Страница 47 из 69
Мне даже не понадобится ничего делать. И ждать долго не понадобится: всего лишь пока у него не кончатся сигареты. Тот, кто жил в доме до нас, пил пиво, но не курил.
Правила не меняются, на машине ты или без.
Я делал вид, что собираюсь (будто были у меня вещи — собирать), солнце светило в окна, а Стив сидел и курил. Время от времени я поглядывал на дорогу, но за несколько часов так никто и не проехал — пустой день, бывают у меня такие.
А может быть, Бог услышал меня и не посылал никого, пока он не ушел.
— Здесь слишком пусто, — сказал в конце концов Стив. — Не место для такого пацана, как ты.
Он дымил как паровоз и все придумывал, что мы будем делать, когда уйдем отсюда. К тетке его можно заехать, чуть-чуть с причудой женщина, но блины готовит — объедение.
— Мой брат их всегда любил, — сказал он почему-то. — Может, она нас на зиму оставит, если попросить.
Но ведь у него нет брата.
Я выклянчил у него сигарету — просто чтоб извести еще одну, и попросил еще раз рассказать, что было в тех газетах.
— Ты думаешь, этот Бенджи... это из-за него вышла авария? Потому что он так сильно не хотел ехать?
Никто не может заставить меня делать то, что я сам не захочу.
— Знаешь, — проговорил он, зачерпнув себе лимонада, — я много про это читал... с некоторых пор. По мне, так простой несчастный случай. Видно, водитель на жаре задремал...
Ни одной машины. А небо надвинулось низко, погустело, посиреневело; от потемневшего солнца и дом, и рубашка Стива стали желтыми.
— Гроза будет, похоже... — сказал он и полез за очередной сигаретой. И наконец нащупал пустую пачку. — У тебя нигде сигареты не завалялись, Бендж?
Ну и дурацкое имя. А Снапи? Что за имя для собаки?
Я думал: зачем он пришел именно ко мне? Почему из всех мест, где стоят указатели, он выбрал это?
— В доме нет, — сказал я. — Джеки все скурил.
Он засмеялся. Так непривычно — шутить для кого-то, кроме Джеки.
— На бензоколонке должны продаваться...
— Должны, — сказал я. — Там магазинчик...
— Ну, пачка «Лаки» у них найдется... Это куда — прямо?
— Прямо, потом направо, там есть указатель. Тут недалеко.
Джеки прижал уши. Ладно, дружище, мне самому это не нравится.
— Пойду, пока не грянуло. — Он перемахнул через подоконник в сад, из сада — на дорогу и пошел ровно посередине, будто по разделительной линии, которой не было.
Вот тогда я и вспомнил. Видит Бог, только тогда. Потому что — это он сказал в тот раз про разметку, про белую линию. И был он на машине. На старом пикапе. И ехал в никуда.
То есть это он мне сказал. На самом деле в никуда — это по другой дороге.
Он стоял, прислонившись к дверце пикапа — чуть не сползал с нее, и таращил глаза, и по всем признакам был пьяный в стельку.
— Разве можно водить в таком виде? — спросил я тогда.
У него, похоже, начинался сушняк, и он выдул сразу две кружки моего лимонада.
— Главное, — объяснил он, — держаться белой линии. Главное — не сбиваться. Тогда приедешь куда угодно...
У меня на дороге нет разметки. А ему точно дорога лежала на заправку Эда. В таком-то состоянии...
— Может, вызвать кого, сэр, чтоб вас забрали?
Дело было под самую ночь. Старинный телефон в доме только для красоты, но я знал указатель к телефонной будке.
Он покачался на ногах, будто размышляя. Потом сказал:
— Ты х-хороший парень. На брата моего похож. Дай-ка еще попить.
Я дал, конечно, хоть и чувствовал, что про деньги он не вспомнит.
— У вас есть брат?
Он посмотрел так, что я сразу понял: уже нет.
— Надо было держаться белой линии, — объяснил он. — У меня всегда выходило... Я не часто в таком виде вожу, ты не подумай чего, парень, ладно?
Я стал на него смотреть — и ничего хорошего не увидел. Был какой-то бар, поздно вечером, и мальчишка, моего возраста вроде, а потом — машина, смятая с одного боку. Меня чуть не стошнило. Хорошо, он не заметил — вот был бы стыд, я ж на службе...
