Страница 46 из 48
Мингольские галеры были так близко, что Миккиду и прочие воры уже держали наготове заряженные свинцовыми шариками пращи, хотя им было приказано не пускать их в ход, пока не начнут стрелять минголы. Слышалось отчаянное ржание жеребцов в клетях. Мысль о водовороте заставила Мышелова заглянуть в кошель. Золотой усмиритель был в полном порядке, только внутрь его каким-то образом забился огрызок факела-Локи. Крохотный черный уголек – вот и все, что от него осталось. Неудивительно, что Рилл так сильно обожглась, подумал он, глянув на ее перевязанную руку, – обе проститутки и матушка Грам, увидев, что Сиф осталась на палубе, потребовали и для себя такой же привилегии, и на матросов это, кажется, подействовало ободряюще.
Мышелов начал было выковыривать уголек, но тут его посетила странная мысль, что Локи, будучи богом (а уголек этот в каком-то смысле тоже был Локи), заслуживает золотого домика, и, повинуясь внезапной прихоти, он туго обмотал кубик концом привязанного к нему шнура и завязал его, чтобы отныне эти два предмета – усмиритель и бог-уголек – были соединены навеки.
Сиф легонько подтолкнула его. Ее зеленые глаза с золотыми крапинками смеялись, словно говоря: «Славное приключение!»
Мышелов сдержанно кивнул. Да, приключение славное, но и чертовски сомнительное – вроде все должно получиться, только вот узнать бы, какие же указания дал им бог Локи в своей речи, которую никто не слышал…
Он обвел взглядом лица собравшихся на палубе людей. Как ни странно, в глазах каждого он увидел то же нетерпеливое, детское возбуждение, что горело в глазах Сиф.., даже у минголов – Гэвса, Тренчи и Гиба.., даже в глазах матушки Грам, блестевших, как черные бусинки…
Оно было во всех глазах – кроме окруженных морщинками глаз Урфа, который помогал Гэвсу управляться с румпелем. В них читались лишь печаль и бесконечное смирение, словно старик созерцал издали картину великого всенародного бедствия. И Мышелов, как будто его подтолкнуло что-то, не мешкая подозвал Урфа и отошел с ним в сторону.
– Старик, – сказал он, – ты был в Зале Совета позапрошлым вечером, когда я произнес речь и всех покорил. Полагаю, ты, как и все остальные, не слышал ни слова из того, что я сказал, – разве что указания насчет похода Гронигера и нашего сегодняшнего плавания?
Старый мингол молча, с любопытством смотрел на него в течение двух ударов сердца, потом медленно покачал лысой головой.
– Нет, капитан, я слышал каждое ваше слово до последнего (глаза меня уже подводят порой, но уши в порядке), и они, эти слова, весьма меня опечалили, ибо вы проповедовали ту самую философию, коей пользуется мой степной народ в периоды своего безумия (и не только в них), философию пагубную и губительную, отчего я и покинул своих сородичей еще в юности и стал жить среди язычников.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мышелов. – Только покороче, будь любезен.
– Ну, вы говорили – весьма убедительно, так что даже я чуть не соблазнился – о торжестве смерти и о том, какая это великая вещь – радостно пойти на смерть, прихватив с собою своих врагов (да и как можно больше друзей тоже), поскольку это и есть закон жизни, ее величественный и прекрасный венец, наивысшее удовлетворение. И когда вы объяснили всем, что они должны скоро умереть и каким именно образом, они приветствовали вас столь же бурно, как мои земляки-минголы в период безумия, с тем же блеском в глазах. И меня весьма опечалило, как я уже сказал, то, что вы оказались столь рьяным поклонником смерти, но вы – мой капитан, и я смирился с этим.
Мышелов обернулся и увидел позади себя изумленную Сиф, которая, оказывается, пошла следом и слышала все, что говорил старик Урф, и в глазах друг друга они прочли одинаковое понимание.
В тот же миг палуба «Бродяги» едва не ушла из-под ног Мышелова, ибо корабль вдруг резко остановился и, свернув со своего курса, на огромной скорости помчался по кругу, в точности, как это случилось накануне с «Феей», только водоворот влек его с большей силой, соразмерно большей величине судна. Небеса над головой завертелись, море почернело. Мышелова и Сиф отшвырнуло к гакаборту вместе с кучей малой из воров, проституток, ведьм (ну ладно, одной ведьмы) и матросов-минголов. Он приказал Сиф во имя жизни держаться крепче, а сам побежал по перекосившейся палубе мимо громко хлопавшего грота (и мимо юного Миккиду, обнимавшего грот-мачту с закрытыми не то в ужасе, не то в экстазе глазами) туда, откуда мог беспрепятственно видеть, что происходит.
