Страница 28 из 48
Старше Смолина и годами, и опытом, Гайда поражал капитана внешней клочковатостью своих суждений и гипотез. Они вместе провели несколько дел. Смолину сначала показалось, что судьба не дала этому человеку не только внешней, но и внутренней красоты.
И очень удивился, когда в первом же совместном деле Гайда очень медленно, но совершенно точно вышел на след преступника. Смолин решил было что это — случайная удача, но вот прошло второе дело, третье, пятое, и везде результат был один: успех.
И только тогда Смолин переменил мнение об этом странном и любопытном человеке. Вероятно, отрывочность и несуразность его суждений была чисто внешней и объяснялась чертами характера. Как всякий неговорливый человек, Гайда из десятка мыслей, прочно сцепленных одна с другой и развивающих одна другую, высказывал то вторую, то десятую. Это впечатление усиливалось еще и тем, что Гайда, выдвинув какое-то предположение, молча браковал его и тут же высказывал совершенно противоположное.
Он всегда был задумчив, всегда решал какие-то задачи, и, вероятно, оттого глаза Гайды постоянно светились огнем вдохновения.
В машине оба следователя молчали, но Смолин отчетливо видел, что Михаил Иванович уже начал свою работу, что он цепко приглядывается к счетоводу, пытаясь этим осмотром ответить себе на какие-то вопросы.
На полустанке Гайда пригласил понятых, и перегруженная «Победа» медленно направилась к озеру.
Следователи осмотрели покойного, его ружье, обошли песчаный берег.
Груздь сказал, что ему не по себе и попросил разрешения посидеть у берега.
Около часа ходили следователи по следовым дорожкам Груздя и Курчатова. Оба охотника, — это было видно по отпечаткам, — действительно вышли к озеру из леса и прямо направились к воде.
Разглядывая на ходу оттиски подошв, Гайда и Смолин внезапно остановились и взглянули друг на друга.
— Следы в цепочку. И те, и те, — пробормотал Михаил Иванович, доставая портсигар.
Смолин кивнул головой:
— Неладно что-то.
Следователи направились дальше. Вскоре они снова остановились возле покойного.
Гайда долго молча курил, мельком оглядывал сидящего неподалеку счетовода. Черные глаза следователя были широко открыты, и казалось, что Михаил Иванович чем-то удивлен и раздосадован.
Наконец он докурил папиросу, потушил ее, положил в спичечный коробок и повернулся к Смолину:
— Мнение есть? Какое?
— Видимо, убийство.
— Сам вижу. Случайное? Умышленное убийство, полагаете?
— Вероятно, с умыслом.
Помолчав еще несколько секунд и решив что-то про себя, Гайда тихо тронул капитана за локоть.
— Следственный эксперимент, а? Не возражаете?
— Нет. Уместно.
— Готовы?
— Готов.
Гайда мелкими спокойными шагами направился к берегу, пригласил Груздя и понятых. Счетовод нервно ежился и старался не смотреть на убитого.
Не умея говорить окольно, Гайда поднял глаза на счетовода и сказал негромко:
— Мы вот тут заключили, что вы… умышленно стреляли в Курчатова.
Груздь, уже немного оправившийся от потрясения, все-таки не сразу понял, о чем ему сказал Гайда. Когда наконец слова следователя дошли до его сознания, счетовод побагровел, но тут же усмехнулся:
— Много смыслите.
Гайда не обратил внимания на реплику.
— Не просто сказано. Да. Мы подумали.
В серых глазах счетовода нельзя было прочесть ничего, кроме безмерной усталости и желания как можно скорее освободиться от этой глубокомысленной болтовни.
— Вам придется потерпеть, Груздь, — вмешался Смолин, — надо устроить следственный эксперимент. Мы воспроизведем обстановку, в которой совершено преступление. Тогда и отказываться вам не надо будет…
— Воля ваша, — махнул рукой счетовод, направляясь за следователями и понятыми.
Один из понятых — старый стрелочник — нес почти на вытянутых руках двустволку счетовода. Железнодорожник со страхом посматривал на оружие, из которого, может быть, убили человека, и недоумевал: как можно доказать, что вот этот симпатичный с виду человек нарочно погубил товарища.
«Делают наспех, не сделали б на смех», — недоверчиво думал старик, стараясь не отставать от остальных.
