Страница 23 из 63
Воздух был наполнен густым, насыщенным ароматом. Острое обоняние ощутило необычный запах дымка, тянущегося из проема лабиринта. Сладковатый, немного терпкий запах можжевельника, эвкалипта и меда.
Кийт вздрогнул от неожиданности.
Память сразу откликнулась лавиной воспоминаний. Это был такой знакомый с детства запах! Его покойный наставник всегда возжигал во время раздумий специальные свечи, насыщенные этими ароматами.
Странная дрожь возбуждения пробежала вдоль спины.
— Лиа-Лла! — спросил он недоуменно. — Почему ты молчишь? Лиа-Лла…
Вокруг по-прежнему стояло полное безмолвие.
Он продвинулся вглубь лабиринта и сначала попал в галерею, где царила полная темнота. Но впереди уже брезжил слабый свет.
Стоило пройти еще немного, как Кийт оказался на пороге довольно просторного, едва освещенного зала.
Внезапно шагах в пяти, прямо перед собой, он заметил силуэт человека, сидевшего в кресле. Он сидел в полумраке, и черты лица его были плохо различимы.
Но Кийт готов был поклясться чем угодно, что это не Лиа-Лла!
Судя по сгорбленному силуэту, это явно был пожилой человек. Привыкнув, что среди людей-птиц находятся только девушки, Кийт был потрясен, услышав мужской голос.
— Добро пожаловать, — произнес незнакомец из темноты низким, глухим басом. — Как поживаешь, мой глупый Соколенок?
Кийт подумал, что через мгновение его сердце разорвется на части!
Он сделал два шага вперед и рухнул на колени. Его израненное горло точно стиснуло незримое огненное кольцо, и слезы блеснули на ресницах.
— Пер Лелио… — едва просипел он и почувствовал, что задыхается.
— Отче… — преодолевая немыслимые мучения, прохрипел он. — Я счастлив встретить тебя! Я знал, что ты жив!
— Нет, не обманывай, Соколенок, — спокойно отозвался из полумрака Аббат. — Ты давно уже похоронил меня.
— Увы, но ты прав… — понуро повесил голову Кийт.
Теперь он и сам не мог понять, почему сразу так поверил в весть о гибели наставника, почему сердце не подсказало ему, что это ложь. Они были так близки с Пером Лелио, между ними существовала столь тесная ментальная связь, что он непременно должен был бы сам ощутить миг смерти учителя. Этого не произошло. И все равно он поверил…
Старец молчал. Лица его не было видно, и трудно было понять, какие чувства в этот момент овладели его душой.
— Прости меня, прости! Действительно, я думал, что ты давно умер, — признался Кийт. — Но теперь я понимаю, как я ошибался! Этот вечер я запомню на всю жизнь, ведь это самый счастливый вечер в моей жизни!
— Встань с колен, Соколенок, — попросил священник. — Сядь рядом со мной и расскажи о своей жизни!
Сначала Кийт был в состоянии никогда не испытанного прежде смятения. Его душила смесь мучительного стыда, сожаления, горечи за многие свои поступки. Он трепетал от уважения и любви к своему наставнику.
Потом на душе стало легко, словно неведомая сила освободила сковывающие преграды. Словно внезапный свежий вихрь ворвался в его сердце и унес все плохое, что было до этого.
Глава 4
Встреча
В годы учения у Кийта, как и у каждого будущего священника Кандианской Универсальной Церкви, был свой личный наставник. В уединенной каморке с голыми стенами Пер Лелио учил не только чтению, письму и счету. Учитель не только открывал глаза на чудеса мира, существовавшего за пределами стен аббатства, но и развивал телепатические способности своего питомца.
В аббатстве были и групповые ментальные тренировки, но на протяжении десяти лет священник был бессменным опекуном и неизменным собеседником Кийта. Поэтому после побега из школы Кийт постоянно мысленно беседовал со своим мудрым учителем, советовался с ним в мгновения тягостных раздумий, радовался во время своих успехов и жаловался при неудачах.
И сейчас, после того как прошел первый шок после такой неожиданной встречи, у Кийта возникло совершенно определенное ощущение, что они могут говорить друг с другом, не как обычные люди, а использовать прежний способ, — открыв каналы телепатической связи.