«Бродяга», «Морской Ястреб» и вся рыбачья флотилия с головокружительной скоростью неслись по внутренней стене водяной воронки, внешняя окружность которой имела по меньшей мере две лиги в поперечнике; по самому краю ее мчались маленькие, словно игрушечные на фоне кружащегося неба мингольские галеры – похоже, вся армада, – а далеко, в неподвижном центре водоворота торчали из белой пены смертоносные клыки камней.
Несколько ниже «Бродяги» летел по гибельному кругу одномачтовик Двона, так близко, что Мышелов мог разглядеть лица рыбаков. Жители Льдистого, вцепившиеся в свое диковинное оружие и друг в друга, выглядели чудовищно счастливыми и походили на корявых, подвыпивших великанов, отправившихся на бал. Ну да, сказал себе Мышелов, это же и есть те чудовища, рождение которых предрек Локи, не то тролли, не то еще какие-то твари. И это напомнило ему о той участи, которую Локи уготовил, по неопровержимому свидетельству Урфа, для них всех и, возможно, также и для Фафхрда с Афрейт и для всей вселенной с ее морями и звездами.
Он выхватил из кошеля золотой усмиритель и при виде черного уголька внутри подумал: «Хорошо! Одним махом от двух зол». Хорошо-то хорошо, только забросить кубик надо в середину водоворота, а как туда попасть, в такую даль? Способ был, в этом он не сомневался, только вот никак не мог придумать, слишком многое отвлекало его в эту минуту…
Тут его слегка толкнули в бок – и он снова отвлекся. Это оказалась Сиф, которая, как и следовало ожидать, не подчинилась строжайшему приказу оставаться на месте и показывала сейчас с озорной ухмылкой.., ну, конечно, на его пращу!
Он уложил драгоценный метательный снаряд в центр ремешка и, отослав жестом Сиф к мачте, дабы расчистить себе место, сделал по наклонной палубе несколько мелких пританцовывающих шажков, пытаясь соразмерить расстояние, скорость, снос ветром и еще много чего. И пока он занимался этим, раскручивая над головой усмиритель с угольком и готовясь к длиннейшему и величайшему в своей жизни броску, из глубин его разума всплывали слова, которые, видимо, созревали там все эти дни, слова, которые соответствовали последним двум зловещим строфам Локи практически полностью, чуть ли даже не в рифмах, но имели совершенно обратный смысл. И по мере того, как они всплывали, он проговаривал их вслух, тихо, как ему казалось, но на самом деле достаточно звучно, пока не заметил в конце концов, что Сиф слушает его с явным удовольствием и Миккиду слушает, открыв глаза, и даже страшилища-островитяне на одномачтовике -Двона обратили в его сторону свои протрезвевшие вдруг лица. Тогда, неведомо почему, он ощутил уверенность, что, невзирая на буйство морской стихии, его слышат и на другой стороне водяной воронки, за лигу отсюда – а может быть, даже и дальше. И вот что он произнес:
– Мингол должен умереть? Не бывать тому, конечно! Затихает круговерть, отступает ад кромешный. Мук не надобно терпеть, не грозит удушьем смерть. Снова минголы мудры! Боги, прочь в свои миры!
После чего завертелся по палубе, приплясывая, словно метатель диска, так что праща с усмирителем превратилась над его головой в блещущее золотом кольцо, и выпустил свой снаряд. Усмиритель понесся, сверкая, к центру водяной воронки и скрылся из глаз.
И.., огромный водоворот мгновенно успокоился, выровнялся. Черная вода вскипела белой пеной. Море и небо забурлили. К адскому вою ветра и грохоту волн присовокупилось вдруг рокочущее громыхание землетрясения, вдали над Мрачным вулканом полыхнул красный огонь, и началось форменное светопреставление, когда смешались землетрясение и извержение, шквальный ветер и буря на море – буйный разгул всех четырех стихий. Корабли были в этом хаосе что щепки, за которые люди цеплялись, как муравьи. Ветер дул, казалось, в направлении каждого деления компаса. Пена покрыла палубы кораблей до самых кончиков мачт.