Страница 39 из 48
Если кто-то не обратил внимания, на этой ферме во время одного из наших весенних путешествий произошла стычка моей тети Белль с козлом. Красивейшее, необыкновенное место. Главный дом представляет собой каменное строение, восходящее к 1700-м годам. Флигели — некоторые каменные, некоторые деревянные — были превращены в гостевые комнаты и номера-люкс. Вокруг многие акры покрытой буйной растительностью земли, бассейн, и рядом с ним с дерева свисают очаровательные качели. У качелей под большим дубом расставлены деревянные стулья и деревянный диванчик.
По всему участку разбросаны вишневые деревья. С тех пор как мы здесь были с нашей «весенней группой», на ферме прибавилось лошадей, заметно перестроили и усовершенствовали обнесенный забором загон.
Я зарегистрировался у хозяев фермы, мужа и жены — Рика и Грейс, которые, как всегда, мне обрадовались, но еще больше обрадовались они Нортону. Однако я заметил, как их поразил его вид. Стоило коту высунуть голову из своей сумки, чтобы поприветствовать хозяев дома, они поняли: с котом что-то не в порядке. Рик дружески потрепал его по голове и грустно посмотрел на меня. Я кивнул. Решил, что кивки — лучший способ поведения, поскольку трудно одновременно кивать и реветь в три ручья.
Мы устроились там же, где в первый приезд, — в двухкомнатном номере в одном из деревянных домиков, который назывался «Садовый коттедж». В нем были веранда, гостиная, спальня и ванная. И я тут же начал создавать Нортону удобства. Чтобы ему не пришлось никуда ходить, если не возникнет желания, в гостиной и спальне поставил миски для еды и воды и так же поступил с туалетными лотками, а в ванной укрепил капельницу. Затем взял кота на улицу, и почти весь остаток дня мы просидели в тени дуба на деревянном диванчике. Я предавался двум своим любимым во время того путешествия занятиям — читал и плакал. Похоже, следует предупредить, что вам придется еще много раз услышать, как я плакал, поскольку в той поездке так и не смог закончить ни одного предложения без того, чтобы не пролить немного слез. Вот и на ферме, сидя на диване, делал и то и другое — то попеременно, то сразу. Нортон главным образом лежал рядом, но все-таки немного побродил по высокой траве. На этот раз прогулки давались ему нелегко. И он немного напомнил мне Тэрри Маллоя — героя Марлона Брандо из фильма «В порту», когда в финале тот, избитый, идет в пакгауз разобраться с бандой. Нортон нетвердо держался на ногах, шатался и гнулся, но, как Брандо, ни разу не упал. Сила воли — вот что это такое. А она у него была хоть куда.
Время от времени, когда Нортон не сидел со мной и не бродил по округе, он спрыгивал с диванчика, с трудом ковыляя, находил хорошее место на солнце и устраивался подремать. А я, когда не читал и не плакал, глядел на него. Он красиво смотрелся в траве. И поскольку стал таким маленьким, казался молодым и здоровым — словно превратился в котенка. Приятная была картина: Нортон в траве, порхающие бабочки, повсюду щебечут птицы. Безмятежная картина, спокойнее не придумаешь. Нортон не болен — в эти минуты он совсем здоровый на вид. Его не тошнит. Он не испытывает боли. Просто притих, греется на солнце.
Он угасал.
Иногда мяукал. Ласково, совсем не сердито. У него было особенное мяуканье, когда он чему-то радовался: отрывистое, с трелью, это «мр-р-р» звучало как перестук лодочного мотора с легким шотландским акцентом. И теперь в его «мяу» слышалась радость. По-моему, он хотел сказать мне, что я поступаю правильно.
Мы задержались на ферме Суитуотер на пару дней. По вечерам приходили в общую комнату в главном доме, я чуть не до утра играл в пульку на красном фетровом столе, а Нортон устраивался в кресле на одеяле с изображением игрока в поло и наблюдал. Но с каждым часом днем и ночью я замечал, как он мало-помалу слабеет.
Несмотря на то что я прокапывал его дважды в день, Нортон очень часто отлучался в туалет. Моих медицинских познаний уже хватало, чтобы понять, что это значило. Его организм сдавал. Он не мог перебороть болезнь — болезни — овладевшие его телом. Потерял так много мышечной массы, что стало трудно ходить, прыгать, а теперь еще и отправлять естественные потребности. Даже тонкому кишечнику, чтобы он действовал, требуются мышцы, а рак уничтожил у Нортона большую их часть.
