Свободен для любви

— Дело было год назад, как сейчас помню, — пробормотал он с видом хирурга, обсуждающего с коллегой тяжелый случай. — Расследовали мы кражу одной кобылки. — Констебль налил себе еще пива и нахмурился. — Дело-то это сложное, доктор…

Мне показалось, он хотел добавить что-то вроде «это вам не в кишках ковыряться», однако в последнюю минуту спохватился.

— Но мы справились с честью. Дошло до суда, так надо же — именно на нем конфуз и случился. Председательствовала одна дамочка с золотой цепью на шее, а прощелыга адвокат ухитрился вывернуть дело так, будто под «кобылой» мы имели в виду ее! Скандал жуткий разгорелся, а мне потом холку намылили, до сих пор вспоминать жутко…

За несколько дней до моего отъезда к нам в гости нагрянул Гримсдайк.

При первом же взгляде на него стало ясно, что капризница фортуна наконец-то повернулась к нему лицом. Подкатил Гримсдайк в ярком спортивном автомобиле, в новом твидовом полупальто и прекрасном жилете, в начищенных до блеска туфлях, с гладко выбритой благоухающей физиономией и с моноклем. Руки этого пижона были затянуты в желтые лайковые перчатки, а у ног прыгал щенок бульдога. Словом, Гримсдайк всем своим видом напоминал молодого аристократа, только что выигравшего на скачках.

Хотя Фаркухарсон и набросился на Гримсдайка с вопросами, каким образом ему удалось провести профессуру и получить диплом и когда он, черт возьми, собирается приступить к работе, Гримсдайк все продолжал держаться со стариком как любимый племянник. Лишь когда речь его дяди окончательно свелась к потоку междометий, ни одного из которых я здесь привести не в состоянии, Гримсдайк предложил мне улизнуть в «Четыре подковы».

— Биржа, похоже, снова процветает, — как бы между прочим заметил я, когда мы вошли в паб.

— Биржа-то? — встрепенулся Гримсдайк. — Ах да, разумеется. Пока держится. Да, кстати, старичок, я ведь, кажется, должен тебе пару монет? Хочешь — могу сейчас отдать. Ничего, что у меня одни пятерки? Сигаретой угощайся — тебе, по-моему, нравятся эти черные русские торпеды. А теперь давай закажем выпивку. Чем тебя угостить?

— Пинтой горького.

— Как, пиво? Что за глупости? Нет уж, мы будем пить шампанское. Такой повод — рождение нового медицинского тандема. Помнишь, Бантинг и Бест, Флоури и Флеминг, Орт и Петтенкофер?

— Что ты несешь?

— Потерпи минутку. Эй, хозяин! Нам — вашего лучшего шампанского!

В следующую минуту выяснилось, что хозяин имел право торговать только пивом, поэтому вместо «Вдовы Клико» или «Дом Периньон» нам пришлось довольствоваться домашним элем, специально выдержанным с Рождества.

— Так в чем дело? — твердым голосом спросил я, нисколько не желая втягиваться в очередную авантюру, которую наверняка уготовил для меня Гримсдайк.

— Ты уже сдавал экзамен? — спросил он.

— Да. Экзаменаторы меня не поняли.

— Коль носишь власяницу, не ропщи на щекотку, — высокопарно изрек Гримсдайк. — Кстати, тебе не удалось выяснить, где печатают экзаменационные билеты? В типографиях есть ребята, которые за пару гиней душу дьяволу продадут.

— Вообще-то по большому счету я вовсе не готов пожертвовать профессиональной честностью, — вдруг, сам того не ожидая, выпалил я.

— Вот и умница. Лично я свято уверовал в профессиональную честность с тех пор, как узнал от Плюгавца Мориса, сколько раз тот сдавал заключительный экзамен. Прорвался он, по-моему, с восьмой попытки. Ты же знаешь, как они подбирают трудных пациентов с заковыристыми диагнозами — по всем лондонским клиникам рыщут в поисках подходящих хроников. Так вот, старина Морис пару месяцев шатался по больницам и госпиталям, пока наконец не преисполнился уверенности, что выучил диагнозы всех трудных больных и запомнил их физиономии. И на экзамен он отправился, напевая себе под нос и посвистывая, свято убежденный, что уже заранее знает, кто чем болен.

— При чем же тут честность? — не выдержал я.

