Четыре королевы

Жуанвиль, который так поддерживал Людовика семнадцать лет назад в Святой Земле, пришел в ужас. Он отказался участвовать в этой авантюре, несмотря на активный нажим короля, и горячо порицал тех, кто поощрял навязчивую идею Людовика:

«Я считал, что все, кто советовал королю отправиться в этот поход, совершили смертный грех. Ибо в то время состояние страны было таково, что по всему королевству царил полный мир, равно как и между Францией и ее соседями, а стоило королю Людовику уйти, как дела в королевстве пошли все хуже и хуже.

Тем сильнее было прегрешение оных советчиков короля, что он телесно был так слаб, что не выдерживал поездок ни на носилках, ни верхом — воистину, так слаб, что позволил мне нести себя на руках от дома графа д’Оксер, где я прощался с ним, до францисканского аббатства. И все же, при такой слабости, останься он во Франции, он мог бы прожить дольше, и сделал бы еще много добра, и осуществил многие прекрасные замыслы».

Терзания и ужас Маргариты совпадали с чувствами вассала. Она уже побывала в крестовом походе. Если все пошло так криво в первый раз, когда Людовик был молод и силен, что случится теперь, когда ему уже пятьдесят три, и он болен? Королева Франции не верила в военные таланты мужа: неужели все три ее сына и одна из дочерей должны стать жертвами этого безумия? Она пыталась отговорить Людовика, но король был тверд как кремень, и начались спешные приготовления, поскольку Людовик назначил срок отплытия на май 1270 года.

И снова пришлось приложить огромные усилия, чтобы набрать желающих. Людовик воспользовался оказией в день посвящения его сына Филиппа в рыцари 5 июня 1267 года, который отмечался с большой пышностью и потому собрал много гостей, чтобы пробудить в людях желание присоединиться к нему в новом начинании по спасению Святой Земли. Он даже попросил папского легата прочесть проповедь сразу после церемонии, призывая всех присутствующих взять крест. Пятьдесят два юноши из лучших семейств Франции были посвящены в рыцари вместе с Филиппом; каждый получил от короля многозначительный подарок — боевого коня. Ради такого случая Людовик отбросил свои аскетические привычки, готовый на все, лишь бы уговорить капризную французскую знать: «Он даже позволил себе великолепно нарядиться», — заметил историк Жан Ришар.

Король предлагал и иные приманки; тех, кто решит послужить в течение года (начиная со дня высадки на дальнем берегу) ожидала щедрая плата и даже питание за счет короля. Во многих случаях Людовик дополнительно записывал на себя всю стоимость путешествия и гарантировал замену лошадей, если они падут на службе. Такими способами королю Франции удалось собрать войско внушительных размеров, хотя все-таки поменьше того, первого. Похоже, что он повсюду наталкивался на заметное отсутствие энтузиазма: даже неугомонный Сен-Поль потребовал 1200 ливров сверх уговоренной выплаты жалованья в 2000 ливров, прежде чем согласился поучаствовать.

Поддержка Карла была крайне необходима. Людовику нужны были корабли и люди с Сицилии; личное участие брата придало бы всей затее ореол удачливости. Но Карл явно столь же неохотно думал о крестовом походе в Святую Землю, как и вся прочая французская знать. А вот о походе на Константинополь король Сицилии подумывал, рассчитывая еще больше расширить свои владения. К 1267 году он вступил в несколько дипломатических соглашений, преследуя именно эту цель, в том числе обменялся дружественными посольствами с мамлюками — теми самыми мусульманами, на которых Людовик предлагал ему совместно напасть. Карл был настроен отказать брату, но когда Людовик прислал гонцов с просьбой к королю Сицилии отложить свою собственную войну в пользу крестового похода, Карл нехотя согласился. Но совершенно ясно, что радости он при этом не испытывал.

Обеспечив себе базу, Людовик снова поднял вопрос набора людей по разным странам. Маргарита беспомощно наблюдала за тем, как ее муж, глубоко убежденный в святости движущих им побуждений и непобедимости замыслов, призывает в свои ряды родичей ее сестры в Англии.

