Страница 116 из 210
,χ) Точнее: самый предмет, как форма объективного содержания - свойств, действий и т.д., - forma substanliaJis, по отношению к которой fomiac accidentales, в их совокупности, можно рассматривать, как объективное содержание. Однако «предмет» рассматривается, как форма, и по отношению к совокупности «вещей». Эти формы могут быть названы эйдетическими, поскольку эйдос берется в его качестве species. Эйдос, как essentia, представляет оба смысла предметной формы, как единство и единый смысл. Ср., у Аристотеля, эйдос, как формообразующее начало в ουσία - по отношению к υλη; и, с другой стороны, субстанциальная форма (схоластиков), как ουσία ουσιώδης.
тором высказывается слово, и которая поэтому также как-то «выражается» им, не может быть отожествлена с внутреннею формою слова?
Основанием для отожествления может служить распространенное понимание логической истины как соответствия мыслимого или высказываемого тому, что есть, т.е. предмету, вещам и предметным отношениям. Предмет, по отношению к вещам, может рассматриваться, в его идеальности, как некоторое формальное единство, господствующее, прежде всего, над некоторым формальным же многообразием, а затем, через посредство последнего, и над эмпирическим чувственным многообразием вещей, как по их видам, так и индивидуально. Поскольку чувственное многообразие эмпирической вещи, данное в восприятии, не передается словом более высокой ступени, чем перцептивное суждение, в котором воспринимаемая вещь занимает место субъекта (заменяемого лишь местоимением «это»), и никогда не может быть предикатом, оно остается абсолютным содержанием самой вещи и, следовательно, границею, пределом содержания самого слова. Нетрудно видеть, что то же самое относится к чисто формальному многообразию предмета (расчлененная, например, поверхность вещи, градация и ритм временных моментов процесса и т.п.): как чисто онтологическое формальное содержание, оно остается для словесного выражения пределом91. Разница между обоими моментами, с точки зрения сознания их, лежит всецело в сфере различения чувственного восприятия и синтеза аппрегензии (в смысле Канта, т.е. некоторой способности продуктивного воображения) или схватывания сочетательных форм (Gestaltqualitat в современном смысле), и, во всяком случае, не касается понимания, с которого только и начинаются логические и осмысленные функции слова. Таким образом, если и чувственное и формальное содержание предмета остается бытийной принадлежностью его, составляющей для выражения лишь ориентирующий предел, то, может быть, сам предмет, как единство этого содержания, может быть назван внутреннею формою сообщаемого о нем?
Но можно ли сказать, что предмет или предметное обстоятельство (Sachverhalt, Objectiv) и есть то, что выражается в слове, как его смысл,
" Не передается ли оно с помощью изобразительного искусства? — Считаю, что самый вопрос имеет смысл в данном контексте лишь при условии, что он относится не к художественной цели живописи или пластики (здесь ответ был бы явно отрицательным), а к логическому основанию изобразительного выражения, которое в чистом, незатемненном художественными целями, виде представляется скорее чертежами, планами, моделями, фотографией и т.п. Но, конечно, и в них есть значительная условность, поскольку при самом точном даже применении принципа масштаба соблюдаются условные правила перспективы, ракурса, сферической сетки, фокуса объектива и т.д. А потому, думается мне, и в такого рода изображениях вешей мы найдем не больше онтологического содержания, чем в перцептивных суждениях, типа: «вот - Казбек», «это - мой дом», «это - дядя Володя», «это - слон, а вот и носорог» и т.д.
и что, следовательно, дается нам через понимание? Строго говоря, с точки зрения выражающего слова, предмет есть лишь некоторое X, на которое направляется или к которому призывается наше внимание, некоторая точка сосредоточения речи, всегда имеющаяся в виду при обсуждении вещи того или иного вида бытия, как идеальная его форма, но, следовательно, не уразумеваемая, а лишь подразумеваемая, как единство уразумеваемого вещного содержания. Последнее-то и входит в смысловое содержание речи, актом подразумевания никак не конституируемое. Для конституирования смыслового содержания слова требуется особый творческий акт он - условие сообщения, словесного выражения, и только с ним может быть связано подлинное понимание и уразумение.
Не покидая почвы непосредственного созерцания вещи, мы обыкновенно говорим об особых актах постижения, уже не чувственного, а мыслимого содержания ее, как об актах конципирования (предмета) и компрегензии (объектива, предметного обстоятельства)92. Как акты, непосредственно направленные на предмет, они всецело объективны, -предмет не оторван от них, а находится в них самих презентативно, и, тем не менее, эти акты, как только мы устанавливаем, констатируем, выражаем созерцаемое и постигаемое, суть акты творческие, логические. Логическое - подлинно «соответствует» предмету, и в то же время не соответствует, потому что «творит», будучи словесною передачею предметного отношения. И тут, надо отметить, перед нами не просто заурядный пример диалектического движения мысли, а изначальная основа, Ersprung, живой ключ всей диалектики. Моментом, разрешающим противоречие, является самый процесс, «становление», творчество, состоящее не в чем ином, как в планомерном, систематическом отборе в передаваемый смысл содержания, «соответствующего» предмету. Отбор в идее совершается бесконечно, но в каждом данном случае он ограничен и определен целью, контекстом, предыдущим знанием, апперцепцией и т.п. Планомерно отбираемое для сообщения предметное содержание есть смысл сообщения, и он-то и постигается в понимании; конципирование и компрегензия, как творческие акты, суть акты отбора, в своем течении составляющие бесконечный процесс. Их «продукты» иногда называются понятиями, иногда даже представлениями, поскольку эти широкие термины вмещают в себе указание не только на репродуктивные, но и творческие процессы. В основной своей характеристике они составляют процесс, «теченье», становление, но, следовательно, в каждое отдельное мгновение, также устойчивость, «покой», как момент движения. Как в движении, так и в моменте покоя, смысл сообщаемого отвлеченно может рассматриваться как коррелят форми
9: Это терминологическое разделение дано мною совершенно условно, никакой тра диции здесь не существует.
руюшему его началу, но при условии, что и он сам может быть назван формою — по отношению к предметно-онтическому содержанию93.
Но не суть ли сами понятия или представления - внутренние формы слова? - Понятия и представления суть довольно сложные и по составу, и по структуре, образования. Поэтому такой вопрос, пока он не расчленен, он - груб, и всякий прямой ответ на него непременно также останется грубым и неубедительным: было бы одинаково обоснованно — ответить на него и утвердительно, и отрицательно. При утвердительном ответе есть опасность, которую ни на минуту нельзя упускать из виду, - опасность концептуализма. Она, однако, устраняется, как только мы признаем, что понимаемое и представляемое содержание предиката и есть подлинное его содержание, в своей мысли-мости столь же объективное в аспекте возможности, как объективен воспринимаемый предмет в своей действительности. Но таким признанием мы вовсе лишаем соответственные акты понятия и представления какой бы то ни было творческой мощи или, в лучшем случае, на долю творчества оставляем одни инвенционные способности рассудка, и тем самым, как будто принуждаем себя к ответу отрицательному. Здесь-то и нужно припомнить сложную структуру понятия: мыслимое в нем предметное содержание никогда не есть все содержание предмета, а есть содержание целесообразно и планомерно подобранное в соответствии с намерением и замыслом сообщения и выражения. В этом пункте нельзя отказать понятию как логическому акту в творческой мощи, напротив, тут-то и открывается собственный смысл и собственное значение всего научного и вообще словесно-логического творчества.