Узурпатор ниоткуда

Попутно выяснились некоторые подробности относительно господина Фенглера, а именно – каким образом его занесло в Сибирь и на работу в литовскую компанию. Родом Курт был из Восточного Берлина, и по молодости принимал участие в разбиении известной Стены, наивно полагая, что жизнь восточных немцев в одночасье улучшится. Но, как очень скоро убедился, новые власти ФРГ настороженно относились к «осси», особенно к тем, кто учился в Советском Союзе – а Фенглер окончил Актюбинское летное училище. Курт ответил новым властям Германии взаимностью, в знак чего каким-то образом выправил себе направление на работу в Москву. Соотечественники крутили у виска пальцами и, видимо, не зря: Москва на переломе тысячелетий оказалась совсем не похожей на Актюбинск восьмидесятых. Она какое-то время била и швыряла бедного немца, пока Курт не прибился к литовским пилотам и не перебрался в Вильнюс, а оттуда – в Сибирь. В Германию возвращаться он то ли не мог, то ли не хотел, а, может, то и другое вместе. Несмотря на выпитое, он что-то недоговаривал, а под конец вечеринки окончательно сбился на немецкий. Дэйв постарался взять на себя функции переводчика, но – я заметил – переводил далеко не все, что рассказывал Курт. Сам же Дэйв, обращаясь преимущественно ко мне, намекал на некоторые особенности моей будущей работы и уверял, что главное в ней три вещи – осторожность, осторожность и еще раз осторожность. В противном случае – срок в африканской тюрьме, где год отнимает как минимум десять лет жизни...

Не слишком ли часто мне напоминают о возможности угодить за решетку?

Но этот вопрос я задавать не стал. Мои новые – как их назвать? – сослуживцы захотели узнать о моей трудовой деятельности. Естественно, тут ничего странного не было. Я рассказал им об этапах своего большого пути, следя при этом за тем, чтобы не ляпнуть чего лишнего.

И не ляпал. Я мог позволить себе рассказать о карьере снабженца, которая едва не прервалась на Кавказе в момент обострения тамошней обстановки, мог немного углубиться в воспоминания о работе на речном флоте, где экспедирование груза вменялось мне в обязанность... Но не сказал ни слова о зловещей «заимке» в глухой сибирской тайге, о войсковой части в Ченгире, или о страшном острове близ берегов Японии. Литовцам этого знать не требовалось. Если честно, я и сам о многом бы хотел забыть. Но это, наверное, кому как на роду написано: одному самое опасное приключение – это попасть в вытрезвитель, а другому выпадает такое, что и пятерым мало не покажется. Вот я к таким «другим» и отношусь...

Тут я заметил, что уже философствую вслух. Причем к моим устным размышлениям прислушивается в основном Майк, к слову, единственный некурящий в нашей компании. И как только он понял, что я обратил на это внимание, то быстро сделал вид, что его гораздо больше интересуют девушки за соседним столиком. Не считая Кежениса, Майк мне показался самым трезвым среди нас.

Я все же был не сильно пьян – по норме номер два (максимум в новой либо незнакомой компании). Есть еще номер один и номер три, но не в них пока дело. Дэйву коньяк шел не на пользу – физиономия его покраснела, опухла, и он тяжело дышал, хотя и дымил сигаретой как паровоз. Курт же набрался здорово: не потому что европеец, а просто не пропускал ни одной. Это я смог заметить.

– Расскажи ему про Африку, Дэйв, – вдруг произнес Фенглер.

– Про Африку? – переспросил командир. – Кое-что мы уже ему рассказали, правда, Андрей?

– Точно, – согласился я.

– Он не все знает, – настаивал Курт. – Он не знает даже, какие там страны.

– И правда, Андрей, – вдруг подал голос Кеженис. – Ведь не слишком хорошо, если ты ничего не знаешь о местах, где придется работать.

– Знаю, – немного обиделся я. – А где в основном придется работать?

– В Танзании, например...

– Столица – Дар-эс-Салам. В Танзании, насколько мне известно, раньше ориентировались на Советский Союз. Там строили социализм и колхозы, а после перестройки в нашей стране ввели у себя рыночную экономику. И вроде как не очень удачно, – сказал я, в первую очередь для литовцев.

Сказал, и стало неловко. Что я хотел доказать?

Робертас пожал плечами.

– А благополучные страны в Африке есть? – спросил Курт.

– Только не говори про ЮАР, – заметил Майк. – Не наша территория.

– Ну, Кения, например. Уганда, – не очень уверенно сказал я.

– Уганда... – почти мечтательно произнес Кеженис. – Самая лучшая страна во всей Африке. И самая чистая. Нетронутая природа... Заповедники с гориллами...

– Девушки со СПИДом, – в тон хозяину продолжил Дэйв. – Есть еще Малави, Ботсвана, Зимбабве – очень благополучные и безопасные страны... Но мы там тоже не работаем. К сожалению.

– Это Зимбабве-то? – удивился Майк. – Не ты ли говорил, что там черный расизм?

– Только по отношению к местным фермерам и бизнесменам, – усмехнулся Дэйв. – На их отстрел выдают негласные лицензии. А на приезжих – табу...

– А куда лучше не соваться? – опять спросил меня Курт. Экзаменатор, черт бы его подрал...

– Я слышал, что полный хаос и нищета остались только в Сомали и Бурунди, – сказал я. – В остальных странах вроде бы более-менее благополучно...

– В Эфиопии страшно, – вздохнул Дэйв. – Такой безнадеги нигде больше не увидишь. Жуткая нищета. Говорят, ООН выделяет каждому жителю пятьдесят долларов в месяц, но доходит только пять. Если по дороге проезжает машина, каждый, кто слышит, бежит к обочине и встает с протянутой рукой.