Мафия

Ардабьев отшатывается:

– Я это дело отрезал. Все!

– Ну?! Я просто… преклоняюсь! – Валентинов рад за друга, но со своего плана не сбит. – Ты молодец! Ты, только мне помоги, а? А то околеваю!

Ардабьев вырывает свой рукав из пальцев Валентинова и уходит.

Тот смотрит ему вслед и потом жестом словно стирает с лица надежду.

Парни, зарядившись и повеселев, возвращаются к Валентинову.

– Отец, – говорит коротышка. – Не боишься, что кто-нибудь выследит, куда прячешь?

– Какое умное дерьмо! – глумится в ответ Валенти­нов. – Против умников средство есть: на десять захоронок две с крысиным ядом. Один я знаю, где что. Валяй выслежи­вай, нарвешься. Страшная смерть. Боли адские и судороги!

Валентинов изображает мучительные конвульсии.

Туча-тучей приходит Ардабьев домой, молча ложится на диван.

Из кухни на стук двери появляется Вероника. Ардабь­ев не открывает глаз и не шевелится, хотя слышит ее шаги. Вероника присаживается у него в ногах, испытую­ще смотрит на мужа. Наконец он разлепляет губы.

– Кажется, я никогда не найду работу…

– Пока это нормально – в твоем случае. Ну-ка вста­вай! Скажи «Добрый вечер», сними ботинки, мой руки и ужинать!

Ардабьев поднимается, но заразиться бодростью жены ему не удается. «Добрый вечер» звучит грустно, а в пере­дней он переобувается понуро.

– Володя, чем сегодня хуже, чем вчера?

– Валентинова встретил. Помнишь Димку?

Она помнит:

– Который с гитарой. И что?

– Торгует наркотиками… – Жена изменяется в лице, и он добавляет торопливо: – Нет-нет, случайно встрети­лись! На него страшно смотреть.

– Ты испугался, что можешь снова?..

– Лучше покончу с собой!

– Да, – соглашается она медленно. – Тогда это будет лучше.

Телетайп печатает:

«Отдел по борьбе с наркотиками Управления уго­ловного розыска Казахстана ориентирует ГУВД Москвы о предполагаемом привозе партии анаши и гашиша гражданином Есимгалиевым – он же Умаров, он же Иванов – 18-20-го сего месяца. По имеющимся дан­ным, он намерен воспользоваться прежними каналами сбыта».

Кабинет Знаменского. Томин с Пал Палычем живо обсуждают сообщение. В кабинет заходят Сажин с Кур­ковым.

– Есимгалиев и так далее – поставщик дяди Миши. А прошлый раз продал Снегиреву, – говорит Томин. – И мы не сумели их взять при передаче товара.

– Потому что они не встречались, Паша. Там был фокус с багажной квитанцией!

– Помню. Но вторично нам этого не простят. Что у вас по Снегиреву? – обращается Пал Палыч к Куркову.

– Пока ничего нового.

– Ведь я поручил его вам.

– Да, но потом подключили к нападению на аптеку. Я там днюю и ночую в райуправлении.

– Покажите мне счастливого следователя, который ведет одно дело! Надо уметь параллелить.

Выговор Куркову не нравится, задевает самолюбие.

– Дядя Миша объявлялся? – Вопрос уже к Томину.

– Нет.

– Значит, все-таки его тогда спугнули! Что же это получается, Саша, Есимгалиев везет либо ему, либо Снегиреву, а вы обоих упустили из виду!

– Паша, мы занимались Мордой!

– Саша-Паша, Паша-Саша, друг друга, конечно, можно уговорить…

Звонит городской телефон.

– Знаменский… Где задержали?.. Экспресс-анализ?.. Лады, везите, только без меня не допрашивайте.

Кладет трубку.

– Вот шевелятся люди – и результат.

– Мы тоже шевелимся, – протестует Томин, – Мор­да оказался очень интересной фигурой.

– Можно одно соображение? – подает голос Курков.

Стук в дверь, входит майор:

– Пал Палыч, генерал просит срочно обзорную справку по нашей бригаде. Взгляните, пожалуйста.

Знаменский просматривает документ на двух стра­ничках. Около одного из пунктов ставит отметку.

– Это исключите, там есть расхождения в показани­ях, надо разбираться.

Майор кивает, уходит.

– Слушаем соображение, – обращается Пал Палыч к Куркову.