Та Англия, куда Элеонора возвратилась в конце октября 1265 года, отнюдь не была мирной страной. Хотя битва при Ившеме уничтожила предводителей мятежа, еще оставались очаги яростного сопротивления, и их необходимо было устранить. Нестабильность политической ситуации усиливалась из-за того, что королевская партия решила отомстить и рассчитаться с виновниками своих бед. На спешно созванном парламенте в Винчестере, в сентябре месяце, собрались те бароны, которые сражались за Эдуарда, и потребовали передать им всю собственность своих противников. Что и было сделано. «На этом парламенте… он лишил наследственных владений всех тех, кто стоял за графа Симона против их господина короля, и вскоре после того отдал их земли тем, кто преданно служил королю, вознаградив каждого по мере заслуг», — писал один из хронистов.

Особенно хорошо сложились на этом заседании парламента дела королевской семьи. Эдуард получил в награду замок в Дувре, а Эдмунду отдали, возможно, как компенсацию утерянной Сицилии, обширное графство Лестер, прежде принадлежавшее Симону де Монфору, самое престижное и прибыльное владение в королевстве. Город Лондон согнулся под тяжестью штрафа в двадцать тысяч марок, которые Генрих намеревался затратить на выкуп трех английских епископств, отданных Элеонорой в час отчаянной нужды, Людовику. Королеву тоже не забыли. Она получила свою долю конфискованных земель. Особенно символичным был жест короля, который наградил ее правом взимать налоги с Лондонского моста.

Итог всех этих своевольных актов мести был предсказуем: «Лишенные наследства сбились в шайки и принялись грабить и жечь повсюду». Беспорядки не прекращались, насилие терзало страну — а ведь во время правления Симона де Монфора такого не было, говорили себе англичане…

Элеонора возвратилась — но больше не правила. Трагические смуты, пережитые Англией, требовали найти козла отпущения, и Элеонору сочли подходящей кандидатурой. Ни мятежники, ни сторонники короля не могли забыть, что королева Англии в свое время собрала огромную армию для вторжения на противоположном берегу и не пустила ее в ход лишь в самый последний момент по настоятельной просьбе папского легата. А еще ей неизменно вменяли в вину очевидное пристрастие короны к иноземцам. Война не разрешила этого наболевшего вопроса; по-прежнему широко бытовало мнение, что королева бессердечно обогатила родичей и соотечественников во вред королевству. Элеонора сделала символическую попытку реабилитации своего имиджа, призвав по возвращении нового легата с целью установить прочный мир. Если она считала, что этим жестом переубедит своих подданных, она ошибалась. Ее так никогда и не простили. От того, что ей достался Лондонский мост, толку, конечно, было так же мало.

Потребовалось еще три года, чтобы стереть последние следы мятежа. Ги де Монфор, третий сын Симона, оправился от ужасных ран, полученных им под Ившемом, и бежал во Францию; вскоре к нему присоединился старший брат Симон; у Монфоров явно оставались еще друзья в Англии. Уцелевшие мятежники верили, что эти двое возвратятся во главе большой армии, и это подстегивало их решимость. В мае 1267 года Генриху и Элеоноре снова пришлось призвать Сен-Поля и его рыцарей, чтобы подкрепить силы короля — правда, ненадолго. Но на самом деле Ги и Симон отправились сражаться за Карла в Сицилию — это еще раз указывает на то, что Карл и Беатрис поддерживали мятежников и играли в гражданской войне против Генриха и Элеоноры.

Однако к 1268 году мир более-менее был восстановлен. Эдуард, чувствовавший себя в своей стихии, пока шли военные действия, в дни мира заскучал. Он попытался умерить свой аппетит к воинским упражнениям, устраивая турниры, но этого оказалось недостаточно. А потому, когда его дядя Людовик объявил, что собирается в крестовый поход, Эдуард тоже решил уйти.

Людовик обрадовался. Король Франции, как рассказывает один английский хронист, «направил специальных гонцов к Эдуарду, сыну короля Англии, прося о немедленной встрече; на эту просьбу Эдуард сразу же ответил согласием и спешно переправился через Ла-Манш, чтобы встретиться с королем французским. Тот принял его с великой приязнью, обнял и объяснил, зачем призвал его. Он сказал, что желает возвратиться в Святую Землю, и предлагает Эдуарду стать его сотоварищем, чтобы укротить варварскую ярость язычников».