Не возжелай мне зла

Мы собираемся сесть в машину, и она хватает меня за руку.

– Прости меня, мамочка, я иногда с тобой бываю… Прям стерва.

– Поняла наконец.

– А это не такое уж неприличное слово? – Она смотрит на меня сквозь белокурую челку. – Ну, не такое, как то… Или слово на букву «х» или «п»?

– Не хватало, чтоб ты их употребляла, да еще при мне.

– Да-да, конечно, мамочка… – Она сует в рот конфету. – А сама-то… Я вот слышала однажды, как ты сказала слово на букву «х».

– Наверно, очень на кого-то разозлилась. – (Она закатывает глаза.) – Ну да, скорее всего! – повторяю я.

– А я? Могу ведь и я на кого-нибудь разозлиться?

– Не думаю, что юным девушкам брань к лицу.

– Фу-ты ну-ты, какие мы аристократы! – Лорен жеста ми изображает даму из общества. – Прямо Джейн Остин.

Мы от души смеемся, и хорошее настроение не покидает нас, пока машина не останавливается возле больницы.

– Вот мелочь, сбегай, заплати за стоянку, – говорю я.

Она смотрит на деньги, но не берет.

– А как он там? У него все на месте, как было?

– У Робби, что ли? Конечно!

– А как от него пахнет? Очень странно? – Она вылезает из машины. – А у него будут провалы в памяти?

– Ммм… – Я делаю вид, что думаю. – Похоже, тут ты профукала свой шанс. А ведь была отличная возможность занять его спальню.

Иду к автомату и одну за другой опускаю в щель монеты.

– Ты хочешь сказать, что я могла остаться дома, переставить вещи и он бы ничего не заметил?

– Кстати, неплохая идея.

Я протягиваю ей ключи и билет, и она вприпрыжку бежит к машине.

– И он получил бы этот пенал на отшибе…

– Твоя комната, Лорен, мало похожа на пенал!

– …а я бы заняла его мансарду.

– Зимой в ней холодновато.

– Меня бы Бенсон согревал. Думаешь, уже поздно? Считаешь, он мог бы со мной поменяться?

– А ты сама его спроси. – Я протягиваю ей руку. – Пошли. Двери вон там.

Она берет меня за руку, старается шагать в ногу. Не дойдя до здания нескольких футов, вдруг крепко сжимает мои пальцы. Лорен и Робби много времени провели в больницах, поджидая своих родителей. И даже после развода Фил брал детей на работу, если выпадало дежурство в выходной или был срочный вызов. Всякое случается: пациент покалечит себя в приступе буйного помешательства или начнет галлюцинировать – все это бывает нередко, и тогда прощай выходные. Робби обычно сидел в кабинете Фила и листал комиксы или играл в настольные игры, но Лорен впитывала в себя больничную суету, как губка, и много успела повидать страданий и боли. Как я ни упрашивала Фила не брать ее с собой, он неизменно отвечал, что для нее это прекрасный жизненный опыт. Что люди избегают психически больных лишь потому, что не знают и не понимают, что с ними происходит на самом деле. Что травма возникает от недостатка информации. Каюсь, я не всегда твердо стояла на своем, и вот Лорен насмотрелась – все эти страсти-мордасти не привели ни к чему хорошему. Теперь она боится больниц.

– Ни за что не стану врачом или даже медсестрой. Этот запах, голые люди, крики… – Ее передергивает.

– Не волнуйся, доченька. Здесь не так, как у твоего папы. Все будет нормально. Вот увидишь.

Входим в приемный покой, и я облегченно вздыхаю: по сравнению с прошлой ночью здесь все по-другому. Никакой толпы, никакой очереди, тишь да гладь. В уголке двое детишек, вид у них, конечно, усталый, но выглядят вполне прилично, играют в игрушки, а мама сидит на стуле, прижав к груди сверток из одеяльца, откуда доносится негромкое хныканье. Сообщаю регистраторше, что пришла забрать Робби, она молча указывает на двойные двери. Проходя по коридору, вижу за открытой дверью кабинета Дуга Уокера: он сидит за столом.

– Вы все еще здесь?

– Да вот разбираюсь с историями болезни. – Доктор Уокер встает. Униформа измята и забрызгана кровью. – Правительство никак не удосужится облегчить нам бумажную работу. – Он снимает очки и трет переносицу. – А ты, наверное, Лорен? – (Лорен молча кивает.) – Твой братишка много про тебя рассказывал. Хочешь поскорей увидеться с ним? – Он выходит из-за стола.

– А это можно, мам? – вопросительно смотрит на меня Лорен.

– Ну конечно. Возьми-ка. – Я протягиваю ей хозяйственную сумку. – Тут одежда. Отнеси ему. А через минутку я тоже приду. Мне надо переговорить с доктором Уокером.

Хирург вызывает сестру. Я легонько подталкиваю Лорен к выходу, и она послушно идет за сестрой в соседнюю палату, где Робби провел ночь.

– Милая девчушка, – говорит доктор Уокер.

– Временами, – отзываюсь я, входя за ним в кабинет. – А у вас дети есть?

– Двое сыновей.

– Работа по воскресеньям не укрепляет семью.

– Младшему уже двадцать. Они не живут дома. Учатся в Эдинбургском университете.

– Поэтому вы и уехали из Лондона? – (Он вскидывает брови.) – Простите, – поднимаю я руки. – Меня это не касается. Просто Фил разговаривал с одним своим коллегой…

– Прощупывал, что я за фрукт?

– Прощупывал, – признаюсь я. – Это было бестактно и неуместно.

– Ничего страшного. Родители всегда беспокоятся, каждый по-своему. – Он прикрывает дверь, оставляя щель, и снова проходит за стол. – Садитесь, пожалуйста.

– Мне хотелось с вами посоветоваться. – Я устраиваюсь напротив. – Робби упорно утверждает, что не принимал вчера оксибутират. И мне кажется, о случившемся стоит сообщить в полицию. Как вы думаете?

Доктор Уокер ставит локти на стол, складывает ладони под подбородком.

– Ваш муж…

– Мой бывший муж, – поправляю я.

– Прошу прощения, – слегка улыбается он. – Ваш бывший муж, кажется, считает, что Робби мог соврать.

– Да… Но я так не считаю. А попытка отравить человека наркотиками преступна.

– Совершенно с вами согласен.

– Я заметила у входа в больницу табличку отделения полиции.

– У них здесь пункт, одна комнатушка. Не всегда открыт, но сегодня вам повезло: утром здесь должна быть их сотрудница, она фиксирует обстоятельства другого дела.

– Я с ней поговорю. Если понадобятся подробности касательно лечения Робби, можно отправить ее к вам? – Я встаю.

– Нужно согласие самого Робби.

– Хорошо, сначала поговорю с ним. Спасибо, доктор Уокер. – Я протягиваю ему руку.– Удачи вам. Надеюсь, вы во всем разберетесь, – говорит он, кажется от чистого сердца. – И еще раз поздравляю с номинацией на награду.

Я оставляю его наедине с бумажной работой и иду, следуя указателям, в токсикологическое отделение. Время посещений еще не наступило, и коридор пуст, в нем царит воскресная тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием моих кроссовок на линолеуме. Как только вхожу в палату, Лорен подбегает ко мне и хватает за руки.

– Робби за занавеской, одевается!

– Прекрасно.

Спрашиваю дежурную сестру, как прошла ночь, потом из-за занавески появляется уже одетый Робби. Он двигается как-то осторожно, словно ему больно ходить. Поблагодарив сестер, мы направляемся к дверям, и я спрашиваю Робби, не против ли он, если я сообщу о случившемся в полицию.

– Понимаешь, если ты не принимал этот несчастный наркотик, значит кто-то тебе его подмешал.

– Хорошо, – пожимает он плечами. – Делай как знаешь.

– Ты ведь правда не принимал его сам?

– Да, мама, не принимал. – Робби останавливается и смотрит мне прямо в глаза. – Честно, мама, не принимал.

Глаза – синие ледышки, в точности как у Лорен, да и у меня тоже. Я не сомневаюсь, что по ним можно читать, как по книге. Я и раньше видела, когда он врал, всякий раз он невольно опускал взгляд, не выдерживая моего, и слегка поджимал при этом губы. Сейчас ничего такого я не вижу. Обнимаю сына: слава богу, я могу ему верить.

Доктор Уокер оказался прав: нам повезло застать в приемном покое женщину в полицейской форме. Мы с Робби рассказываем ей обо всем, что произошло накануне вечером, и она обещает принять нас еще раз ближе к концу дня. Потом мы с детьми выходим на солнце и шагаем к машине. Робби все смеется над попытками Лорен убедить его поменяться комнатами. У Робби комната в мансарде, а у нее поменьше, на втором этаже.