— Сейчас поймешь. Экзаменатор схватил Мориса за рукав и, к вящему ужасу моего приятеля, потащил его к кровати, на которой возлежал единственный пациент, которого Плюгавец прежде и в глаза не видел. И вот для Мориса настал момент истины. «Сэр, — торжественно промолвил он, — я считаю своим долгом известить вас, что уже однажды обследовал этого пациента в больнице и его диагноз мне известен». Сраженный наповал такой героической откровенностью, старый экзаменатор прошамкал: «Спасибо за искренность, молодой человек. Посмотрите тогда вот этого». И Морис сдал.

— Здорово, — восхитился я. — Теперь объясни, какое злодейство ты замыслил на сей раз…

— Кстати, я забыл тебе сказать, что мы с тобой уже расквитались с долгами и вырвались из лап этих саблезубых тигров Вилсона, Верескилля и Возлюблингера.

— Мы?

— Не далее как вчера я забежал к ним, чтобы швырнуть им в морды их презренное злато. Мне это так понравилось, что я и за тебя швырнул. Вот расписки — держи. Предлагаю устроить торжественное сожжение в баре «Пиккадилли». Как ты на это смотришь?

— Послушай, — вдруг спохватился я. — Надеюсь, ты не участвуешь в какой-нибудь афере? Я имею в виду фальшивые дипломы, подпольные аборты или что-нибудь еще в этом же роде.

Гримсдайк болезненно скривился:

— За кого ты меня принимаешь, старичок? Мои самые крупные аферы никогда не выходили за пределы экзаменационной аудитории. Нет, старичок, тут все просто. Так и быть, раскрою тебе тайну. Благодаря старым фамильным связям я устроился на выгодную должность. Личным врачом самой леди Хоукинс — вдовы того самого деятеля, который прибрал к рукам пол-Йоханнесбурга и долгое время добывал едва ли не половину мирового золота. Старушенция обитает в роскошном замке возле Глостера. Скупа, как последний сборщик налогов, но придворного лекаря жалует. Меня то есть…

— Ты что, альфонсом, что ли, заделался? — ухмыльнулся я. — Врачом-жиголо?

Гримсдайк гневно стукнул стаканом об стол.

— Я твои долги оплачиваю, а ты…

— Прости, старина, — улыбнулся я. — Но сам признай: что бы ты подумал на моем месте? Тем более что до сих пор репутации сэра Галахада за тобой не водилось.

— Послушай, леди Хоукинс уже девяносто четыре! — взорвался Гримсдайк. — К тому же она совершенно чокнутая. Счастье только, что она, как и моя покойная бабуля, совершенно помешана на врачах. Мне достаточно только прохрюкать что-нибудь о чудесах современной медицины, почерпнутое из «Ридерз дайджест», и она уже счастлива. Непонятные термины приводят ее в телячий восторг. А про какие-нибудь изотопы или гастроскопы она знает больше нас с тобой. Жаль, что бедняга на ладан дышит. Того и гляди ноги протянет.

— Но тогда ты останешься без работы.

— И да, и нет. Мне уже рассказали, что старуха завещала мне кругленькую сумму. Представляешь, старик, — тысячи фунтов, свободных от налогообложения, как выигрыш в лотерею! И вот тут-то в игру вступаешь ты. Махнем куда-нибудь на Багамы и откроем маленькую частную клинику для усталых газетных магнатов, кинозвезд и так далее. Ты со своим парк-лейнским шиком станешь принимать клиентов, а я возьму на себя все организационные хлопоты. Согласись, старичок, денежки я считать умею, хотя и аппендикс от аденоидов пока еще отличаю. Что скажешь?

— А что я могу сказать? — пожал плечами я. — Ведь все это так внезапно…

— Обдумай, время есть. Ты собираешься в следующем месяце прийти на вечер встреч в больницу?

Я молча кивнул.

— Тогда вернемся к этому разговору там. Только не думай, что я призываю тебя пировать на награбленные богатства. Я обхаживаю старушку по высшему классу, а при малейшей необходимости вызываю самых лучших специалистов. Да и вообще многие люди завещают деньги своим докторам, — добавил Гримсдайк. — Еще выпьем?

Я помотал головой:

— Нет, мне еще кое-каких пациентов надо посетить. А я уже твердо уразумел: стоит им только разок унюхать алкогольные пары, и тут же распространится слух, что доктор пьет как лошадь.

— Вот, возьми. — Гримсдайк протянул мне таблетки. — Хлорофилл устраняет все неприятные запахи. Никакой пациент или даже легавый не учует.