Страница 11 из 24
– Тогда что с тобой? Сама не своя, похоже, плакала.
– Прошлое навалилось…
Она испугалась было вырвавшихся слов, но сразу за тем почувствовала, что они нужны, что перед ней человек, которому можно исповедаться. Майя – умная душа – все поймет, верно оценит и простит. И на сердце сделается легче.
Но начинать было тяжко.
– Тебе известна моя сегодняшняя жизнь… – женщина приостановилась, принуждая себя не отрываться от ясных Майиных глаз, которые сейчас изумленно расширятся. – Когда-то у меня была другая фамилия… и прозвище Шахиня.
– Шахиня… вот странно.
Только не останавливаться. Силком выталкивать слова, застревающие в горле.
– Не странно, Майя. Я тогда была обвешана драгоценными камнями… Чистой воды, но темного происхождения… Жила барыней и белоручкой…
Последний ров перепрыгнуть, нечего тянуть:
– К нам в дом наведывался тихий старичок… подпольный миллионер по кличке Черный маклер. Я… была супругой крупного валютчика.
– Ты?!..
Обратный путь к зданию милиции Томин проделал по идеально расчищенному и даже подметенному тротуару. А снегопад вот-вот возобновится, и дворник это знает. Но – прав. Раз что делаешь, надо делать чисто и до конца.
В дежурку Томин заскочил только за адресом Багровых. Виктор навязался проводить. Ладно, поможет развеять досаду от неудачи с Шахиней. (Я в претензии, а вот Паше будет подарок, что у нее «новая душа».) Теперь бы хоть с женой и дочерью Багрова не промахнуться!
Дорога лежала мимо той же парикмахерской, и кроме Сергеевой, в глубине вырисовывался еще один женский силуэт.
– Кажется, Майя Петровна! – ухватил Томина за локоть Виктор.
– Да?.. – Томин постоял в раздумье. – А пускай себе потолкуют.
В переулке провожатый понуро замедлил шаги.
– Вон их окна, а вон – дверь. Второй этаж.
– Ты понял, что надо про все помалкивать? – на всякий пожарный напомнил Томин.
– Да, конечно!.. Мне вас подождать? – Без своего штаба дружины парень слонялся, как неприкаянный, да еще с девушкой в ссоре.
– Последи, будь другом, чтоб мне не помешали. Если что – скажи, никого дома нет, сам поджидаю. Вот и при деле будет…
– Вы – Катя Багрова?
– Да. Я – Катя Багрова.
Бедный Виктор. С такого крючка ему не сорваться.
– Майи Петровны нет?
– Вероятно, с минуты на минуту…
– На ней синее платье?
– Да…
– Тогда могу сообщить, что ваша мама увлечена сейчас беседой с Еленой Романовной. И думаю, меньше чем за час они не управятся.
– Вы-то откуда знаете?
– По долгу службы, – он протянул свое удостоверение.
– Насчет отца? – завибрировала Катя.
– Естественно.
– Что с ним?
– Пока ничего нового.
– Выходит, не там ищете, где надо!
– Выходит, так. А где надо?
Девушка не сразу уловила скрытый смысл вопроса. А уловив, на минуту утратила задор.
– Почем я знаю… Можете сесть.
– Благодарю за разрешение, – серьезно сказал Томин и снял пальто. – А если бы знали, Катя?
Вопрос был ей явно неприятен, она помолчала.
– Понятия не имею. Я еще несознательная. Едва доросла до танцплощадки. Сколько добавляют за побег?
– В данном случае – до трех лет.
– Мало! – с неожиданным ожесточением выпалила она.
– Катя! – урезонил Томин. – Надеюсь, это минутное озлобление. Вы возбуждены, к тому же с Витей поссорились… Кстати, из-за чего?
Вскочила, разгневанная:
– Да какое вам дело! Еще не хватало рассказывать!
– Ого! Немножко в отца, а? «Лихих кровей».
– Ну и что?! Отец не так плох… если б не пил. И вырос в другой среде.
– Я уже наслышан про детские годы Багрова внука.
«Везет мне сегодня на строптивых дам. Чем бы ее отвлечь ненадолго, чтобы не искрила?»
Он оглядел стопку учебников на этажерке:
– Вы кончили школу?
– Да, готовлюсь в институт.
– В какой?
– В юридический. Советуете?
– Вам – нет.
– Это почему же?
