Страница 75 из 75
— Ты сердишься?
Сердится ли она? Возможно, ей следовало сердиться, поскольку ее никто не спросил, когда речь зашла о браке. Все же отнюдь не это чувство сейчас переполняло ее.
— Я испытываю облегчение. — Она выдержала его взгляд. — А ты?
— А что я?
— Ты сердишься на меня за то, что так вышло?
— Сержусь за то, что я жив? Едва ли.
— Я имела в виду потерю твоего права на престол.
— Знать имя своего отца и иметь возможность рассказать о нем детям — вот все, чего я когда-либо хотел, а то, что я получил, превзошло мои ожидания. Мне этого достаточно, даже если больше никто и никогда не узнает мою историю. Что касается короны, она не моя и никогда не была моей, милая, хотя мои родители и пребывали в законном браке. Эдуард отобрал ее у своего дяди Генриха VI и затем убил его, чтобы остаться на троне. Теперь ее забрал Генрих VII. Да будет так.
Она пристально посмотрела на него.
— Ты уверен? Теперь брачное свидетельство твоей матери находится у Генриха. Он, конечно, сожжет его, как сжег Titulus Regius, объявивший его королеву бастардом.
— Я уверен.
— Поскольку единственное доказательство твоего высокого положения оказалось в его руках, не было никакой необходимости говорить ему, что признание старой монахини слышали только Астрид и Оливер и что только они могут считаться свидетелями.
— Мы можем предоставить ему эту гарантию для облегчения его сердца позже, когда устроимся в замке, обещанном Генрихом. Но не пытайся отвлечь меня. Я спрашивал, как ты относишься к скорой свадьбе.
Она поджала губы, но ее сердце отчаянно билось, как птичка в клетке.
— Если цель этого брака состоит в том, чтобы дать мне защиту твоей фамилии, то теперь, когда ты получил от меня то, что хотел, я не уверена, что для меня это важно.
Он резко остановился и повернулся к ней лицом.
— Ты ведь так не думаешь.
— Почему? Ничего иного мне пока что не сказали. Все устроили, даже не соизволив узнать мое мнение на сей счет. Теперь мне придется отправиться на север, даже не собрав вещи...
— Конечно, ты будешь счастлива там, ведь ты сможешь постоянно навещать сестер, праздновать с ними Рождество и Пасху, да и обратиться к ним в случае нужды будет несложно.
— Да, ты прав. И Астрид, и Оливер будут рядом, и их дети, которые, конечно же, скоро у них родятся. Но дело не в этом.
— А в чем тогда? — раздраженно спросил он.
— Странно, что меня добивались и меня уговаривали ничуть не больше, чем когда выдавали замуж за Галливела.
— У нас просто не было ни времени, ни выбора. Мне нужно было предложить Генриху условие, иначе он бы просто не поверил...
Ее захлестнула волна такой ярости, какую она еще никогда не испытывала.
— А я, так уж случилось, оказалась рядом?
— Боже, нет, Маргарита! — Он схватил ее за руки, прижал их к своей груди, ладонями к громко бьющемуся сердцу. — Я предложил ему то, что мне совершенно не было нужно, в обмен на единственное, без чего не мог обойтись. Я променял корону на жену и вполне удовлетворен обменом.
— Что ж, впору петь тебе осанну. Но мне-то какая с этого выгода?
— Ничего особо ценного, только мое сердце, моя любовь, моя жизнь, хотя все это было у тебя уже десять лет, если не больше. Неужели ты думала, что я не хотел тебя, не хотел назвать своей так, как сделал это позапрошлой ночью? Боже, да я ненавидел эту чертову клятву, тысячу раз проклинал свою глупость! Ты не можешь знать, чего она мне стоила. Коснуться тебя было бы моим проклятием, ведь тогда я бы не сдержался, стал бы смотреть, и вкушать, и наслаждаться, пока мозг не закипел бы в черепе, а желание не завязало внутренности в узел. Я бы взял тебя и навсегда распрощался с мыслью о спасении своей души и всякой надеждой на рай.
Она внимательно смотрела в его пылающие синие глаза, затуманенные отчаянием.
— Но я приняла решение обольстить тебя, а ты все сопротивлялся. Ты... Ты касался меня, пока я не обезумела от желания, учил меня различным способам получать удовольствие, но ничего не принимал от меня.
— И это был обоюдоострый меч, моя леди, поскольку я не мог причинить тебе боль, не порезав себя на ремни.
— Ты все время меня хотел?
— Разве я не говорил тебе? Моя потребность в тебе была настолько сильной, что я пытался соблазнить тебя всеми способами, кроме конкретных действий, пытался вынудить тебя произнести слова, которые хотел услышать, должен был услышать прежде, чем мог сделать тебя своей.
— Что я освобождаю тебя от клятвы.
— Только это, не больше.
Маргарита тряхнула головой, отбрасывая жалкие оправдания, и, когда она заговорила, ее голос звучал сдавленно.
— Ты мог бы попросить. Я безо всякого принуждения освободила бы тебя от клятвы. По собственной воле.
— Попросить означало бы нарушить клятву, сделать ее ничего не стоящей в глазах Бога. Ты сама должна была освободить меня в знак того, что желаешь меня, испытываешь потребность во мне. Даже... даже в знак своей любви.
— Так было. О да, так и было, — прошептала она.
Он привлек ее к себе, закружил по коридору.
— Скажи это! — потребовал он, когда наконец остановился. — Скажи, что любишь меня.
— Да, — сказала она, и ее глаза жгли слезы, вызванные его ликующим счастьем, яркой надеждой и любовью, сиявшими на его лице. — Я люблю тебя, любила, еще когда мы были парнем и девушкой и сидели на поле клевера. Ты помнишь?
— Я помню, — ответил он, но его голос так охрип, что она с трудом поняла его.
Отпустив ее, он полез в мешочек, все еще висевший на поясе. Оттуда он достал лоскут шелка, которым был обернут пакетик из пергамента. Трясущимися руками Дэвид развернул упаковку и достал веночек, образующий корону из сухого крошащегося клевера.
— О Дэвид! — с любовью и болью протянула Маргарита.
Корона из клевера. Корона, которую она сделала ему так давно. С неожиданной ясностью она поняла: эта корона была изображена на его голубом вымпеле — та самая корона из листьев, символ того, кем и чем он был, и того, кем он стал благодаря собственным заслугам. — Ты хранил его все это время...
— Это — единственная корона, которая когда-либо имела для меня ценность, это все, чего я когда-либо хотел и в чем нуждался. — Так осторожно, словно это была драгоценная реликвия, Дэвид, взяв любимую за руку, положил веночек ей на ладонь. — Коронуйте меня еще раз, супруга моего сердца, моя тайная королева. Будьте моей женой.
— Как прикажете, ваше величество. — Она осторожно возложила венок из клевера на его склоненную голову и предложила ему свои губы, свое сердце, свою жизнь. — Как прикажете.
[1] Лига — единица длины в Великобритании и США, равная 3 милям.
[2] Это смешно (фр.).