Страница 22 из 39
Ужин состоял из холодного лосося (спасибо холециститу судьи!), мягкого сыра (остеохондроз жены почтмейстера), свежего масла (геморрой папаши констебля) и стаканчика портвейна по случаю моего приезда (грыжа викария). Доктор Фаркухарсон забавлял меня байками про Западную Африку, сравнивая чернокожих пациентов с нашими, и я быстро удостоверился, что его познания в современной медицине сохранились на уровне пиявок и кровопускания. Пожалуй, решил я, пара-тройка лекций ему и в самом деле не повредят.
Не прошло и недели, как я осознал, что медицинская практика в этом районе Англии разительно отличается от всего остального, мною виденного. Прежде всего большинство пациентов страдали здесь от болезней, абсолютно неведомых современной медицинской науке. В больнице Святого Суизина нас приучили обследовать пациента, будучи твердо уверенными, что любые симптомы можно будет с легкостью отыскать на страницах «Справочника по диагностике» Френча — роскошного фолианта в сафьяновом переплете; здесь же, в непривычном пасторальном окружении, мне приходилось сталкиваться с такими головоломками, как «жаворонки в брюхе шкворчат», «по ночам хорьки по хребту так и шныряют, так и шныряют» или «болит-то, доктор, ну вроде как жеребец тебя копытом по черепушке хрястнет». Даже в тех редких случаях, когда пациенту удавалось припомнить диагноз, некогда установленный доктором Фаркухарсоном, толку мне от этого было с гулькин нос. Как, скажем, прикажете истолковать слова женщины, жалующейся, что ее мужа «ишак разбил»? А у бедняги оказывался всего-навсего банальный ишиас.
Ну и вдобавок посещение врача почти всегда оборачивалось не столько оказанием помощи страдальцу, как развлечением для его домочадцев. На крик «Футы, это ведь доктор!» отовсюду высыпала ребятня — поглазеть на приезжее диво. Мне приходилось осматривать больного, будучи окруженным разновозрастной толпой. Представляете, каково расспрашивать в таких условиях про стул и прочие интимные подробности? Когда мне удавалось выставить всю визгливую и хохочущую ораву вон, детишки развлекались тем, что поочередно заглядывали в комнату, а мои попытки прослушать тоны сердца то и дело прерывались зловещим шепотом:
— Он бедной мамочке всю грудь какой-то черной дрыной истыкал!
В домах, где детей не было и пациенты вели более спокойный образ жизни, со мной подолгу общались по душам, не только посвящая в семейные истории, но и делясь планами на будущее. Заходя к очередному такому пациенту, возлежавшему на кровати в спальне, я быстро здоровался и спрашивал, в чем дело. В ответ больной скрещивал на груди руки, вздыхал, возводил к потолку глаза и говорил:
— Видите ли, доктор, во время Первой мировой войны мне как-то довелось сидеть в одном окопе и…
Или:
— Ах, доктор, я стала плохо чувствовать себя с тех самых пор, как мой муж подался в десантники…
Когда как-то вечером за ужином я поделился своими сложностями с доктором Фаркухарсоном, он усмехнулся и сказал мне:
— О, им просто нужно, чтобы рядом была какая-то живая душа. Друзьям надоедать они не хотят, а родные их уже не слышат. Викария они побаиваются, вот и получается, что, кроме доктора, поплакаться в жилетку им некому. — Он принялся прочищать чубук трубки тонким скальпелем, который специально для этой цели держал на камине. — Пусть я и бронтозавр от медицины, но я их прекрасно понимаю. Увы, нынешнее поколение врачей не воспитывают в таком духе. Глупо, да? А ведь любого практикующего врача спросите, и он скажет вам, что половину времени вынужден просто выслушивать пациентов и сочувствовать им. А ведь это раз в десять труднее, чем лечить их, вы уж поверьте старику. Скажите, вы пользовались термометром?
— Нет — каким образом? У нас ведь только один в приемной, да и тот разбит.
— Верно, разбит, — вздохнул доктор Фаркухарсон. — Впрочем, кому нужен доктор, который и без него не способен определить, лихорадит ли больного? Вам-то без термометра, конечно, никуда. В рот больному засунете и — наслаждаетесь тишиной сколько влезет. Или заткнете уши рожками стетоскопа… От этого, правда, толку меньше — половина здешних пациентов скорее даст себя зарезать, чем оголится перед доктором хоть по пояс. Еще можно измерять пульс, а при этом хмуриться — от страха у многих язык отнимается. Можно даже без часов обойтись. Я, например, долго не мог позволить себе обзавестись часами и полтора года пялился просто на сложенную ладошку, и, представьте себе, никто даже не заподозрил подвоха.