Ментальные контакты между ними всегда были настолько тесными, что священник обычно исследовал его мысли и читал их, как свои собственные. В этом не было ничего странного, каждый наставник в аббатстве имел право контролировать внутреннюю жизнь своего питомца.
Но уже в те годы Кийт тайком научился определенным образом укрывать некоторые секторы своего сознания. Постепенно ему удалось овладеть искусством блокировки именно тех областей рассудка, которые он хотел скрыть от наставника.
Потом они расстались на долгие годы. Никому не позволялось вторгаться в сознание опытного сёрчера, бродяги и охотника за прошлым. Скорее, он сам мог свободно копаться под черепом у того, кто был ему нужен.
Теперь излучающая вибрация, исходящая от священника, протянулась к его сознанию, и Кийт не стал защищаться.
Это было необычное, удивительное ощущение, которого он давно не испытывал. Грудь словно стиснул незримый гнет, а в затылок впились невидимые острые иглы, осветившие яркими лучами все области рассудка, в котором стало светло, как днем.
Мысленные лучи аббата незримыми бережными пальцами листали сознание Кийта, как книгу. Пер Лелио переворачивал одну страницу его жизни за другой, он год за годом, день за днем восстанавливал прожитую жизнь и знакомился с впечатлениями своего воспитанника.
Информация, которую впитывал старец, была оформлена в сознании Кийта не словами. Это были непрерывно сменявшие друг друга яркие образы, своего рода зашифрованные, сжатые узлы знаний, совсем непохожие на обыкновенную мысленную речь. Концентрированные узлы свободно перемещались в сознание священника, и он за немыслимо короткий срок смог пролистать тот отрезок жизни Кийта, который прошел со времени его побега из аббатства.
Путешествия в Забытые города. Опасности и радости, успехи и поражения. Встречи с людьми и многочисленные жестокие драки. Женщины, которых Кийт когда-то любил, и враги, которым он помог отправиться на тот свет.
Все жизненные впечатления, наполнявшие ячейки памяти сёрчера, быстро и плавно перекочевали в сознание священника и стали его воспоминаниями.
И только на одном отрезке жизни своего бывшего питомца аббат словно споткнулся.
Кийт сидел на деревянном кресле рядом с наставником. Вокруг царил полумрак, лишь едва освещаемый фосфоресцирующим зеленоватым мерцанием сводов, и он спокойно позволял знакомиться с содержимым своего рассудка.
Лишь в одном случае он резко поставил защитный ментальный экран, когда священник проник в тот уровень воспоминаний, который относился ко времени его исчезновения из школы.
Аббат сделал несколько попыток войти на этот уровень. Но каждый раз Кийт твердо воздвигал защиту.
В конце концов старец понимающе кивнул головой. Закрыв ментальный канал, он перешел на обычную речь.
— Я так и думал, что ты постыдишься показать мне этот сектор своего сознания. Но тогда скажи мне откровенно: почему же ты все-таки убежал из аббатства? — спросил он.
В ответ Кийт тяжело вздохнул. Это был слишком мучительный вопрос, чтобы даже спустя несколько лет можно было спокойно говорить о нем.
— Достопочтенный наставник, ты же сам учил: «Цель жизни — дорога», — едва слышно отозвался он, постаравшись уклониться от прямого откровенного ответа.
— Набор слов в целом правильный, — одобрил священник.
Такая беседа напомнила Кийту их школьные встречи. Как всегда степенно и убедительно, аббат сказал:
— Только у меня есть два уточнения, любезный ученик. Во-первых, я говорил всегда не «дорога», а «путь». Чувствуешь разницу?
— Конечно, достопочтенный наставник.
— Хотя эти два слова и близки по значению, все же между ними есть большая смысловая разница… Во-вторых, ты немного неправильно расставил слова. Вспомни, пожалуйста, как соотносятся «путь» и «цель» человека. «Цель и Путь»… «Путь и Цель»…
Лоб Кийта, как в молодости, покрылся от напряжения тонкими паутинками морщин. Он зажмурил глаза, стараясь вспомнить уроки прошлого, и прохрипел: