Год французов

ДОРОГА ИЗ ДУБЛИНА НА ГОЛУЭЙ, АВГУСТА 25-ГО

Карета генерала Лейка в сопровождении гонцов и многочисленного эскорта драгун, не задерживаясь в Атлоне, переправилась через Шаннон. Лейк пренебрег советом Корнуоллиса и отправился в путь через час после их встречи. Еще раньше он выслал гонцов к генералу Хатчинсону. Тому надлежало (если он сам не догадался заблаговременно) перевести армию из Голуэя в Каслбар и сдать командование Лейку. И когда француз нападет на Каслбар, там его встретят численно превосходящие как солдатами, так и генералами силы англичан. Пока к полю брани неспешно и величаво движется Корнуоллис с армией, он, Лейк, расправится и с повстанцами, и с иноземными захватчиками.

Лейк задумчиво созерцал поля Западного Мита в серой рассветной дымке. Корнуоллис и в молодые годы был таким же: и в Северной Америке, и в Индии. Теперь черед Ирландии. Генерал он в общем хороший, толковый, но уж очень осторожный и без меры заботится о тылах. Какие у него рассуждения. Господи, упаси королевство наше от рассуждающих генералов. Таких, как Корнуоллис и Бургойн. Солдат должен не рассуждать, а выискивать врагов короны и уничтожать их. А в Ирландии их испокон веков было предостаточно. Как умело расправлялся с ними Кромвель! В Уэксфорде и он, Лейк, проявил себя достойным учеником: расстрелял повстанцев из пушек на Горьком холме; а сколько их пало от солдатских штыков; немало он и повесил, кого на виселице, кого на первом попавшемся суку. И что же получил он в благодарность месяц спустя от Корнуоллиса? На людях — хвала, с глазу на глаз — хула. Желчный старик, как всегда, не выбирал выражений. Хотя с повстанцами по-иному нельзя. Корнуоллис еще сам убедится в этом. Подавлять мятеж нужно решительно и быстро. Лейк всей душой ненавидел мятежи. И не просто как военный человек, усматривающий в них угрозу правопорядку. Вооруженный мятеж против короля и закона — вызов всей человеческой цивилизации; как могли считать себя людьми эти варвары повстанцы?!

В Каслбаре раз и навсегда положит он конец смуте, искоренит семя, давшее греховные и опасные ростки в Уэксфорде и Антриме. Только бы вынудить французского генерала принять бой! Тогда б он приумножил славу британского оружия, стал бы классическим учебным образцом. Слава не минует и его самого, получит он титул: Лейк Каслбарский, или лорд Лейк, звание пэра, конечно, лучше всего. Каслбар, невидный торговый городишко на перекрестке пустынных дорог в графстве Мейо, однако его упомянут в летописи побед английской армии.

Однако какие тучные хлеба зреют на полях! Тяжелые колосья налились. Скоро выйдут жнецы, и засверкают на солнце лезвия кос. До чего же здешние поля похожи на английские, только деревни совсем иные: убогие, жалкие лачуги, кривые улочки, редкие лавки да кабаки, едва ли чище хлева. И это еще не задворки графства, за Каслбаром — Голуэй и Мейо, где живут дикари ирландцы. Казалось бы, Ирландия находится у самого порога Британии, однако как же она далека от метрополии и чужда ей. И Лейку представились болотистые топи и холмы в туманной дымке.

КАСЛБАР, АВГУСТА 25-ГО

Шон Мак-Кенна пробирался по многолюдной от солдат крепостной улице, предусмотрительно держась ближе к домам и лавкам. Ему никто не докучал, хотя несколько раз случайно толкнули. Человек он был тихий, невысокий и грузный. Шел он без шапки, и лысина блестела в закатных лучах солнца. Все лавки закрыты, на некоторых красовались ставни. Жаль, что он в своей не поставил, в убытке б не остался. Горожане, как католики, так и протестанты, словно улитки, попрятались по своим домам, отдав улицы в распоряжение солдат. Сегодня базарный день, но меж солдат не сыскать ни погонщика, ни торговца, ни единой чернобокой коровы.

Наконец он дома, в безопасности. Мак-Кенна поднялся на второй этаж — там ждали жена Брид и малыш Тимоти, — объявил, что добрался цел и невредим и скоро будет к чаю. Последнее он произнес с особым удовольствием: всякий раз он вспоминал, что живет в достатке. Потом вышел в лавку, отодвинул несколько штук сукна, достал тяжелую приходную книгу и уселся на высокий табурет. Обмакнул перо в чернила, перечитал последнюю, недельной давности, запись в книге, задумчиво уставился в пространство, собираясь с мыслями, и принялся писать по-ирландски.

