Страница 4 из 10
Закончив свои рассуждения, рассказчик налил себе стакан вина. Его сотрапезник слушал не перебивая, будто даже с некоторым беспокойством.
– Милый мой соотечественник, — заговорил он наконец несколько нерешительно, будто колеблясь, — при всем этом вы забываете об одном обстоятельстве…
– О каком же?
– До сих пор вы не соблаговолили сообщить мне свое имя, если только это мое замечание не покажется вам нескромным…
Тот громко засмеялся:
– Мое имя?! О, в самом деле, я ведь еще не назвал своего имени…
И, приподняв свою форменную фуражку, он продолжил:
– Моего достойного отца — мир праху его — звали Марк-Мишель Готье. До конца жизни он носил зеленую шапку лесничего округа Мерикур, что немного южнее Виттеля. Меня же зовут Филипп Готье, всегда к вашим услугам, гражданин.
Бывший роялист в ответ провел рукой по лбу, а затем, принимая вид человека, решившегося на отчаянный поступок, коротко сказал:
– Доверие за доверие… я узнал ваше имя. Вот мое: я Шарль Людовик-Гастон, сын и наследник умершего маркиза дез Армуаза.
Можно поклясться, что, называя себя, маркиз Шарль дез Армуаз рисковал оказаться в опасности… можно поклясться, что он боялся вызвать у своего собеседника угрожающее восклицание… Однако же ничего подобного не произошло… Физиономия Филиппа Готье не выражала ничего, кроме удивления.
– Как? — воскликнул он. — Вы сын умершего маркиза! Наследник этого славного вельможи! Вы тот самый маленький Шарль Людовик-Гастон, который воспитывался в Париже, в то время как я рос в замке…
Эмигрант подхватил:
– И который пробыл в замке всего шесть месяцев — девять лет тому назад, в период террора, когда я прятался в Воже, готовясь к побегу в Германию…
Содержали ли эти слова в себе какой-нибудь тайный смысл? Так можно было предположить, если судить по тому тону, которым они были произнесены. Впрочем, молодой человек внимательно наблюдал за реакцией своего собеседника.
«Он спокоен… Значит, Дениза сохранила в тайне наш секрет… Брат ее, следовательно, не знает о моем пребывании в замке Армуаз и о его последствиях…»
Действительно, на лице Филиппа Готье было написано лишь искреннее восхищение. Честный вояка сидел с широко открытыми глазами и ртом.
Сначала он решил было, что ему снится сон, затем протер глаза и стал пристально рассматривать своего попутчика. «Да, — размышлял он про себя, — вот он, тот самый высокий лоб нашего старого вельможи… и этот добрый, кроткий взгляд его супруги… Отпрыск напоминает старое дерево. Как я его раньше не узнал?»
Драгун с почтением снял свой головной убор. Слезы катились по огрубевшей коже его щек…
– Кланяюсь вам, маркиз дез Армуаз, — сказал он торжественно и с расстановкой. — Да благословит вас небо! Я со своей стороны благодарю его за то, что оно позволило мне встретиться с вами, моим великодушным противником в сражении при Давендорфе и в то же время сыном благодетелей моего семейства… Таким образом, я легко могу найти возможность услужить моему спасителю и господину…
Ошибиться было невозможно: радость переполняла сердце этого простого человека. Вздох облегчения вырвался из груди бывшего роялиста, подумавшего: «Слава богу! Он ничего не знает! Я приеду вовремя!»
В кухне между тем мэтр Ренодо вместе с Колишем допивали бутылку, за которую были душевно благодарны Филиппу Готье. Девушки-служанки, подававшие блюда и уносившие посуду со стола двух попутчиков, поневоле слышали отрывки разговора и теперь переговаривались друг с другом:
– Маленький, худощавый — маркиз. Однако же он ест меньше того, другого. Это странно, Мишель, он должен есть больше, потому что у него больше денег.
Мишель пожала плечами и ответила:
– Раздавленная лягушка этот маркиз! Военный — дело другое!
