Страница 117 из 210
Таким образом, со стороны планомерного выполнения понятием некоторого замысла, оно удовлетворяет вышепоставленным требованиям и может быть названо внутреннею формою. Но, очевидно, что при этом имеется в виду не само по себе понятие, как такое, словесно данное, но и не отвлеченное мыслимое содержание, хотя бы принятое и отобранное, как форма по отношению к предметно сущему содержанию, а некоторое в нем запечатленное, как его формальный момент, правою его «образования», «формования». Это правило есть не что иное, как прием, метод и принцип отбора, — закон и основа словесно-логического творчества в целях выражения, сообщения, передачи смысла.
Возникает новый вопрос: не коренится ли самый этот принцип и акон, именно потому, что это есть принцип и закон творчества, исключительно в способностях субъекта? И как уйти от легкого здесь соблазна кантианства? - Ответ зависит от того, скажем ли мы, что в
Так, например, сюжет может быть назван формою по отношению к известному историческому событию и жизненной ситуации, а научно-историческое изложение - по °тношению к содержанию источников.
процессе своего словесно-логического творчества, вызываемого целью и надобностью сообщения, мы руководимся объективными целями и подчиняемся законам самого материала, из которого тут творим («понятия»), и который предстоит нам, как объективная данность, или мы признаем, что весь этот материал — только концепты, не соотнесенные, в свою очередь, ни к какому объекту и сами для творчества - не объекты, а его текучий состав, складывающийся в словесно-логический калейдоскоп по произвольному капризу ассоциаций и соизволению трансцендентальной апперцепции? Раз признанная объективная предметность мыслимого содержания, самолично входящего в смысловое выражение, как его смысл, принуждает нас и здесь, — в словесно-логической суппозиции слова, где объект - само же слово-понятие, - признать и искать ее права не со стороны субъекта. Соблазн кантианского субъективизма был бы соблазном в сторону того же концептуализма.
Нельзя отрицать, что Гумбольдт предлагает свое учение о внутренней форме, не обезопасив его ни от концептуализма, ни от кантовского субъективизма. Когда Гумбольдт отмечает, что к одному и тому же предмету мы относим разнообразные понятия и выражения, а потому и словесные формы его также многообразны, он этим только отрицает, что онтические формы могут быть названы внутренними формами слова. Но что же он утверждает? - Как звуковая форма, развивает Гумбольдт свою мысль, связана со словообразованием, так обозначение понятия связано с его образованием. У понятия имеются свои внутренние признаки, для которых артикуляционное чувство находит обозначающие звуки. Это имеет место даже при обозначении телесных, чувственно-воспринимаемых предметов, ибо и в этом случае слово не эквивалентно предмету, а лишь концепции (AufFassung) его в языковом акте (Spracherzeugung) в определенный момент словонахождения. «Слон», -мы уже знакомы с этим примером, - в санскрите называется то «дважды пьющим», то «двузубым», то «одноруким», — подразумевается (ist gemeint) один предмет, обозначается несколько различных понятий. Язык, таким образом, воплощает (darstellen) не предметы, а самостоятельные образования в акте языка, понятия их. Именно об этом образовании, поскольку оно рассматривается совершенно внутренне, как бы предшествующим артикуляционному чувству94, и идет речь.
Humboldt W. ν. Ueber die Nferschiedenheit des menschlichen Sprachbaues... § 11. S. 109. Ср. толкование этого пассажа у Март и. См.: Marty Α. Untersuchungen zur Grundlegung der allgcmeinen Grammatik und Sprachphilosophie. Prague, 1908. Bd. I. S. 159. Марти прав, различая классификацию одного и того же предмета, через подведение его под различные понятия, от различных методов обозначения одного и того же понятия. Только я думаю, что если первое есть логический акт, связанный с чистым конципирова-нием, то второе. - именно внутренняя форма слова, - есть также логический акт. связанный со словесным и понимаюшим (уразумевающим).
