Страница 24 из 29
Она бросает взгляд на кекс, поворачивается и решительно выходит из кухни, из нашей кухни.
— Ой… здрасте, — слышится голос отца.
Я рад, что сегодня не поддался искушению и не стал говорить с ним о Юлии.
— Здравствуйте, — еле слышно отвечает Юлия.
Дверь закрывается, и у меня внутри все сжимается в комок. В ком, плотный и твердый. Силы покидают меня, и я выхожу из кухни, протискиваясь мимо отца, стоящего на пороге. Иду в свою комнату, хлопаю дверью.
Шаги отца приближаются к моей комнате, замирают у двери. Его голос доносится с той стороны.
— Вода кипит, Элиас. Ты хотел чай заварить?
— Вылей все к черту!
Письмо № 124
Рецепт невкусного кекса:
• 1 прекрасный весенний вечер
• 1 пальцелом примерно 16 лет
• 1 капля слюны на серо-зеленой футболке
• 65 кг пустых мыслей
• 0,005 г опыта
• 1 банка разрыхлителя с давно истекшим сроком годности
23
Из-за сильного встречного ветра крутить педали трудно, я опаздываю. Слезаю с велосипеда и веду его рядом с собой, смирившись с тем, что ветер намного сильнее меня. Плевать, что пропущу половину урока. Никогда в жизни не чувствовал, что меня так мало волнует время. Не могу даже представить менее важной вещи, чем расписание уроков. Вообще не понимаю, почему пошел в школу. Хотя нет, понимаю: слоняться без дела дома было бы еще хуже. А больше идти некуда: таким неудачникам, как я, в школе самое место.
Вчера я ехал по этой самой дороге, только в другую сторону, надев куртку на голое тело. Вчера меня волновал цвет моей футболки. Что за идиотизм. Вчера я чуть не сел пить чай с обладательницей каре-зеленых глаз. Да кому угодно, даже не особо одаренным ясно, что это не для меня. Элиас ест кексы? Нет!
Почему я сказал те слова? Почему Бог не остановил меня? Почему я заставил Юлию повысить голос? Откуда взялся осколок гранита, обломок скалы? Почему мои мысли стали такими пустыми?
Ветер усиливается, подхватывает обертку от мороженого и банку из-под газировки. Холодно, безнадега. Сегодня мне пригодился бы тот теплый свитер, который я бросил в стирку. Обертка от мороженого улетает прочь, на пути у банки оказывается камень. Я прикидываю расстояние до нее, пытаюсь определить количество шагов. Пять? Верно. Делая пятый шаг, наступаю на банку: приятный звук алюминия, который сплющивается под ногой. Уже видно школу.
— Черт, ну и ветер.
Голос пробивается сквозь свист ветра. Девчачий голос. Терес. Обогнав меня, она слезает с велика и ждет, опершись на руль и переводя дух, пока я с ней поравняюсь. А потом идет рядом. Как будто мы договаривались пойти в школу вместе, как будто это самое обычное дело, как будто она просто опаздывала, спешила и случайно догнала меня. Мы идем рядом, молча. Шаг за шагом, нагнувшись под порывами ветра. Я ни разу не ходил рядом с ней, то есть в паре. Разве что в младших классах, когда все шли из школы к автобусу, чтобы ехать на экскурсию, прихватив с собой бутерброды. А теперь шагаю рядом с ней как ни в чем не бывало. Ничего странного, никакого напряжения.
— Ненавижу ветер!!!
Она кричит во все горло навстречу воздушной массе, наморщив лоб и наклонив голову. Если бы сильный ветер не приглушал ее голос, я, наверное, испугался бы такого вопля. Терес с улыбкой поворачивается ко мне:
— Стало лучше. Попробуй.
Я смеюсь — короткий смешок, но все-таки. Не думал, что сегодня способен на смех.
— Спасибо за совет.
— Пожалуйста. Но лучше не в одиночку. А то люди будут коситься.
— Учту!
Может быть, поэтому она и остановилась, когда увидела меня, — чтобы не орать в одиночестве. Ну и ладно. Пусть я буду прикрытием для ее воплей, мне не жалко.
Пытаюсь представить себе, как кричу против ветра. Это нетрудно, но кто будет рядом со мной — вопрос посложнее. Может быть, она, Терес.
