Страница 32 из 75
— Я мало знаю Плантагенетов, это верно, но Дэвид — тоже выдающийся муж.
— Мы от этого зависим, вот почему мы так встревожены. Он упоминал об ухудшении зрения?
Покрывала у нее за спиной зашевелились, туго натянулись: Дэвид с трудом приподнялся, опираясь на локоть.
— Зрение уже не так подводит меня, ваше величество.
— Мы рады это слышать, — отозвался король, но в его блуждающем взгляде не было той уверенности, что прозвучала в его словах.
— Всему виной удар по голове, вызвавший сильную головную боль, — нарочито ровным тоном пояснила Маргарита. — Астрид называет эту болезнь сотрясением.
— Весьма обычное явление, учитывая обстоятельства, — добавил Дэвид.
Его голос звучал вполовину прежней силы, отметила про себя Маргарита. Король тоже обратил на это внимание и недовольно нахмурился. Она обрадовалась его проницательности, поскольку ей очень не хотелось указывать на слабость Дэвида.
— Мы тоже так полагаем, — согласился с ним Генрих, — однако вам не следует перенапрягаться или переохлаждаться. Ваше благополучие слишком ценно для нас, чтобы рисковать им. — Монарх обратил свой взгляд на Маргариту. — У вас есть все, что нужно ему, все, что требуется вам?
— Абсолютно, сир.
— Мы бы отправили к вам своего персонального лекаря, но мы вышли из Вестминстера без него, поскольку собирались немного поохотиться и вернуться.
Ее удивило желание Генриха прояснить ситуацию, но отсутствие лекаря ее совершенно не расстроило. Этот человек слишком любил пользоваться ланцетом: он утверждал, что хорошее кровопускание вылечивает все болезни. А это, судя по всему, последнее средство, которое в данном случае следует применять.
— Вы очень добры, сир, но мы обойдемся и навыками Астрид.
— Она много времени провела с цыганами, как я припоминаю. Познания о снадобьях она получила от них?
— Она путешествовала с ними, прежде чем оказаться при дворе вашего величества, полагаю, но никогда не была членом их племени. Она родилась в хорошей семье, но ее отдали чужим людям, поскольку она была обузой для родственников.
Генрих наклонил голову.
— Ах да, мы помним ее рассказ о тех временах, когда она принадлежала нашей королеве. Пути Господни неисповедимы. — Он помолчал. — Мы пока положимся на ее знания, но, может быть, все же пошлем за нашим лекарем. Если он понадобится, сообщите нам. Возможно изменение состояния раненого.
Это был скорее приказ, чем просьба, и, несомненно, имелось в виду изменение к худшему. Маргарита прикрыла глаза и в надлежащей форме выразила свое согласие.
— Превосходно. — Генрих отвернулся от нее и снова встретился взглядом с Дэвидом. — Мы помолимся за то, чтобы ты скоро поправился и снова смог приступить к своим обязанностям.
— Сир. — Постельное белье опять зашуршало: это Дэвид изобразил некое подобие неглубокого поклона.
— Когда позволит здоровье, ты продолжишь выполнять программу подготовки.
— Как прикажете.
— Мы заглянем к тебе вновь, чтобы узнать, как идет процесс выздоровления.
Король резко развернулся, взметнув полы шерстяного одеяния, обшитого по краям шнурами. Затем он вышел. Шаги монарха и его сенешаля, гулко отдаваясь от каменных стен коридора, постепенно затихли. Оливер последовал за ними и плотно закрыл за собой дверь.
Маргарита прикрыла глаза и откинулась назад, положив голову на соломенный матрац. По какой-то совершенно непонятной причине на глаза ей навернулись горячие слезы, задрожали на пушистых ресницах. Она тихонько шмыгнула носом и попыталась проглотить ком в горле. Не открывая глаз, она нащупала кончик покрывала и осторожно промокнула влагу.
И тут она неожиданно почувствовала, как Дэвид прикоснулся к ее лицу, нежно провел пальцем по щеке, под глазом. Собрал им соленую влагу. Когда она немного отодвинулась и повернула голову, то увидела, что он поднес палец к губам.
— Что вы делаете? — внезапно охрипшим голосом спросила она.