Я заставил себя посмотреть еще и увидел кладбище, и тут мне точно хватило.
Похоже, лимонад протрезвил его немного. Он поглядел на меня, на звезды, уже блекло высыпавшие на небе, и сказал:
— Ну, пора мне.
Меня как толкнуло.
— К брату едете?
Он серьезно, как только пьяные умеют, покачал головой:
— К брату.
Ну говорю же — Эда клиент. Но с этого пути он еще мог свернуть. Я подумал и переставил ему указатель — там будет ровная узкая дорога, ни одной машины, так что он сможет ехать, пока не протрезвеет. А потом поедет по направлению к Огасте (туда я тоже один поставил) и по дороге встретит мальчишку, у которого тоже кто-то умер...
Вот ведь мастер-ломастер. Взял и самому себе сделал петлю. Как будто нам с Джеки тут кто-то был нужен. Но где он ездил столько времени, что я успел забыть? Доктором стал, гляди ты...
До заправки Эда пешком сразу не дойдешь; время у меня было. Я закрыл глаза, дал повертеться указателям. Что бы выбрать? К Большому каньону он хотел. Ну пусть будет каньон. Там тоже найдется кто-нибудь, кому Стив даст затянуться сигаретой и расскажет про межпланетные корабли. Подумаешь, большая печаль... Мне здесь работать надо.
Джеки клацает зубами, ловя муху. Кажется, я достал его своими разговорами.
— Ну хорошо! Ладно! Хорошо!
А потом я нарушил самое главное правило. Я вылетел через окно в сад, перемахнул через изгородь, кубарем спустился по тропинке и побежал по дороге. Асфальт больно бил по пяткам.
...И ведь я даже не знаю, что ему скажу. Я ведь не могу уйти с поста. Просто, может, он бы остался здесь. Сухарей еще надолго хватит, и консервов — на всю жизнь. И зато лето тут всегда.
Я просто скажу ему, что магазинчик Эда закрылся — это ведь святая правда. А может, я возьму да расскажу ему про указатели. Брат же. Брату можно.
За спиной у меня вздулась, плюнула первыми каплями и разразилась — гроза.
Примечание автора
Этот текст — немножко челлендж: я решила поиздеваться над формулой «мальчик с одноногой собачкой» и доказать, что и на такую тему можно написать что-то стоящее (ну хорошо, у собачки не одна нога, а три, но вы же поняли тенденцию). А вообще это, конечно же, трибьют Кингу, Брэдбери, Хопперу и беспечному, жаркому парижскому июлю, когда приходилось сбегать в парк, и прятаться там в тени деревьев с ледяной бутылкой кока-колы и блокнотом, и слушать, как недалеко журчат фонтаны... Хорошее было лето.
Где-то там, когда-нибудь
Долгая ночь
Заросли. Темень. Гнилью, болотом тянет.
Стась выдохся, острый камешек вонзался под ребра, и ноги сами собой переставлялись все медленнее: будто по воде бежишь. И вместо плеча — странная горячая тяжесть.
А те — сзади, все ближе и ближе, слышно, как ломаются ветки, и лай собак, и осипшие крики — как над ухом.
Осипшие — потому что оказались они в холодной мокрой взвеси, только здесь такая бывает, вот все чисто было, и вот — раз — будто штору опустили. Но ему с того пользы никакой, господи, пронеси — да не пронесет, был бы в городе, другой вопрос, там же каждый переулок, каждая крыша, и чего их в лес понесло...
И упал бы лицом вот в эту полузастывшую грязь, — если б не боялся собак... И того, что эти сделают с ним, когда поймают. Но и страха хватит только на несколько шагов. Так лучше уж — в болото, вот туда, где огоньки... Стась, оскальзываясь и хватаясь за кусты, припустил из последних сил — вперед, к свету.
И понял через какое-то время, что крики затихли. Поотстали... Неужто вправду? Не захотели в болото лезть ради одного... бойца за отечество?
А это... это и не болотные огни вовсе. И земля под ногами твердая. И впереди — дом, не дом даже, громада, башни вырисовываются против густо-синего неба. Теперь видно. И в окнах отблески, будто кто с лампой ходит по коридорам.