Августа 25-го. За всю историю Мейо, наверное, не бывало столько солдат на улицах Каслбара. Хотя в прошлом край наш знавал и кровавые битвы, особенно во времена Елизаветы, да в годы восстания О’Доннела. Но, думается мне, несмотря на словообилие хроники и велеречивость поэтов, битвы эти были невелики по размаху. Теперь же армия в наших краях не меньше тех, что воюют на материке. Солдаты повсюду: и в городе (в переполненных казармах), и окрест, на зеленых лугах, разбросаны их большие лагеря. При них и кавалерия, и даже пушки, способные уничтожить сразу множество людей. Поневоле задумаешься: значит, великим державам вроде Англии или Франции ничего не стоит поставить под ружье многотысячное войско и отправить хоть на край света пушки, лошадей и рослых, крепких солдат, которым наплевать на всех, кроме себя. Увы, это касается даже самых темных людей, тяжкий удел которых всю жизнь гнуть спину. Всех в Каслбаре обуял великий страх, когда по голуэйской дороге в город нескончаемым потоком хлынули солдаты, предназначенные, казалось, лишь нести смерть и разруху; о нашей судьбе они и не задумывались; теперь всем очевидно, зачем прислали их в наш край: готовиться к битве с французами и нашими земляками-ирландцами. Те, объединившись на севере, одержали крупную победу, захватив Баллину. Впрочем, вряд ли уместно называть «крупным» какое-либо событие в этом городишке.

Удивляюсь сам себе: как удается мне заносить в дневник записи о событиях столь необычайных так бесстрастно, словно речь идет о погоде, о прибавлении семейства соседа или, напротив, о его смерти.

Уже лет сто, если не больше, слагают поэты стихи о том, что пришлет Франция армию нам во избавление, да только сомневаюсь, чтобы кто в душе верил в это. Я, например, никоим образом не верил: какая Франции от нас польза? Разве что пополнит свою армию нашими парнями да пошлет их на гибель вместо своих сынов? И коль скоро они и впрямь прислали войска, так непременно из корысти, а не из добрых побуждений и не из любезности к нашим поэтам.

Господи, да что ж такое Гэльская армия, о которой сейчас только и разговоров? Вчера вечером в таверне кузнец Кон Хорган похвалялся: дескать, поднялась Гэльская армия, сметет всех и вся на своем пути, а французишки, мол, просто так, их дело десятое, в обозе сидеть да улиток жрать. Откуда она взялась, эта Гэльская армия? И где столько лет таилась? На поверку же это банда Избранников да ярмарочных задир-драчунов, они и сейчас воображают, что восстание — это большая разудалая ярмарочная потасовка. Однако здесь, в Каслбаре, солдаты — и пешие, и конные, и пушкари — думают совсем иначе. Я не высказал этого Хоргану, он очень вспыльчив, а кулаки у него что два булыжника, да к тому же он был пьян в стельку. Впрочем, мнение мое разделит всякий здравомыслящий человек. Хоргана прямо распирало от похвальбы, словно он только что в одиночку расправился с отрядом ополченцев; похоже, настроение его разделяли и собутыльники. Они хлопали его по спине и то и дело требовали еще виски. Похвальба похвальбой, а Баллина, эта жалкая деревушка, все же в руках повстанцев.

Вскорости мы и сами сможем разобраться, что к чему, ибо здесь, в Каслбаре, и разыграется решающая битва. Иначе зачем было бы англичанам стягивать сюда войска из Голуэя? Как бы мне хотелось оказаться сейчас далеко-далеко отсюда вместе с моей Брид и Тимоти. Эх, не выбрал я за двенадцать лет времени, чтобы сходить к Генри Роджеру, плотнику-протестанту, он бы за десять шиллингов смастерил ставни и для окна в лавке, и двух — в жилых комнатах. А то мог бы я по сей день, будь на то моя воля, сидеть в родном Корке, культурном городе, где высоко ставят воспитание и образованность и слыхом не слыхивать о пушках, грубой солдатне, для них весь город точно большая таверна. Но не случись мне учительствовать в этом богом забытом месте, у меня никогда бы не было такой доходной лавки, моей любимой Брид, не было бы сынишки Тимоти, а в нем — истинное счастье для нас с женой.