Последнее танго

Развод, отказ от бизнеса, попытки вернуться в Союз – эти шаги лишь следствие принятых тобой решений, результат твоих внутренних поисков и переживаний. Союзников у тебя не было. Ни твоя мама с ее новой семьей, ни Зинаида Закитт со своими родными и окружением, ни твои друзья и знакомцы по Белому движению не могли принять тебя «советским». Да ты и не был таким. Ты определил свои ценности и хотел им служить – без политики, но в России. И потому ты прощался с прошлым. Никого не предавая, по-прежнему помогая, опекая, подставляя плечо, ты хотел начать жить согласно своим вере и принципам. Я была для тебя посланцем новой жизни. Но я сама многого не понимала и не могла объяснить. Я металась между тобой любимым и тобой в форме оккупанта. Я оправдывали твои поступки, но, пусть самую малость, все же боялась узнать что-то способное разрушить наше счастье. А тебе так нужна была поддержка! Если бы молодость знала…

Твое возвращение из Бухареста меня обрадовало, но передалась твоя тревога, и я попросила:

– Скажи мне правду, тебе что-то угрожает? Почему ты опять уезжаешь? С разводом не получается, ну и ладно. Подождем.

– Роднулечка моя, я в ответе за тебя. Значит, я решу все проблемы. Не переживай! Кому-то очень хочется, чтобы твой старенький, кхе-кхе, Петечка пошел воевать. А Петечка и молодой бы не пошел. Петечка не хочет воевать. Понимаешь, я получил команду сдать «охранную грамоту», значит, должен явиться в свой полк. А это фронт…

– Тебя могут убить?!

– Нет, дитя мое. Если подчинюсь – нам с тобой на чужбине век коротать. Не подчинюсь – еще хуже, всех близких беда ждет. Из двух зол выбирать третье тоже не хочу. Но я что-нибудь обязательно придумаю. У меня много друзей. Нас Бог в беде не оставит.

Ты показал мне распоряжение из примарии: срочно сдать документ о мобилизации на месте и явиться в 16-й пехотный полк. В голове не укладывалось, что ты пойдешь с румынами воевать против своих. Я боялась говорить об этом с мамой. Страшно стало, но я очень верила, что ты найдешь выход.

И ты нашел. Знакомый гарнизонный врач предложил тебе подлечиться в военном госпитале. Десять дней пролетели, пришло новое извещение явиться уже в другой полк. Врач больше не мог тебя держать в госпитале, но предложил сделать операцию по удалению аппендицита, хотя в этом не было необходимости. Ты согласился: еще десять дней выиграл, а потом еще двадцать пять дней положенного отпуска. Наступил май, ты отправился в Фалтичены, в мобилизационный штаб, оттуда в полк в город Турну Северин.

Тебе удалось получить новое назначение в дивизию, которая находилась в Керчи, в Крыму. Но вместо Крыма ты приехал в Одессу. Первая годовщина со дня нашей встречи. Ты признаешься, что не мог оставить меня без цветов. Я начинаю верить, что ты всесильный. Тебе удается устроиться в военную артистическую группу. Тогда я впервые увидела тебя в военной форме. Видно было, что тебе в ней неуютно, и я смолчала, не стала подливать масла в огонь. До октября 1943 года ты выступал сначала в румынских воинских частях, потом в госпиталях. Раза два я ездила с тобой. Ты перевел на румынский язык танго «Голубые глаза», и это единственное, что ты пел на румынском. Были еще румынские народные песни, но все их ты пел на русском языке. Твой репертуар слушатели знали и просили тебя петь еще и еще. Ты объяснял, что поешь только на русском. Никто не возражал. Слушали и также хлопали. Уже тогда я поняла, что румыны тебя любят и в обиду не дадут.

В октябре 1943 года командованию дивизии, при которой ты был в артистической группе, приходит приказ: отправить Лещенко на фронт в Крым. До середины марта 1944 года ты был при штабе переводчиком. Единственное, чего ты смог здесь добиться, так это убедить военачальников использовать твой опыт работы ресторатором. Сработало. Тебя назначили заведующим офицерской столовой. В марте удалось выхлопотать отпуск, ты самолетом вылетел из Джанкоя в Тирасполь, но далее вместо Бухареста приехал в Одессу.

