Звездочет поневоле

Стук поездов где-то рядом. Сложив руки в карман, Шуга пробирался через завьюженные переулки, размышлял, гоняя себя по одноименному кругу. В старом уютном дворике висели часы с перекошенным циферблатом, на тонкой веревочке, остановившиеся стрелки говорили ни о чем. Вытащенные шустрой рукой из местной помойки, стучали при соприкосновении с ветром. Три подсевшие ступеньки, окутанные льдом, были скупо присыпаны известью. Мгла настигала редкость фонарей, и в середине зимнего двора, усаженного голыми тополями, появилась фигура. Шуга пересчитал все подъезды, выбрав тот, что нужней. В указанную дверь прошмыгнул, заразительно принеся коричневый снег, бегло перевел красные цифры кода. Отдышался, заглядевшись на то, что в этом доме нет лифта. С холода ему захотелось присесть на диван и подумать прежде спланированного разговора. Седьмой этаж? Он остановился и, взявшись за перила, закурил. «Что я скажу ему такого, отчего „У“ осмелится открыть мне дверь? Это я? Или же… Или же?». Шаги поднимались сдержанно, плавно, с интервалом спокойной секунды, собранно волочась друг за другом. Он попрекнул себя за то, что не сделал этого раньше, все больше оценивая ситуацию, банально боялся. Расстегивая пальто, душился от собственного ярлыка, монотонно проплывали похожие этажи, он становился почти своим для неизвестных ему мест.

– Ну что, волосатый? Перемена погоды? Смотри, здесь вшей не разбросай.

– Слушай, а кто это?

– Привет моим яйцам и членам общества. Тебе это надо? Нет. Я вот что тебе скажу, хочешь действительно что-то узнать? Попробуй рот сэра Джаггера. Так вот, один мой корешок из прошлой жизни периодически философствует на тему Бога, на днях зашел ко мне за советом – давать ли телефон уроду. Я его немного натаскал. Одним словом – эволюция. Втираешь?

Эхо юных голосов поднималось все выше и выше, задев случайного гостя, юнцы ускользнули в теплую квартиру. Немного переждав, Шуга поднялся еще на один этаж, затем в сомнении притормозил. Его сердце успокоительно промолвило «тише», узрев нужное дверное число. Он подошел вплотную, императивно жалил кнопку звонка, спрашивая себя: «Где же вопрос?» и тут же решил подождать, напомнив себе о возможности выйти на улицу.

Ноги устали прогреваться трубой неизвестного ему подъезда, он всматривался в центр глазка, но мало что видя, осуждал безответность. «Может уйти?», – небрежно спросил он себя. Вначале Сахарный волновался, подготавливая себя к чему-то неизведанному, затем ему показалось, что за ним следят. После и вовсе пропал интерес идти дальше. Шуга подпер собой темную дверь, плотно приложив ухо к глазку, словно надеясь на что-то. «В его квартире сквозняк?». Так и гудел ветер из дверных щелей. В пустоте что-то метнулось, и дом осыпали звуки играющих клавиш рояля. Ощущая тон ветра в области замка, воображал играющие руки. Прислушиваясь к нотам, доносившемся сверху, не то живущие на первом нескромно отводят душу. Здесь его сознание забылось, задавшись: «Где живет рояль? Все исчезает и ничего не надо в этом мире, я разгадал тебя, Амадей». Ему чудилась ветвь буддийских монахов, собирающих утреннее подаяние, он становился безмятежным, убегая от того, что его окружало, опалял себя сложностью света, спрятавшись в простате тьмы. «Чур, спать», – настоятельно произнесла вожатая лагеря из его летнего детства. На его лице появился все тот же желтый свет, он очнулся, пуская дым, уже слыша раскрученный праздник. Они пили. Ты меня любишь? Нет, но я обожаю твой лиф. Шипело шампанское в их руках, и на лестнице появилась пожилая женщина в красном халате, с японскими палочками в волосах. Она улыбалась, пересматриваясь с соседями Господина «У», в то время как Шуга по-прежнему поджидал.

– Закройте дверь, как вам не стыдно заниматься любовью у порога квартиры, – отчитала деловитая старушка.

Пара наигранно обиделась, молча прикрыв за собой дверь. Ее глаза заблестели, она протянула руку к Сахарному, заманчиво поведя головой.

– Идемте со мной! – зашептала она, восклицая. – Я знаю, кого вы ищете, он у меня!