– Выдержки ни на грош. Терпения, по-моему, того меньше. И сдается, маловато человеколюбия. Впрочем, вы ведь не всерьез – про юридический.
– Человеколюбие?.. Представляю, какой вы гуманный! Войди отец сейчас в эту дверь – ему от вас будет одно: «Руки вверх!»
– А он может войти, Катя?
Та замерла, боязливо покосилась на дверь, на Томина:
– Не пугайте меня зря!
– Может, и не зря.
– Как?! – ужаснулась девушка. – Он… пробирается в Еловск?.. Господи! Не хватает, чтобы его тут ловили… вели по улицам… руки за спину…
– Наверняка еще неизвестно, Катя. Потому я и хотел кое о чем спросить Майю Петровну.
– Ради Бога, не трогайте маму! Мама и так извелась! Я вам на все отвечу.
– Н-нет, есть вопросы, которые я могу задать только ей лично… – Томин взглянул на часы. – Мне надо идти. Сумею – загляну попозже. Нет – пусть мама непременно позвонит в милицию завтра с утра.
Уже у выхода обернулся:
– А если все-таки неровен час… не прячьте на чердаке или в подвале. Боюсь, у вашего отца скверное настроение. Он опасен.
Взвинченная, переполошенная, слушала она, как поскрипывали ступеньки под ногами Томина. Что значит опасен?.. Все Багровы по-своему опасны, мелькнула задиристая мысль, и Катя посмотрелась в зеркало, проверяя, насколько она сама опасна.
Томин неплотно затворил дверь – оттого и ступеньки были слышны, и в щель дуло. Опасен… Что он имел в виду? Когда это говорит старший инспектор МУРа (титул из удостоверения), то… Притягивая дверь за ручку и накидывая крючок, Катя вдруг ощутила холодок внизу живота и задвинула засов, которым пользовались лишь в ночное время.
Ну где же мама? Уже и стемнеет скоро. Почему не возвращается, как обещала? По детской привычке сунулась к окну. Раньше она вот так нетерпеливо ждала отца… Господи, как жизнь могла быть прекрасна, если б он не пил!
Шахиня выговорилась, и Сергеева с Багровой поставили на ней жирный крест, не поколебав взаимного доверия и дружбы.
Теперь речь шла о Майе Петровне.
– Мучительней всего неизвестность, – признавалась она. – То представляется, что в сугробе замерз… то крадется где-то задами, будто вор… И все гадаю – дойдет или не дойдет.
– Куда, Майя?
– Домой, наверное.
Сергеева поразилась:
– Но домой же бессмысленно! На что он может здесь рассчитывать?
– Михаил не привык особенно рассуждать. Да и куда ему еще?
– И что ты будешь делать, если действительно?..
Та устало вздохнула:
– А что можно поделать? Только ждать.
– Маечка, эта слепая любовь тебя погубит!
– Ой, Лена, насмешила! – слабо улыбнулась Багрова. – Какая слепая любовь? Моей слепой любви хватило года на два от силы. Потом была зрячая… А там и она пошла на убыль…
У Сергеевой в горле застрял комок. До чего судьба несправедлива! Даже неловко за свое счастье и безоблачный мир в семье.
– Майя, – тихо произнесла она, когда вернулся голос, – я бы никогда не стала спрашивать, но ты сама заговорила. Я смутно слышала о Загорском…
– Да… был Загорский, Лена. Все, кроме печати в паспорте.
– Но почему же…
– Почему променяла? – докончила за нее Maйя Петровна. – Ах, Лена, – повеселела она, – надо было видеть Михаила тогда, девятнадцать лет назад! Ты застала уже ошметки прежнего человека. Он был совершенно из Мамина-Сибиряка: такая стихийная сила, размах, удаль! Кого я раньше видела? Чистеньких мальчиков из приличных семей. А Михаил… нет, ты не можешь представить…
– Но Семен Григорьевич – не мальчик.
– Да, согласна. Умный, благородный тактичный… Обаятельный… Однако потускнел он рядом с Михаилом Багровым. Прикинь, Лена, сколько мне было. А Миша так неистово добивался… – она развела руками, – невозможно было устоять!
– Но когда первый угар прошел, когда ты взглянула трезво…
– Да ведь не сразу же, Лена. Понемножку-потихоньку утекало и не возвращалось… Он не напивался до беспамятства, но как-то шалел и вылезало что-то… свинское… А протрезвится – и снова Илья Муромец.