, с Мэри. Он теперь у нее живет, и теперь его дом далеко – в Риверсайде.

– Я думал, может, он к нам хоть в гости приедет. На Рождество.

– Нет. Не приедет.

Тодд умолк. Взял было совок и снова положил его. Энн понимала, что он не удовлетворен ее ответом, но сообразить, что именно его мучает в данный момент, не могла, да ей и не хотелось ни соображать, ни решать чьи-то проблемы. Она сидела, прислонившись спиной к стволу камфорного дерева и чувствуя, как приятно пригревает ноги солнце, как снизу их покалывает трава, как стекает ручеек пота между грудей, как один раз мягко шевельнулся ребенок где-то в глубине, внутри, по ту сторону этого мира.

– А может, нам попросить его приехать на Рождество? – спросил Тодд.

– Милый, – возразила Энн, – мы не можем этого сделать. Они с мамой развелись, чтобы он мог жениться на Мэри. Понимаешь? И Рождество он теперь будет праздновать с нею. С Мэри. Мы тоже будем праздновать Рождество, но без него, здесь, как всегда. Понимаешь? – Она помолчала, ожидая, чтобы он кивнул, но он, похоже, так и не кивнул, и она все же прибавила: – Но раз уж ты, Тодд, так сильно по нему скучаешь, мы можем написать ему письмо и рассказать об этом.