Никто не спит

Моя роль осталась прежней. Я играю, мячом владею, но всегда как будто в стороне от остальных. Игру не порчу, но и особых достижений за мной не числится. Большинство, наверное, и не вспомнят потом, ходил я на физкультуру или нет.

А Тоббе — настоящий спортсмен, играет в футбольном клубе и еще несколькими видами спорта занимается. Мне кажется, некоторые ему уже надоели, но тренеры уговаривают не бросать. Мы с Тоббе оказываемся в одной команде. Андреас тоже играет в футбольном клубе. Он сам вызвался стоять на воротах противника.

Все как обычно. Мы бегаем туда-сюда по полю, одни с большим рвением, другие спокойнее. Хенрик ходит по краю, следит за игрой и судит.

Ветер усиливается — похоже, дело к буре. Пыль летит в глаза, на зубах хрустит песок. Иногда Хенрик отлучается вместе со своим судейским свистком, и нам приходится ждать его, чтобы разрешать мелкие недоразумения по ходу игры. Особенно это раздражает Андреаса. У него вообще какое-то нервное настроение, он то и дело косится на меня.

Холод и ветер делают свое дело: после перемены мест я начинаю бегать быстрее, чтобы согреться. За пару минут до конца урока оказываюсь в нападении и двигаюсь по краю поля параллельно с Тоббе, ведущим мяч. Он это видит и пасует мне, пользуясь брешью в обороне противника. Я уже хорошо разогнался, но добавляю еще скорости — попутный ветер помогает — и, приблизившись к мячу, выбрасываю вперед правую ногу. Неожиданно для себя попадаю по мячу, и он летит в ворота прямо над головой Андреаса. Гол.

— Круто, Элиас! — кричит Тоббе.

— Красиво забил! — подхватывает кто-то еще.

— Офсайд!!! — орет Андреас.

Я не совсем понимаю, как все произошло. Я не из тех, кто забивает красивые голы.

— Офсайд, я сказал!!! — горланит Андреас.

Тоббе подбегает ко мне, улыбаясь во весь рот. Вид у него такой, будто он хочет меня обнять.

— Круто забил! — он хлопает меня по спине.

Хенрик свистит, отмечая гол, а через пару секунд объявляет конец игры и бежит к нам с Тоббе. Андреас идет за ним, и взгляд у него безумный.

— Что за тупые правила! — кричит он Хенрику. — Офсайд был, блин!

Тоббе качает головой и закатывает глаза:

— Некоторые не умеют проигрывать.

Приблизившись ко мне, Хенрик смеется:

— Самый красивый гол за весь учебный год. Может, тебе повысить оценку за семестр?

Андреас молча стоит напротив меня, не снимая вратарских перчаток, подбоченившись. Хенрик смотрит на него, трогает за локоть:

— Успокойся, мы не на войне.

Андреас сплевывает, Хенрик идет к воротам, чтобы забрать мяч, Тоббе — в раздевалку, я за ним, отставая на пару шагов. Все еще чувствую место на ноге, которым угодил по мячу. Моргаю, тру глаза тыльной стороной ладони, пытаясь избавиться от песка.

Я не слышу, как он приближается сзади, ветер заглушает его шаги. Сначала ничего не понимаю, чувствую только удар в спину. Потом с удивлением обнаруживаю, что стою на коленях, гравий колет ладони. Тут и думать нечего: Андреас толкнул меня.

Стоять на четвереньках посреди школьного двора — это, конечно, унизительно. И все же в первую очередь я чувствую не унижение. Не злобу. Я не расстроен. Я чувствую силу, спокойствие и силу. Медленно встаю, поворачиваюсь к нему. Он сразу кажется маленьким. Маленьким и бедным. Да, бедным — почему-то именно это слово приходит на ум.

— Не трогай мою девчонку.

Андреас цедит слова сквозь зубы, а глаза прищурены так, что зрачков почти не видно. Он похож на плохого актера, который пришел на кастинг для боевика. Мне его почти жаль. И в то же время я чувствую силу.

Делаю шаг вперед, теперь между нами двадцать сантиметров, не больше. Набираю воздуху в легкие и пристально смотрю на Андреаса.

— Я ненавижу ветер!!!

Андреас отшатывается, изумленно распахнув глаза, злобного прищура как не бывало.

Я вытираю грязные ладони о его рукава, поворачиваюсь спиной и ухожу в раздевалку.

Терес была права. Сразу стало лучше. Намного лучше.