Ты умудрялся передавать мне письма. Как? Не знаю, но точно не почтальон приносил. Кто же? Мне ты не объяснил. Может, опасался за тех людей, которые оказывали тебе услуги. Письма с фронта обычно минорны, твои, напротив, были все радостнее и веселее. По ним можно было предположить, что оккупация Одессы близится к концу. Ты писал мне стихи про «крымский ветер, который повернул». Тогда же появились три новых песни: «Любимая», «Черные косы» и «Веронька». Я с теми листочками, твоей рукой исписанными, не расставалась.

Крымский период твоей жизни долго не давал мне покоя. Мне удалось найти подшивки газет «Голос Крыма», упоминания о передачах на радио «Голос Крыма». Эти СМИ были рупором германского правительства. Неслучайно следователь на допросе так подробно расспрашивал тебя о публикациях и передачах 1943– 1944 годов:

« Вопрос: Вы принимали участие в выпускавшихся оккупантами газетах и журналах?

Ответ: Никаких моих корреспонденций, а также Белоусовой в газетах не помещалось.

Вопрос: Кто писал в газетах в отношении вас?

Ответ: В газетах иногда помещались отзывы о наших выступлениях на концертах, но кто их писал, мне неизвестно. Правда, в одну из газет, название которой не помню, по моей просьбе было помещено объявление о том, что такого-то числа в театре „Обозрение” состоится мой концерт с Белоусовой Верой. Никаких других корреспонденций я в редакции не посылал».

Простенькие вопросы, честные ответы, а в результате еще одна строка в обвинении по статье «измена родине»: соучастие во вражеской агитации. Мифическое сотрудничество с «Голосом Крыма» ставилось в вину и тебе, и мне. Эта газета издавалась на русском языке симферопольской горуправой в период фашистской оккупации 1941–1944 годов. Первый ее номер вышел в декабре 1941 года с воззванием: «Граждане! Перед вами открывается новая свободная жизнь. Необходимо общими усилиями преодолеть временные затруднения». Все публикации в газете, по крайней мере касающиеся тебя, давались без подписи. Знал ли ты о них? Возможно. Но среди дорогих твоему сердцу вещей этих газет ты не хранил. Заметки на первый взгляд безобидные. В одной сообщалось, что «перекопские и сивашские позиции противника защищали довольно внушительные силы немцев и румын. Петр Лещенко начал службу в одной из частей 3-го румынского кавалерийского корпуса». Юридически газета являлась органом Симферопольской городской управы, фактически представляла интересы Третьего рейха.

Для меня «Голос Крыма» стал единственным печатным источником, который смог приоткрыть некоторые страницы твоей крымской жизни. В номере от 5 декабря 1943-го есть заметка: «В пятницу, 3 декабря выступил по радио известный за границей исполнитель цыганских романсов и жанровых песен эмигрант Петр Лещенко. Он исполнил на русском языке четыре песенки, в том числе „Прощай, мой табор” и свою коронную песенку „Чубчик”. Голос певца звучал прекрасно и приятно обрадовал удивленных симферопольских радиослушателей, для которых его выступление было сюрпризом. Певец даст в Симферополе, вероятно, открытый концерт».

Выступление якобы было осуществлено по городской радиотрансляционной сети. Но его не было. Твое присутствие на фронте было номинальным. Но не использовать твоего имени пропаганда не могла, вот и крутили твои песни.

Заметка от 19 декабря 1943 года «П. Лещенко в редакции „Голоса Крыма”»: «В четверг, 16 декабря, радиослушатели получили снова удовольствие – перед микрофоном опять выступил певец Петр Лещенко. Он исполнил несколько номеров, среди которых есть и новые, в частности песенка, посвященная его бывшей партнерше по театру – известной артистке города Одессы В. Белоусовой, „Девонька”. Находясь в рядах действующей Румынской армии в качестве офицера, лично принимая участие в защите Крыма от вражеского вторжения, Петр Лещенко получает любезное согласие румынского командования на выступление перед гражданским населением – своими соотечественниками. Он надеется, что обстоятельства позволят ему скоро дать публичный концерт в Городском театре».