Все развивалось очень быстро. Еще две недели назад кот не выглядел больным и не вел себя как больной. Но болезнь брала свое. Конец приближался. Помню слова Марти Голдштейна, когда я позвонил ему сообщить, что дела совсем плохи. Он сравнил Нортона с украинскими крестьянами, которые доживают до ста тридцати лет. Мы привыкли к растянутой смерти, которая продолжается треть нашей жизни. А крестьяне — здоровые люди. Умирают в одночасье. Так и должно быть, заключил Марти. Живи с удовольствием, оставайся как можно дольше здоровым, а потом умри. Именно это происходит с Нортоном, и я должен радоваться, что он уходит таким образом.
Я радовался. Честно. За несколько месяцев до этого, когда я был у матери, та позвонила двум своим старинным друзьям. Это был один из самых тяжелых разговоров, какие мне приходилось слышать. К телефону подошел муж — человек, которого мать знала не меньше пятидесяти лет. Я слышал, как она сказала: «Генри, это Джуди». Затем повторила: «Джуди». И добавила: «Джуди Гитерс». Лицо у нее стало испуганным — мать поняла, что ее приятель не может сообразить, кто ему звонит. Она попыталась объяснить, но чем больше старалась, тем больше запутывалась. Наконец мать попросила подозвать к телефону Вегу, его жену, но когда он выполнил просьбу, мать расплакалась — полагаю, вы уже поняли, что мы с ней родственные души, — и не смогла говорить. Пришлось взять у нее трубку и, прежде чем разъединиться, принести извинения. Ужасно. С человеком не должно случаться ничего подобного — нельзя, чтобы организм настолько терял свои свойства, чтобы человек оказывался в состоянии, когда вроде бы живешь, но на самом деле это не жизнь. Поэтому я радовался, что с моим котом ничего подобного не происходит. Хотя от этого было не легче принять то, что с ним происходило.
Я стал подумывать, не вернуться ли домой после остановки на ферме Суитуотер, но вспомнил Дайану Делоренцо, которая сказала, что я хорошо понимаю своего кота. Я ясно чувствовал, что правильно, а что неправильно, и решил, что Нортону нравится наша поездка. Его, несомненно воодушевляло состояние катарсиса, и он не меньше меня хотел доиграть до конца.
Поэтому мы сели в наш передвижной госпиталь, он же «красный бумер» и направились в Шарлотсвилл в штате Виргиния.
Этот город Нортон тоже любил, и когда мы оказались в центре, я поехал медленнее, а кот выпрямился, вытянул шею и стал глядеть в окно. Мы не стали останавливаться в городе на обед. Я хотел устроить Нортона со всеми удобствами и повернул к одному из самых больших в стране постоялых дворов — «Клифтону».
Это было волнующее место для нас обоих. Усадьбу построил в 1799 году Томас Рэндолф — губернатор штата и муж дочери Томаса Джефферсона Марты. Об этом доме ходило множество легенд. Во время Гражданской войны им владел Джон Синглтон Мосби — «Серый призрак Конфедерации», который по преданию прятал в здешних тайниках провизию и вооружение, помогавшее мятежникам в борьбе против янки.
Мы остановились в номере-люкс, в котором жили прежде, — части бывшей конюшни. Даже по высоким требованиям Нортона к комфорту это место было превосходным. Вдали от главного здания мы наслаждались уединением и любовались видом из окон на живописные сады и озерцо на территории гостиницы. В спальне стояла широченная кровать, и глаз радовал красивый деревянный пол. В гостиной, кроме кресла-качалки, было еще удобное сиденье на низком подоконнике. И еще: то, что Нортону нравилось больше всего на свете, — камин.
Я посадил кота в сумку и понес в главный дом, чтобы он мог на все посмотреть (вы уже поняли, я не хотел, чтобы Нортон что-нибудь пропустил). Служащие гостиницы пришли в необыкновенное волнение и высыпали поздороваться с ним. Менеджер прочитал две книги о Нортоне — приятель дал их ему задолго до того, как мне пришла в голову мысль привезти сюда кота. Управляющая Рэчел принесла завернутую в бекон креветку, и не стоит говорить, что мой котик проглотил ее в один момент. Дежурившая за конторкой Линда призналась, что раньше разводила собак, но в последнее время стала кошатницей и у нее уже пять кошек Она почувствовала, что Нортон болен, — видимо, выдал мой вид, когда она спросила, сколько Нортону лет, и мои глаза наполнились слезами, дыхание сбилось, и я был вынужден сесть. Яснее некуда. Кот сидел в сумке, высовывалась только передняя часть.