Я вспоминаю, что она сказала в библиотеке. А до того — в классе. Неужели я такой безответный трус, что мне нравится идти рядом с девчонкой, которая меня чуть ли не оскорбила? Или, по крайней мере, лезла в мою личную жизнь, к которой не имеет отношения. Неужели я даю себя топтать и молча терплю обиды, неужели я такой?
Мы протаскиваем велики через дыру в заборе, заходим на школьный двор. У забора вповалку лежат опрокинутые ветром велосипеды. Рядом с ними кружится вихрь прошлогодней листвы. Может быть, я и безответный трус, но если честно, если я прислушаюсь к себе и отвечу как есть, то никакой обиды на Терес я не держу. Ничего такого она не сделала.
Терес смотрит на стенные часы:
— Мы опоздали на двадцать минут. Как думаешь, что скажет Сульвейг?
— Хорошо, — говорю я.
— Чего?
— Хорошо, что ты мне тогда сказала. В библиотеке. И в классе.
Я чувствую, что говорить надо быстро, без промедлений, пока не передумал и не струсил. Это важно. Важно произнести эти слова — не только ради Терес, но и ради чего-то другого. Ради самого себя. Точно не знаю, почему важно, но это так.
Терес ставит свой велик возле опрокинутых и пристегивает. Потом смотрит на меня серьезным долгим взглядом. Я оставляю свой велосипед рядом, иду с ней к входу.
— Спасибо, — произносит она тихо, но отчетливо, искоса глядя на меня. Мы вместе идем на урок, который начался двадцать минут назад.
На коротком отрезке пути между велосипедной стойкой и входом в школу я успеваю почувствовать, что шаги стали легче. Что-то большое и тяжелое — ком, камень — мягчеет, растворяется, утекает, исчезает. Внутри образуется пустое пространство, и его может заполнить что-то новое, а не каменная тяжесть. Прежде чем войти в школу, оборачиваюсь и всей грудью вдыхаю ветер. Наполняю пустоту внутри стремительным свежим воздухом, кислородом.
В коридоре — только мы с Терес, ни души и ни звука, кроме наших шагов. Эхо бетонных стен повторяет шелест нашей одежды, сумок.
Терес бросает на меня взгляд, улыбается: мы заодно. Открывает дверь класса и заходит первой.
Сульвейг прерывает фразу на полуслове, смотрит разинув рот на нас, потом на часы. Кажется, собирается сказать что-то насчет опоздания, но вспоминает, что мы скоро закончим школу, а потому воспитывать нас нет смысла. Она закрывает рот и тяжко вздыхает, пока мы идем к своим местам.
Весь класс смотрит на нас с Терес. Она улыбается мне. Улыбка короткая и какая-то двусмысленная. Со стороны, наверное, это выглядит очень странно. Особенно озадаченный вид у Тоббе и у Андреаса. Стулья рядом с ними пустуют: обычно их занимаем мы с Терес. Андреас переводит взгляд с нее на меня, потом снова на нее. Взгляд растерянный и немного испуганный. Я кивком здороваюсь с Тоббе и сосредоточиваю все внимание на доске.
— Как я уже сказала, — продолжает Сульвейг, — вовремя сдавать письменные работы — это целиком и полностью ваша ответственность, так как…
Я дышу. Свежий воздух, который я вдохнул у дверей школы, все еще наполняет легкие.
Усилившийся ветер развевает флаги на школьном дворе, подхватывает и кружит мусор. Хенрик, учитель физкультуры, заходит в раздевалку:
— Попробуем поиграть в футбол на поле. Вы все-таки не малыши, вас ветром не сдует.
Сначала надо пробежать пару кругов по спортивной площадке, для разминки. Против ветра приходится бежать, напрягая все силы, а когда дует в спину, то мы чуть не падаем плашмя. Хенрик быстро делит нас и парней из параллельного класса на две команды:
— Через десять минут меняетесь местами с противником. Начали!
Он дует в свисток, мы выбегаем на поле, и у меня такое чувство, что это повторялось уже тысячу раз. Пару лет назад мы бились не на жизнь, а на смерть: почти все парни ходили на тренировки в футбольный клуб и чуть не рыдали после каждого поражения. Теперь все иначе, более спокойно, и футбольный клуб уже почти все бросили.