Страница 12 из 59
Начиная с 1549 г. правительство обрушивает на прежний удельно-феодальный порядок, царивший в стране, целую лавину новых установлений.
Первой по времени реформой нового правительства был приговор от 28 февраля 1549 г. «Во всех городах Московьския земли наместником детей боярских не судити ни в чем, оприч душегубства и татьбы и розбоя с поличным». Сразу же «во вся городы детем боярским» были посланы соответственные «жаловальные грамоты».
Эту реформу многие историки считают исключительно продворянской — началом постепенного оформления сословных привилегий дворянства. Однако дело здесь, на наш взгляд, обстоит сложнее. Нельзя не учитывать, что служилые люди на местах были данным приговором освобождены от наместнического суда по всякого рода мелким делам, но для них сохранялась подсудность наместникам по наиболее серьезным делам — татьба, убийство и разбой. Мера вполне понятная, если учесть, что именно служилые люди, годами не получавшие жалованья, неустроенные земельно (серьезные улучшения их положения были еще впереди), составляли шайки вооруженных грабителей, нападали на вотчины богатых феодалов и «торговых мужиков», терроризировали население грабежами и разбоями. Прекратить хозяйничание по уездам и волостям отрядов вооруженных разбойничьих шаек из провинциальных дворян было в момент становления централизованного государства первоочередной мерой, реально облегчавшей положение всех категорий населения, защищавшей жизнь и имущество как богатых, так и «всех христиан».
Если так посмотреть на приговор от 28 февраля 1549 г., то новым смыслом наполнится свидетельство И. С. Пересветова о «хороших порядках», якобы введенных в своей стране мудрым философом Магметом-салтаном: «А воинников своих велел судити с великою грозою смертного казнию…»; «…а станется татьба в войске или разбой, или что иное… ино на такия лихия люди, тати и разбойники, обыск царев живет накрепко…»; «…а который десятцкой утаит лихово человека во своем десятку, ино десятник тот с лихим человеком казнен будет смертною казнию для того, чтобы лиха не множилося…».
Как видим, друг и защитник воинников И. Пересветов расхваливает жесточайшие меры против татей и разбойников из их числа. Нет причин полагать, что этот мотив присутствует у него случайно. Другое дело, что мера, подчеркивавшая неослабность действия прежней карательной системы в отношении служилых людей, подавалась в духе времени в качестве льготы и особой милости. Одним из первых решений правительства, которое была вынуждена утвердить Боярская дума, явился указ о местничестве 1549 г. Вскоре, в 1550 г., он был дополнен более подробным указом.
В Официальной разрядной книге московских государей находим уникальную по своей полноте и достоверности картину местнических споров и приговоров XVI в. Благодаря этому мы можем составить себе представление о тех реальных последствиях, которые имели указы 1549–1550 гг. Произошло явное «огосударствление» местничества. Назначение на службу стало государственной обязанностью. Неисполнение ее влекло наказание, иногда очень суровое. Арбитром в решении местнического спора стал глава государства, который для подготовки своего, решения мог создать думскую комиссию. Служебное начало при назначении на должность было поставлено выше родового.
Укрепление нового государства (монархии) требовало решительной замены хищнического аппарата власти на местах, сложившегося при боярском правлении. В порядок дня встало создание аппарата чиновников государства,[16] деятельность которых исключала бы злоупотребления в отношении казны и произвол в отношении подданных со стороны практически бесконтрольных наместников.
В служебнике второй половины XVI в. сохранилась молитва, которая рекомендовалась как образец покаяния для дурных наместников. В ней явно присутствуют элементы столь принятого при Грозном сатирического разоблачения «сильных» и «брюхатых» хищников и мздоимцев: «Съгреших пред богом и по бозе пред государем пред великим князем — русским царем. Заповеданная мне им нигде же его слова права не сотворих, но и все иреступих и солгах и не исправих. Волости и грады держах от государя и суд не право, по мзде и но посулу. Праваго и вени доснех, а виноватого правым доспех. А государю суд неправо сказах — все по мзде и по посулу. Невинных на казнь и на смерть выдах, а все по мзде и по посулу. Ох мне, грешному! О горе мне, грешному! Како мене земля не пожрет за моя окаянные грехи преступившему заповид божию и закон, и суд божей, и от государя своего заповеданное слово. И богатьства насильством, и кривым судом, и неправдою стяжах и преобретох. Отче, прости мя — съгреших, аще буду и свою челядь насильством и неправдою казних и наготою, и гладом, и босотою озлобих. И в том, отче, прости мя согреших и сотворих в спя, или в лихом ядении, или во пьянстве врагом зле прельщаем, падая в блюд и во прелюбодейство, и в клятвы во свады, и во игры злыи во свары, и во преступления клятвы…». Наиболее эффективной формой создания исполнительного аппарата явилось избрание на местах самими подданными чиновников для несения государственных, «казенных» функций. Выбранные в городах и волостях целовальники и старосты становились «чиноначальными» людьми государства. Выборность и сменяемость этих лиц ставила их деятельность в пользу государства и контролируемую государством также и под контроль подданных.
Создавая таким способом широкую, разветвленную систему служащих ей чиновников, центральная власть избавляла себя от недовольства подданных за их злоупотребления.
Реформы, проводимые в этой области, больше, чем что-либо другое, помогали создать впечатление, что власть является защитником интересов «всей земли», что царь и его советники устанавливают «суд и правду» для всех, «кто ни буди».
Но дело, разумеется, не только в тех или иных впечатлениях и представлениях. Система выборности местных властей, реально сокращавшая масштаб злоупотреблений и произвола, реально увеличивавшая доходы казны и реально улучшавшая правопорядок, была решительным шагом в направлении ликвидации пережитков удельно-феодальной эпохи. Замена многочисленных наместников и кормленщиков — местных «царьков» прямыми связями между государством и его населением через органы местного самоуправления превращала жителей бывших уделов в подданных государства, подчиненных его законам.
Требование всеобщего подчинения единому закону оборачивалось требованиями к самому закону. Законность как установление против произвола не имела бы никакого смысла, если бы в ее установлении царил произвол. Тем самым система реформ, предпринятых фактическим правительством в конце 40-х и 50-х гг. по самой своей сути была изначально связана с идеей ограничения царской власти «мудрым советом» — той или иной формой представительства, выражающим в отличие от кастовой Боярской думы преимущественно интересы служилой массы и верхов посада.
Важнейшие законодательные меры фактического правительства, охватывающие предельно широкий круг вопросов общественного устройства, — новый Судебник 1550 г. и учреждение повсеместно выборных земских властей — были связаны между собой неразрывно. «В древней России управление и суд всегда шли рука об руку», — замечает известный исследователь русского права Ф. М. Дмитриев.[17] Земское устроение явилось условием для проведения в жизнь судебной реформы, как бы второй ее стороной. Следует обратить внимание на то, что сами суды по существу становились сословно-представительными учреждениями при назначенном государством наместнике. Тем самым суд становился прообразом взаимоотношений государственной власти в целом с выборными от сословии. Логическим завершением этой системы явилось бы создание (конституирование) сословно-представительного учреждения от «всей земли» также и при верховной власти. До решения о создании постоянных верховных сословно-представительных учреждений дело не дошло. Это, однако, не умаляет того факта, что введение «праведного», т. е. справедливого, суда, контролируемого «лутшими людьми» из данного сословия на местах, было шагом в направлении создания со-словно-представительной государственной системы.
16
Слово «чиновник» уже употреблялось в XVI в.
17
Дмитриев Ф. М. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до учреждения о губерниях//Соч. М., 1859. С. 7.