— Разговляюсь слезами ангела.
Она засмеялась, но это был смех сквозь слезы.
— Боюсь, вас это не очень удовлетворит.
— Зависит от того, что вы имеете в виду.
— Я имею в виду, что вам необходимо поесть. — Если он опять решил поклоняться ей, то восторга это у нее не вызвало.
— Да, пожалуй, — сухо согласился он.
Это был обнадеживающий знак — и у нее снова навернулись на глаза слезы.
— Да, — кивнула она, встала и решительно смахнула с ресниц остатки глупой влаги, — я бы тоже поела.
Режим следующего дня распространился на всю оставшуюся неделю. Дэвид ел, спал и осторожно разминал поврежденный бок. В перерывах он наблюдал за Маргаритой, прикасался к ней, осторожно вступая на территорию близких отношений, и редко позволял ей отлучаться. Каждый вечер у него поднималась температура, достигая пика с приходом ночи, а спадала только, после полуночи. Медленно, но верно к нему возвращались силы, и он снова становился самим собой.
Маргарита, помня приказ короля, начала оттачивать изящество речи Дэвида, как только он стал меньше спать. Задача оказалась не из сложных, ведь он давным-давно перенял манеру разговора обитателей Бресфорда. Все, что требовалось, — это убрать некоторую прямолинейность, свойственную военным, и небольшой акцент. Она также продолжала тренировать его в использовании титулов и правил старшинства: кланялась и приседала перед ним в реверансах, когда он, хмурый и сосредоточенный лежал в постели, и называла себя тем или иным герцогом или графом, герцогиней, простой женщиной или церковником высокого или низкого ранга. Она начала обращать внимание на то, как он пьет вино и ест мясо, но ошибок обнаружить не смогла. Более того, Дэвид проявлял определенную щепетильность, которую, решила Маргарита, многим английским дворянам стоило бы перенять у него.
Так проходили дни. Они смеялись, обменивались шутками, кормили друг друга. Маргарита читала ему «Смерть Артура» и другие легенды и рыцарские романы. Она с большой осторожностью меняла ему повязку, давала больше красного мяса, уступая его требованиям, и вместе с Оливером поддерживала его, когда он неуверенно поднимался или спускался по лестнице. Однако Маргарита никогда не могла сказать наверняка, о чем Дэвид думает или чего он хочет.
Одним прекрасным утром, спустя неделю после нападения, когда Астрид отправилась за хлебом, мясом и элем и попросила Оливера помочь ей принести все необходимое, что-то изменилось. Дэвид больше ни минуты не желал оставаться в постели. Он встал и сам побрился, не прибегая к помощи Оливера. Обуваться не захотел, но надел штаны, рубаху и простой камзол из синего бархата. К поясу прицепил обеденный нож — еще один подарок короля Франции Карла VIII, с прекрасной рукоятью из черного дерева, украшенной золотом.
Он стоял возле узкого окна с открытыми, с самого утра ставнями, поставив затянутую в чулок ногу на подоконник, находившийся на высоте обычной скамьи, и положив ладонь на колено. Его задумчивый взгляд был устремлен на тренирующихся во дворе воинов — до окна долетали крики, и проклятия, и приказы. День был пасмурным, серо-стальной свет имел легкий желтоватый оттенок. Слабые солнечные лучи делали резкими черты лица Дэвида, акцентируя запавшие щеки и болезненную бледность кожи. Но даже такое невыгодное освещение не могло скрыть его рвущуюся наружу жизненную силу — силу, которую нельзя уничтожить простым ударом ножа, поскольку она зависела от крепости духа, а не мышц и сухожилий.
— Нет! — запротестовала Маргарита. — Я не думаю, что вы уже готовы участвовать в том, что происходит внизу.
Он грустно улыбнулся.
— Опять читаете мои мысли?
— Это не трудно, когда у вас вид мальчика, которому запретили играть.
— Я не мальчик. — Он снова уставился в окно.
Нет, такое сравнение ему не подходило. Мальчик, каким он когда-то был, исчез навсегда. Она почему-то оплакивала того нежного веселого паренька, хотя и знала: он до конца дней останется жить в ее памяти.
— Я никогда не говорила, что вы мальчик, — заметила она, подходя к нему.