– Скорее, даже ощущение… – начинает тот.

– Соображение про ощущение, – хмыкает Томин, догадываясь, что камешек готовится в его огород.

В ответ Курков высказывается резче, чем собирался:

– Уровень преступности серьезней, чем мы считаем. Мы все по старинке, этакая сыскная романтика. Пойдем на малину, подружимся с урками, раскроем их злодейс­кие планы!

– Ишь! – сердито изумляется Томин. – Как же, не отработав фигурантов, двигаться дальше?! Повальная об­лава? «На всех перекрестках поставить турникеты»?

– А ваше мнение? – любопытствует Пал Палыч у Сажина.

– Насчет романтики Коля перегнул. Но я и от других ребят слышал: в среднем мы идем на порядок ниже, чем матерые преступники.

– Паша, никакого уважения к нашим сединам!

Телефонный звонок.

– Знаменский… Ясно. Через пять минут освобожда­юсь.

– И что считаете нужным делать? – спрашивает он Куркова.

– Научиться думать с опережением. А то, когда обви­нительное заключение пишем, только тогда соображаем до конца: вон как у них все было!

– С опережением – это прекрасно. Но пока не прово­ронить бы партию наркотиков. Займитесь Снегиревым. И дядей Мишей! – оборачивается Пал Палым к Томину.

– Что касается Есимгалиева, то с момента приезда чтоб он был под колпаком, Паша. При передаче товара брать с поличным!

На первом этаже КСИБЗа Хомутова вешает большую фотографию одного из «мальчиков» в траурной рамке. Рядом напарник погибшего – голова забинтована, руки на перевязи.

Тут же молча стоят Коваль, Крушанский, Коля, Фе­ликс и группа «псов».

– Наших было двое, тех пятеро, – вздыхает Хомуто­ва. – Хороший мальчик.

– Жене пятьдесят тысяч, – распоряжается Коваль в сторону Крушанского. – А ему, – про забинтованно­го, – лечебные и премию.

Коваль удостаивает пострадавшего рукопожатием и направляется наверх, на ходу говоря Хомутовой:

– Увеличивай штат своих мальчиков. Как московские дела?

– Осталось трое оптовиков. Жесткие мужики, наде­ются устоять. Другие все готовы на наши условия.

– А те, значит, не боятся… – Смелость Ковалю им­понирует. – Попробуй мирные переговоры.

Хомутова кивает и отстает. Ее окликает Коля:

– Люба, ты запретила держать траву в банкетном зале?

– Конечно. Мало ли что.

– Куда же складывать?

– Думайте. Я отвечаю за безопасность.

Коля догоняет патрона у двери кабинета.

– Олег Иваныч, скоро большой привоз, а девать некуда. Можно сюда хоть временно?

– Это наш офис. Здесь принимаем людей со всего Союза. Имеем право работать в комфорте, а не под лест­ницей. Насчет складирования были же идеи.

– Крушанский не финансирует.

– Как всегда, подводят смежники? – усмехается Ко­валь и, чувствуя, что разговор примет общий характер, приглашает всех войти.

– А время жмет, – поддерживает Колю Феликс. – Началось сезонное колебание цен, зимой будут перебои с поставками.

– Нет надежного варианта, – ворчит Крушанс­кий. – Последнее предложение Феликса – подвалы гауптвахты.

Коваль взглядывает на Феликса с веселым одобре­нием:

– Под защитой гарнизона?

– Не люблю, когда вы связываетесь с военными, – говорит Крушанский. – Там, где могут вызвать наряд с автоматами… Я перестраховщик, меня это не устраивает. И потом, нельзя сосредоточивать в одном месте. Провод­ка загорится, молния ударит…

– Налетит ураган, случится землетрясение, – в тон ему продолжает Феликс.

Хомутова настроена юмористически к мучающим их проблемам и держится по-домашнему, что-то прибирая в кабинете Коваля.

Крушанский игнорирует реплику Феликса, гнет свое:

– Нужен запас на пять-шесть миллионов. Потеря его помимо финансового удара повлечет крупные дело­вые осложнения. Монополизируя рынок, мы получаем на руки готовую сеть розничных торговцев с их клиен­турой.

– Короче, Крушанский.

– Минуту, Олег Иваныч. И мы берем на себя обяза­тельство их снабжать. Если не выполним, у нас с вами получится не бизнес, а борьба с наркоманией, хе-хе…