Страница 2 из 10
Возвращенный к действительности, бывший люневильский повар в отчаянии вскрикнул:
– Боже мой, пока мы здесь болтаем, жаркое совсем сгорит!
– Снимите же его скорее с вертела, — вмешался первый путешественник.
– Что вы! Чтобы оно было подано к столу холодным?!
– Вы можете снова его подогреть…
Антуан Ренодо укоризненно покачал головой:
– Это же против всех правил искусства! Как бы я себя упрекал за это, как бы краснел от стыда!
– Господи, но раз мы сами будем его есть, я надеюсь, что…
– Это не имеет значения, — отрезал трактирщик. — Ваш желудок переварит жаркое, а моя совесть — нет.
– В таком случае поступайте как считаете нужным, друг мой, — сказал второй путешественник, чтобы закончить прения.
– Ничто на свете, — наставительно произнес хозяин, — не могло бы заставить меня с удовольствием съесть разогретого цыпленка.
II
Республиканский драгун и бурбонский стрелок
Пока путешественники удовлетворяют свой аппетит, мы поближе познакомим читателей с этими двумя персонажами, которым суждено сыграть значительную роль в нашем рассказе. На вид как одному, так и другому было, казалось, не больше тридцати лет. Тот, что первым вышел из дилижанса, был облачен в походную форму тех знаменитых драгунов, которые в значительной мере способствовали победе при Маренго, а вскоре после этого были переименованы в Императорскую гвардию. На обшлагах его рукавов блестели галуны квартирмейстера,[4] геройски выдержавшие сырость дождя, пыль дневок и клубы порохового дыма в сражениях.
Этот солдат своим высоким ростом, осанкой, прямой, как шпага, оставленная им в дилижансе, загорелым лицом, широкими плечами и выпуклой, как кираса, грудью олицетворял тех храбрых кавалеристов, которых пруссаки во время войны называли железными всадниками.
Удивительное добродушие, отражавшееся в чертах его лица, смягчало первое впечатление от вида этого бравого молодца. Густые пышные усы скрывали благодушную улыбку, никогда не сходившую с его пухлых губ. В глазах, сверкавших отвагой и мужеством, светилась вместе с тем беспечная веселость.
Его попутчик — белокурый, худощавый, бледный, с изысканными манерами, аристократическими руками и ногами, с правильными чертами лица и задумчивым, меланхолическим взглядом, — был одет в левит[5] с маленьким отложным воротником, который ввел в моду герцог Орлеанский, вернувшись из Англии. Отвороты его полосатого жилета прикрывало жабо тонкой батистовой сорочки. Панталоны в обтяжку доходили до белых тонких чулок и заканчивались на голенях пышными бантами.
Наш драгун съел вторую тарелку супа и опрокинул стакан вина.
– Ну, еще один, — сказал он, наливая второй, — этому тоже недолго ждать производства в капралы, мы присвоим ему это звание за отличие, sacrodieux![6]
– Как вы сказали? — спросил его собеседник.
– Я говорю sacrodieux — это марсельское выражение, которое я перенял у Мюрата.
– Вы знали Мюрата?
– Мы были с ним товарищами лет двенадцать тому назад… не потому, что я тоже гасконец, — вовсе нет! Я лотарингец, такой же первосортный, как эта свиная ножка, от которой, если пожелаете, я отрежу вам славный кусочек… я уроженец и волонтер Вожа…
– И я рожден в Лотарингии, также в Воже…
– В таком случае за ваше здоровье, земляк!
– И за ваше, мой дорогой соотечественник…
Выпив свой стакан, блондин посмотрел на попутчика и тихо проговорил:
– Это странно!
– Что такое?
– Ваше лицо мне знакомо… мне даже кажется, что я не в первый раз слышу ваш голос…
Тот в свою очередь оглядел собеседника:
– Вполне возможно, что вы правы. Со своей стороны, должен сказать, мне тоже кажется, что я уже имел удовольствие… Не служили ли вы в национальной гвардии?
– Сожалею, что не удостоился этой чести…
– Я говорю это к тому, что в таком случае мы могли встретиться на Йене и на Ниле, в Италии и Египте — с генералом Бонапартом, в Эльзасе и Германии — с Гошем и Пишегрю, когда я служил в Пятом драгунском…
– Вы были с Гошем и Пишегрю в Эльзасе?! — изумился блондин.
– Да, за те походы я и получил свои эполеты и нашивки бригадира…[7]
– Не участвовали ли вы в операции при Давендорфе?
– При Давендорфе?.. Да, меня там едва не отправили на тот свет!.. Представьте, небольшой отряд, и я в его составе, отправился на фуражировку[8] и захватил при этом два орудия и подразделение пруссаков, которые отступали к деревне. Тут вдруг на опушке леса меня окружило с полдюжины длинных чертей с рыжими бородами…
– Силезские уланы!..
– Именно так! Они мне кричат: «Сдавайся! Сдавайся!» Мне сдаться?! Что они, ошалели?! Лучше смерть! На это я отвечал ударами сабли. Но пуля, пущенная в упор, ранила меня в плечо… я не мог пошевелить рукой… разбойники уже хотели меня связать, как вдруг, на мое счастье, появился враг…
– Враг?!
– Подождите… язык мой заврался, я хотел сказать, роялист, дворянин… к слову, из армии принца Конде…
– Не поручик ли из бурбонских стрелков?
– Вы угадали… Увидев его, я уж решил, что совсем погиб, потому что мы, со своей стороны, после сражения не спускали глаз с эмигрантов… «Наверно, — подумал я про себя, — он прикажет меня заколоть…»
– А!
– Но я ошибся… Напротив, этот молодец приказал немцам оставить меня, и когда те изъявили нежелание повиноваться его приказам, он начал ловко размахивать шпагой, так что те отступили. Затем он слез со своей лошади и посадил меня на нее, сказав мелодичным, чуть ли не женским голосом: «Мы боремся только с республиканскими идеями. Поезжайте к своим, и пусть наша кровь, проливаемая теперь в братоубийственной войне, соединится во славу отечества!»
Я тотчас вскочил в седло, пробормотав какие-то слова благодарности моему спасителю, но он вместо ответа сказал мне: «Поезжайте, там трубят сбор. Скорее перевяжите рану. Я также займусь своей…» Он получил рану пикой.
– Да, в лоб, над правым виском…
Драгун вздрогнул от удивления:
– Откуда вы это знаете?
Собеседник нагнулся к нему через стол:
– Вот, посмотрите на этот шрам.
Квартирмейстер, едва не опрокинув стул, вскочил и закричал:
– Ах, так это были вы! Вот ведь!.. Как тесен мир!
Он был изумлен своим открытием, в глазах у него появились слезы. Через мгновение драгун бросился к собеседнику с распростертыми объятиями.
– Sacrodieux! Вы позволите вас обнять?
– От всего сердца, друг!
Они обнялись и расцеловались, после чего драгун, с силой ударив по столу, крикнул:
– Эй, хозяин! Слуги!..
На этот возглас прибежали две девушки, прислуживавшие в гостинице. Драгун отдал им следующее приказание:
– Принесите нам пару бутылок, настоящих… Тиокур или Панье, как хотите… за ценой не постоим. Только если вино будет скверным, я хозяина вместо него посажу в бутылку… Вы поняли? Налево по четыре в ряд! Эскадрон, вперед! Рысью!.. — И, обращаясь к собеседнику, он добавил: — Я хочу выпить с вами старого лоренского вина…
Почтенный квартирмейстер взбудоражил весь дом от избытка чувств. Однако он вдруг нахмурился и принялся внимательно рассматривать сидевшего напротив него молодого человека.
– Я вспомнил, — проговорил он, — вы эмигрировали?..
– Ну, так что же?
– Я надеюсь, вы вернулись в Париж без дурных намерений?
– Без дурных намерений? — переспросил его собеседник.
– Ну да! Иногда в Париже появляются шайки вандейцев, шуанов и партизан, которые строят всякие заговоры…
– Успокойтесь, — ответил эмигрант серьезно. — Благодаря закону, позволившему мне вернуться на родину, я признал все новые порядки. Я мог бы открыто бороться за дело дворянства, но не стану что-то тайно замышлять против своего отечества. У этих господ вандейцев свои воззрения и понятия, у меня свои. Шпага, которой я дрался, разлетелась на мелкие куски, и я не буду подбирать ни одного из них, чтобы сделать кинжал.
4
Квартирмейстер — должностное лицо, ведавшее размещением войск по квартирам и снабжением их продовольствием и фуражом.
5
Левит — верхняя мужская одежда, род длинного сюртука.
6
Дословно — «святые боги».
7
Бригадир — во Франции в XVII–XVIII вв. — офицерский чин, позже — чин младшего унтер-офицера.
8
Фуражировка — заготовка продовольствия и фуража, производимая войсками.