Гайда первым подошел к опушке.
Здесь, на песке, брали начало две следовые дорожки охотников.
Гайда тихо кивнул Смолину. Тот подождал, пока Груздь подошел ближе, и спросил его:
— Вы прослужили всю жизнь по бухгалтерской части. Так мне сказали в артели. Нет ли неточностей в документах?
Груздь отрицательно покачал головой.
— Дело вот в чем, — продолжал Смолин. — И не видя вас, можно сделать верный вывод о вашей походке. Взгляните на песок. Это — мой след. Это — ваш. Носки у меня смотрят в наружные стороны.
Между следами левой и правой ног — сантиметров двадцать. У вас — не так. У вас походка вразвалку. Так ходят обычно моряки или кавалеристы. Ступни они ставят почти параллельно. Расстояние между отпечатками — тридцать-сорок сантиметров. У вас расстояние, правда, меньше. С сорок первого по сорок пятый вы были на войне. На море? В кавалерии?
— Ни там, ни там. — с заметным раздражением ответил Груздь.
— Еще один вопрос, и мы больше не станем тревожить прошлое. Есть еще люди, которые тоже ставят ступни параллельно: строители. Следы у них сближены — малая ширина лесов учит тесно ставить ноги. Вы не работали на стройках, Груздь?
Счетовод, казалось, не слышал вопроса. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и невидящими глазами смотрел на следователя.
Смолин повторил вопрос.
— Работал, — глухо сказал счетовод. — Три года — штукатуром. В немецком плену. Но я не понимаю: к чему все это?
— Нам надо разобраться в следах. Я хочу, чтоб вы не спутали свои отпечатки с другими.
— Хорошо. Не спутаю.
— Что ж, пойдемте по следам. Смотрите: Курчатов с опушки направился к озеру, — от куста к кусту. Вы шли за ним и повторяли каждый его поворот. Значит, старались находиться за его спиной. Зачем?
— Семен Петрович выбирал лучший путь. Я шел за ним.
— А давно ли охотитесь? — поинтересовался Гайда.
— С пятнадцати лет. Давно.
— А раз давно, то знать должны — не летают бекасы так, стаями. Да, не летают. И не озерная она дичь — бекас, а болотная. Берег ему нужен, кочка, а не чистая вода.
Груздь несколько секунд раздумывал.
— Озеро разболталось — беляки ходили. Я плохо рассмотрел. Может, чирки были, не бекасы.
— Чирки? Ну, ладно, — согласился Смолин, будто боялся потерять мысль. — Сидели они, чирки эти, посреди озера, за осокой. А вы вот говорите: за Курчатовым шли. Как же так? Стрелять же нельзя — человек впереди. Поднимись птица на крыло — и тогда рискованно. Могли задеть дробью товарища. Чего проще, подойти к дичи с разных сторон. Полукольцом ее охватить, что ли. Как думаете?
Груздь вздохнул:
— Не всякий прут по закону гнут. Охота ведь! В горячке что и не так сделаешь. Может, путаю… Дайте вспомнить…
Подумав, счетовод радостно поднял глаза:
— Вспоминаю: шел я не строго позади Семена Петровича, а много правей!
Гайда развел руками, будто хотел сказать: «И рад бы поверить, батенька, да не могу».
— Вы шли строго позади, — настаивал Смолин. — Посмотрите на следы. Но и без них я вам не поверю: находись вы справа, заряд попал бы в правую щеку человека. А ведь дробь угодила в затылок.
Все прошли еще несколько шагов. Неподалеку от убитого Смолин остановился и сказал Груздю:
— Это ваша дорожка, верно? Здесь вы остановились: оттиски каблуков стали глубже, а носки сапог почти не видны. А по следам Курчатова видно: он шел. Выходит, сказали неправду: Курчатов не останавливался и не собирался стрелять. А вы спустили курок…
— Я совсем не помню подробностей.
— Да нет, причем же подробности? Я о другом. Курчатов был ближе к дичи, раньше должен был увидеть ее и раньше стрелять. Но он продолжал идти, а вы ударили из правого ствола.
— И вот еще что, — вмешался в разговор Гайда, — Курчатов не спешил вовсе, как вы нам сказали. Нет, не спешил, — по следам видно.