Я откашливаюсь и поднимаю голову. Тоббе с ошарашенным видом смотрит на меня, остановившись на полпути к раздевалке. Рядом с ним Густав, в руках у которого, как обычно, футляр с каким-то инструментом. Он шел к парковке, чтобы поехать на следующий урок, в другую школу. Ветер раздувает волосы, как седое облако. Я останавливаюсь перед ними.

— Какого черта… — только и произносит Тоббе.

Густав хитро улыбается, прищурив глаз.

— Слышь, парень, — говорит он. — Вот это, я понимаю, соло.

Я и сам доволен. Правда. Да еще и два зрителя: Тоббе и Густав. Вполне достаточно.

24

Я захожу домой, закрываю за собой дверь и вдруг понимаю, что светленькая малявка сидит в подъезде и это как-то странно. Мы просто поздоровались, она посмотрела на меня своим обычным, затаенно-вопросительным взглядом. Вид у нее был не то чтобы грустный, но какой-то потерянный. К тому же я никогда раньше не видел, чтобы она там сидела. Месяц назад мне было бы все равно, я бы и думать о ней не стал. А теперь думаю. И снова открываю дверь:

— Что-то случилось?

Кажется, она так и сидела, глядя на дверь нашей квартиры.

— Ключ забыла, — отвечает она со вздохом. — А мамы дома нет.

Губы подрагивают, как будто она сдерживает растущий плач. Под носом след засохшей крови.

— А когда она вернется?

Малявка пожимает плечами.

— Не знаю, — отвечает она, чуть выпятив губы. — Может, через час.

— Хочешь к нам зайти? — спрашиваю я, глядя, как она покачивается и елозит на месте.

Малявка серьезно кивает, светлые пряди падают на лоб. Медленно встает:

— Можно в туалет сходить?

— Конечно.

Она чуть не подскакивает, вбегает в прихожую, сбрасывает ботинки и несется в туалет. У меня сжимается сердце: хорошо, что все это случилось не месяц назад, а сейчас. Видно, она долго терпела. Нелегко, наверное. Особенно если ты девчонка. Особенно если рядом только дома и дворы.

Я иду на кухню, открываю кран, гремлю посудой. Пусть не думает, что я подслушиваю. Хорошо бы все так поступали, когда бываешь в туалете в гостях. Хотя я почти не бываю в гостях.

Малявка выходит из туалета, вид у нее уже более спокойный, губы не дрожат, только взгляд немного растерянный. Смывая следы крови под носом, она чуть забрызгала куртку. Я не хочу, чтобы она стояла столбом, и оглядываюсь по сторонам, думая, чем бы ее занять. Форма с кексом, который вчера принесла Юлия, так и стоит на разделочном столе. Даже нож лежит там, где она его оставила.

— Хочешь кекса?

— Да… спасибо.

Малявка садится за обеденный стол. Она здесь — и это так естественно, так просто. Она не шумит и даже почти не двигается, она просто есть. Чувствуется в ней какая-то мудрость, что ли.

Я набираю воды, чтобы заварить себе чаю, и спрашиваю, чего хочет она.

— Молоко, если у вас есть.

Я отрезаю несколько кусков кекса ножом, который Юлия вчера достала, но так и не использовала. Потому что у меня внутри был камень, осколок гранита. Неприятное чувство напоминает о себе, встрепенувшись внутри.

— Я видела, как она шла к тебе с кексом.

— Что? — переспрашиваю я, хотя прекрасно все слышал.

— Я видела, как Юлия несла тебе кекс. Вчера.

Она смотрит мне в глаза, не отводя взгляда ни на мгновение, как и всегда. Самый четкий в мире человек. Она знает, что Юлию зовут Юлия.

Я накрываю на стол и сажусь. Светленькая малявка берет кусок кекса, с наслаждением жует и запивает молоком.

До чего же странные вещи происходят последнее время. Вчера дважды приходила Юлия, утром я шел в школу с Терес, на физкультуре забил гол, потом орал на Андреаса — исполнил «соло», как сказал Густав. А теперь за нашим столом сидит светленькая малявка. Я чувствую себя скорее зрителем, чем участником этих событий. Как будто смотрю кино или реалити-шоу о собственной жизни. Словно все это сон, в котором я вижу себя со стороны.

— Почему вы не съели кекс?

Наверное, я должен рассердиться. Странно, что этого не происходит. Наоборот, ее вопрос кажется мне совершенно нормальным. И то, что я собираюсь на него ответить, — тоже в порядке вещей.