На основании этого всего можно утверждать, что Гумбольдт целиком примыкает к формуле Аристотеля: звук - понятие - вещь, а, толкуя средний термин формулы как субъективное образование (на основе «субъективного восприятия»)95, разрешает вопрос в духе и букве концептуализма. Такой результат может нимало не противоречить кантианству. Сущность последнего - не в отрицании приведенной формулы, а в ее упрощении и перестановке значений составляющих ее терминов. Упрощение началось задолго до Канта, пожалуй, со времени Локка, когда трудности средневековых споров между реалистами и номиналистами пытались рассеять психологической фикцией глухонемых процессов мышления и когда, в концептуалистических объяснениях, формула из тройственной превратилась в двойственную: понятие — вещь. Кант принял ее, как исчерпывающее разделение, превратил в дилемму и перетолковал в том смысле, что понятие не есть отражение вещи, а, напротив, спонтанное создание ума, составляющее закон, которому подчиняется вещь, как явление. Новые, специфически связанные с кантианством затруднения вытекают из раздвоения самой вещи на вещь в себе и явление, но в нашем контексте они менее важны и менее интересны, чем создающаяся, при кантовском способе разрешения дилеммы, трудность «подведения» чувственного многообразия явления под чисто интеллектуальное понятие. Как раз здесь особенно наглядно видно принципиальное значение учения о внутренней форме. Оно дает средства радикально покончить как с затруднением Канта, так и, независимо от субъективистических источников этого затруднения, с исторически накопившимися апориями словесно-логической проблемы. Вместе с этим, надо заметить, оно дает почву для радикальной реформы всей логики. К этому мы еще вернемся (стр. 427 сл.); а теперь остановимся на разъяснении Гумбольдта, независимо от предпосылок концептуализма и субъективизма.
Отнесение внутренней формы к сфере понятия или, как говорит также сам Гумбольдт, к сфере интеллектуальной, еще не означает их отожествления. Структура понятия, в особенности мыслимая в диалектическом процессе его образования, сложна, и поэтому необходимо точнее указать и положение внутренней формы в структуре понятия, и роль ее в его образовании. (I) Внутренняя форма не могла бы называться формою, если бы имелось в виду, в том или ином отношении, само содержание «чего-нибудь», будь то объективный смысл, субъективное представление или субъективные же чувственные элементы восприятия. (II) Больше того, внутренняя форма, по роли ей принадлежащей, не может быть и относительною формою, т.е. формою, кото
" СР.: «De
рая в ином отношении, но в том же плане, рассматривалась бы как содержание. Она претендует на то, чтобы быть своего рода абсолютною формою, формою форм96, высшею и конечною в системе и структуре форм словесно-логического плана. Последние в своем совокупном многообразии могут, конечно, рассматриваться по отношению к этой высшей форме форм как содержание. Но, чтобы ее самое превратить в содержание, необходимо перенести рассмотрение в иной план значений, отношений и формальных связей.
(I) Как ни очевиден, по простоте своего формального определения, первый тезис, на нем нужно остановиться, чтобы раскрыть его действительный смысл. Второй тезис говорит положительно о безотносительной форме, в то время как первый противопоставляет ей некоторое как бы безотносительное содержание («чего-нибудь»). Но, что означает это последнее? - По определению Гумбольдта, действительным содержанием языка является, с одной стороны, звук вообще, а с другой стороны, «совокупность чувственных впечатлений и самодеятельных движений духа, предшествующих образованию понятия с помощью языка91. Такое содержание потому и может быть названо абсолютным, что оно, строго говоря, лежит за пределами собственного словесно-логического образования, до него, или является само понятием пограничным. Оно, следовательно, в структуре слова занимает место, в смысле этого последнего определения, аналогичное оптическим формам вещей, о которых слово что-нибудь сообщает. Как эти формы, так и названное содержание, не входят в состав самого слова, как такого, хотя так или иначе на его структуре отражаются. Но только характер чувственных восприятий («чувственные впечатления»), представлений, чувственные эмоции и душевные волнения, вообще все самобытные движения духа, суть процессы субъективные, присущие данному эмпирическому лицу, и лишь ему одному, хотя бы и определенные тем, что по отношению к нему яв