– Знаете? – озабоченно промямлил Шуга, чуть отошел от двери, с надеждой глядя на старуху.

– Ну что ж вы медлите, голубчик. Он у меня есть, он здесь. Пройдемте со мной, я никому не скажу, – шептала она загадкой.

– Как хорошо! Как хорошо, что вы меня нашли. И давно он у вас? – в нервозе шептал растерянный гость.

– Давно, вот как я сюда въехала, так он и у меня, голубчик.

– Как он? – жестко поинтересовался Шуга, воображая больного «У».

– Отличный, голубчик, отличный.

Они спускались вниз, старуха перебирала ключи, щелкая тапочками. Продумывая диалог, Шуга гнал моменты, прокручивая свое прошлое. Она быстро повернула замок, вслед мило улыбнулась, с просьбой: «заходите». Старуха почти прижалась к нему, шепча следующее: «Он там, сейчас проведу, не снимайте обувь». Гость вдыхал восточные пряности, проходя вдоль ободранного коридора, заглядывался на желтые обои и развешанные цветочные пейзажи. «Орхидеи» – маняще похвасталась старуха, опять обернувшись, словно подчеркивала, что до сих пор женщина.

– Стойте возле ширмы. Сейчас, – старуха ушла в глубину комнат, выкрикнув шепотом: – Можете его позвать, некоторые так и делают. Шуга был смущен, но все же произнес нелепо: «У». Она вернулась, заблаговременно предупредив: – С вас пятьсот рублей, голубчик.

– Ах, да! – Шуга замешкался в карманах, рассмотрев это как взятку своей возможности. Он нашел деньги, вытащив их из черного портмоне.

– Проходите-с, милок. Он уже ждет вас.

– Что это? – спросил растерявшийся Шуга, глядя на перекошенный снимок, висевший на тонкой бельевой веревке.

– Это только один, вообще таких у меня много, как вы видите, это одна из моих соседок бессовестно трахается со своей собакой. При этом выдавая себя за целеустремленную пуританку. Если решитесь это купить, тогда с вас будет тысяча за снимок и еще две за негатив.

– Подождите, здесь какая-то ошибка. Зачем вы просили меня кого-то позвать? – обезумел расстроенный Шуга.

– Нет, это я хотела только предложить, вообще я о спирте, брать будете?

– Какой спирт? Мне ничего такого не надо.

– Голубчик, я не первый день живу на свете, таким, как вы, только это и нужно, у одного моего клиента шкалик является на карниз под песню «Ручеек».

– Я не знаю таких людей! Выпустите меня! От вас мне ничего не надо, – он бросился по коридору в сторону двери. И тут старуха перехватила его, заслоняя костлявой грудью входную дверь.

– Постойте, у меня есть еще персиковый эфир, такого вы не отыщете даже в поднебесной. Всего за триста рублей, голубчик! Если накинете еще пятьдесят, я расскажу вам, почему эта молодая пара каждый понедельник занимается любовью на лестничной клетке. Вот вы как думаете?

– Я ничего не думаю, мне от вас ничего не надо, выпустите меня немедленно, – произнес он бегло, опомнившись. – И отдайте мне мои деньги.

– Какие такие деньги! – зароптала старуха, разведя руками, – неожиданно вскричав, перевела тональность. – Вы мне никаких денег не давали. Шулер! Ловите его! Незаконно проник на мою собственность! – Шуга неловко зажался, с неприятностью вспомнив: «Как же это все мелочно».

– Да тише… – шепнул с ощущеньем стыда и выскользнул в коридор. Она еще долго взвывала бешеным криком: «Держите его! Я сейчас же звоню в полицию! Я уже набираю номер!», – что и заставило Шугу ошпаренно пролететь два этажа вверх, а после, опомнившись, разбежаться вслепую вниз. Где-то на третьем этаже постучался запах яблочного пирога, заплакал чей-то ребенок, и рояль ответственно развернул действие уже «К Элизе». К сознанию Шуги предстал портрет Бетховена, сурово порицая его за незнание нот еще на последующих двух пролетах лестничной клетки, – догонял, подавляя своим интеллектом. Когда же открылась новая дверь, с женским возгласом: «Мужчина! Эта старуха сумасшедшая! Не бойтесь! Никто не придет к ней на помощь! Подойдите сюда, я вам отвечу!», – Шуга решительно остановился и, недоверчиво отставив перила, прильнул к говорящей женщине.