Я закивал.
— Что же касается зрителей, постарайтесь их чем-нибудь занять. Все, конечно, обожают наблюдать, как появляется на свет младенец, но еще больше местные обитатели любят играть в сиделок. Пусть кипятят воду и носят ее — чем больше, тем лучше. Когда всю посуду займут водой, велите рвать простыни на бинты. — Доктор Фаркухарсон попыхтел трубкой и продолжил: — Никогда с места в карьер не спрашивайте больного: «На что жалуетесь?» Вам ответят примерно так: «Вы должны знать, доктор, — я вовсе не из тех, кто жалуется на здоровье, однако…» И пошло-поехало. Не начинайте также с вопроса «Что с вами?» — потому что вам могут ответить: «А я-то думал это от вас услышать, доктор». Никогда также не спрашивайте: «Что привело вас ко мне?» В девяти случаях из десяти вам скажут: «муж», «жена» или даже «ноги». Как бы вам ни хотелось поспеть к ужину домой, наберитесь терпения и всегда выслушивайте все жалобы больного, сколь бы длинными и утомительными они ни казались. Порой к вам приходят совсем по другому поводу, но смущаются или просто боятся выложить без утайки все, что их тревожит. И всегда выдавайте им хоть какое-то снадобье, даже если вы, как и все Фармацевтическое общество, уверены, что оно абсолютно бесполезно, — ведь утопающий хватается за любую соломинку. Никогда не произносите вслух, что «это случай интересный». Даже у больных ведь хватает ума понять, что интересные для нас случаи только те, в которых мы ни уха ни рыла не смыслим.
Я вновь согласно кивнул.
— Немножко опыта, и половине больных вы сможете ставить диагноз прямо с порога, — произнес доктор Фаркухарсон после короткого молчания. — Медные трубы на стенах и тигриные шкуры на полу — верный признак гипертонии. Коробочки шоколадных конфет на пианино и раскормленный пекинес на коврике — переедание и избыточный вес. Неоплаченные счета на туалетном столике и сигаретный пепел на ковре в гостиной — язва двенадцатиперстной кишки. Бегонии на подоконниках и салфетки на креслах и диванах почти всегда в моей практике указывали на запор. Все вполне логично. Если держать ушки на макушке, то не нужно залезать под кровать и проверять, не прячется ли там любовник, чтобы определить у женщины сексуальную неудовлетворенность. И никогда не стесняйтесь справляться насчет семейных психических заболеваний. Лично я всегда начинаю с вопроса: «Сколько у вас родных в психушке?» И вы даже не поверите, что я слышу в ответ даже в лучших семьях. Однако я заболтал вас, старина, — извиняющимся тоном произнес доктор Фаркухарсон. — Теперь сами немного мне расскажите. Что-нибудь интересное сегодня подвернулось?
— Один необычный психический случай, — сказал я. — Пришел фермер с жалобой на то, что испытывает сильнейший оргазм всякий раз, как сморкается.
Доктор Фаркухарсон встрепенулся и задумчиво посмотрел на тлеющий в трубке табак.
— Да, в самом деле весьма любопытно. И что же вы ему посоветовали?
— Да ничего толкового. Я в психиатрии не силен. А вы бы что ему сказали?
— Я-то? — мечтательно усмехнулся доктор Фаркухарсон. — Я сказал бы, что дуракам всегда счастье!
И тут мне впервые показалось, что в медицине он все-таки разбирается лучше, чем я.
Глава 12
За месяц деревенской практики я поправился на целых шесть фунтов, окреп, загорел и поднабрался от Фаркухарсона куда больше врачебных тайн и приемов, чем от всего персонала Святого Суизина, вместе взятого. Оставшиеся в моем медицинском образовании прорехи превосходно восполнял местный констебль — самый толстый полицейский во всей Англии, если не считать персонажа комических спектаклей. Его единственная обязанность, на мой взгляд, состояла в наблюдении за тем, чтобы паб «Четыре подковы» вовремя закрывался; причем бдительный страж порядка следил за этой процедурой строго изнутри. Опорожнив пинту-другую, он расстегивал мундир и погружался в воспоминания. От него я узнал, например, что на красную тряпку реагируют вовсе не быки, а коровы. Быки же просто раздражаются, что их принимают за коров. Жил, оказывается, в местных краях и фермер, который настолько привык доить коров, что даже за руку здоровался, пожимая по одному пальцу поочередно. Добил же меня констебль вот какой байкой.