Трактирщик в свою очередь говорил кондуктору:
– Я нюхом почуял, что клиент-то мой не простой человек. Слава богу, у меня чутье отменное… Вы понимаете, когда встречаешься с аристократами… с этими лучшими представителями дворянства…
Колиш схватился за шапку и, допив последний глоток из стакана, сказал, вставая:
– Прелесть какое вино… как бархат… но мне все-таки пора отчаливать…
В конюшне разговор также шел о благородном путешественнике и его товарище.
– Это заколдованный край, — утверждал один из конюхов. — Ни один из проезжавших не возвращался назад.
– За всем этим кроется какая-то дьявольщина, — заметил другой. — Эти источники с соленой водой, разве это допустимо для католиков?! Они, говорят, излечивают разные болезни, я же думаю, что привкус у воды появился оттого, что там были потоплены христиане-мученики…
Конюх намекал на источники в Виттеле, к которым стремились из всех провинций Франции.
– Господин-то, кажется, достойный… чемодан у него тяжелый, — заметил первый конюх. — Поспорим, что в нем больше чем две смены белья…
– В таком случае храни его Господь Бог. Дьявол — прехитрое создание, он пристает только к людям богатым.
– Да, но у него есть пистолеты… он справится…
– У торговца мясом из Гаггенау тоже были пистолеты… А между тем никто так и не узнал, куда он подевался…
– Впрочем, наш хозяин его предупреждал…
– Если он заартачится, тем хуже для него…
– Это его дело!
И все общество в едином порыве пожелало:
– Да защитит его святой Фуррье.
Крестьяне всей округи с особенным благоговением относились к Фуррье — священнику из Матенкура, канонизированному за добрые дела и благочестивую жизнь в конце прошедшего столетия.
Нищий все продолжал спать на каменной скамье под окном столовой. Сотрапезники еще сидели за столом, но маркиз был уже не столь мрачен, как прежде.
– Дорогой друг, — говорил он, — я надеюсь увидеться с вами завтра в Армуазе, где окажусь утром. Наши отцы уважали друг друга и любили… хотите последовать их примеру?
– Еще бы! — воскликнул Филипп Готье. — Боже правый, ничто не может доставить мне большей чести и удовольствия! Отныне, господин маркиз, мы с вами и в жизни и в смерти…
С тех пор как бывший драгун узнал, с кем его свела судьба, он не употреблял в разговоре слова «гражданин».
Эмигрант продолжал:
– Значит, решено, я жду вас в замке.
– Я не заставлю вас долго ждать, обещаю. Ничто не задержит меня в Эпинале… только явлюсь к начальству, получу соответствующие инструкции, засвидетельствую свое почтение гражданским властям и скорее к Денизе… Кстати, вы знаете, она живет в домике старика лесничего на опушке парка… но, главное, не предупреждайте ее о моем возвращении… Я хочу, чтобы она удивилась, увидев меня слезающим с лошади перед маленьким домиком в новой форме, с офицерскими эполетами…
Маркиз взглянул на старинные фамильные часы, украшенные бриллиантами.
– Сейчас около двух часов, — сказал он. — Я уеду в четыре, в восемь буду уже в Мерикуре, а в одиннадцать в Виттеле, где и заночую.
– Значит, вы не поедете прямо в Армуаз? Из Виттеля это ровно три шага…
Гастон грустно покачал головой.
– Вы забываете, что в Армуазе нет никого, кто мог бы меня встретить, и что сам замок мне уже не принадлежит…
– Как так?
– Возможно, он был национализирован и затем продан.
– Тогда его нужно немедленно выкупить! — вскрикнул Филипп. — И если мое жалованье солдата…
Новоиспеченный друг остановил его словами:
– А приданое Денизы?
– Она подождет… я буду экономить свое офицерское жалование… и к тому же она так мила, так умна и образованна, что на ней с удовольствием женятся и без приданого…
На лице молодого маркиза отразилось крайнее смущение.
– Любой будет горд возможностью дать свое имя сестре такого превосходного человека, как вы… Но жертв не нужно — у меня достаточно денег, чтобы выкупить замок.
– В самом деле?
Со стороны окна послышался слабый шум: спящий нищий, не открывая глаз, изменил свое положение. Его левый глаз и ухо оказались в непосредственной близости от опущенной шторы.
Маркиз, не обратив на это никакого внимания, продолжал: