Всеобщая история

Словом, трудность положения, в котором очутился Арат и с ним вместе ахейский союз в борьбе с Клеоменом, создана была не этолянами. Замыслы этолян о тройственном союзе так и не осуществились вплоть до 218 г. до Р.X., и опасения мегалопольских послов, что ахеянам придется вести войну не с одним Клеоменом, но и с этолянами, не оправдались к тому времени, когда союзное ахейское собрание решило призвать Антигона в Пелопоннес и предоставить ему главнокомандование союзными войсками. Источник затруднений лежал глубже и ближе — во внутренних отношениях ахейской федерации. Он остался не выясненным для Полибия; еще меньше понимал его Арат, известия которого об этой эпохе исправляются отчасти и пополняются историком из других источников. Полибий был еще слишком близок к описываемым событиям, чтобы стать в свободное, критическое отношение и к личности основателя ахейского союза, и к его мероприятиям. Рассказ его о Клеоменовой войне (II 45—70) представляет яркий образчик того рода историографии, в котором необходимо возможно строже различать самое изложение фактов, обстоятельное, ясное и вообще правдивое, с одной стороны, и субъективное освещение и объяснение их — с другой. Позднейшим критикам не удалось уличить Полибия в сознательной лжи и умышленном извращении фактов; но вне всякого сомнения находится зависимость его от «Записок» Арата и вследствие того односторонность освещения некоторых событий и особенно противников вождя ахеян219*. Правдивость Полибия находит себе очевиднейшее подтверждение в том, что он без пощады разоблачает двусмысленное и двуличное поведение Арата по отношению и к македонскому царю, и к ахейскому народу, и в особенности к Коринфу, то самое, что скрыл Арат в своих «Записках».

Если Полибий вслед за Аратом негодует на этолян за коварные замыслы и враждебные действия против ахеян, то для наблюдателя более отдаленного поведение союзных властей ахейских с Аратом во главе представляет, если не больше, то никак не меньше ошибок и несправедливого насилия. Как бы в ответ на замыслы этолян Арат весною 227 г. до Р.X. совершил вооруженное вторжение в Элиду, находившуюся в дружественном союзе с Этолией, что равнялось вызову, обращенному против самих этолян220*. Вообще первый период войны до революции в Спарте (225 г. до Р.X.) прошел в нескольких захватах с одной и другой стороны и в нескольких сражениях: те и другие доказали военное превосходство Клеомена и ловкость Арата в захвате городов путем хитрости и тайных сношений с изменниками. Важнейшим делом этого периода было отнятие у Клеомена Мантинеи, первоначально союзного ахейского города. Властью союзного стратега Арат даровал право гражданства мантинейским обывателям в видах, разумеется, усиления ахейской партии и поставил здесь союзный гарнизон и наемное войско для обеспечения верности завоеванного города. Таким образом, один из сильнейших городов Пелопоннеса низведен был на положение подчиненного члена союза; внутренние отношения его устраивались сообразно целям союзной власти. Понятно, что город воспользовался первым случаем к отпадению, или точнее, к возвращению себе политической независимости. Когда по совершении переворота Клеомен снова появился на поле сражения, жители Мантинеи отдались ему добровольно, часть союзного гарнизона перебили, остальных ахеян выгнали из города. Нельзя при этом обойти молчанием, что, по словам самого же Полибия, передача города Клеомену была последствием междоусобной распри и, следовательно, делом, одной из партий, на время восторжествовавшей над сторонниками принадлежности к союзу, а не «тяжким и преступным вероломством» всех мантинеян, как выражается Полибий. Жертвою междоусобной распри пала, вероятно, и часть гарнизона. Впоследствии (222 г. до Р.X.) ахеяне при помощи Антигона отвоевали Мантинею у Клеомена и жестоко покарали город. Как ни старается Полибий смягчить нарисованную Филархом картину бедствий, постигших в это время мантинеян, непререкаемым остается тот факт, что кара постигла всех мантинеян без различия пола, возраста, состояния и простиралась не на современников только, но на вечные времена, на все последующие поколения. Самый город переименован был в угоду могущественному союзнику в Антигонию. Если описание Филарха страдало обычными у этого писателя риторическими прикрасами, то и возражения Полибия не менее того обличают крайнее усилие подыскать оправдание в общих рассуждениях о людской неблагодарности и о суровых правах победителя. Рассказ Плутарха занимает середину между крайностями, и факты, им сообщенные, менее всего свидетельствуют о добросердечии Арата и ахеян. «Обращение ахеян с Мантинеей признавалось несогласным с достоинством эллинов, — рассказывает Плутарх. — И в самом деле, руками Антигона овладев мантинейцами, они умертвили влиятельнейших и знатнейших граждан, остальных частью продали, частью заковали в цепи и отправили в Македонию, детей и женщин обратили в рабство, причем третью долю вырученных от продажи денег взяли себе, а две трети предоставили македонянам. Но это можно бы еще оправдать требованием возмездия; ибо хотя и жестоко поступать так в состоянии раздражения с единоплеменниками и единокровными, но, по словам Симонида, в бедственном положении сладостно и нежестоко доставлять врачевание и удовлетворение душе больной, как бы снедаемой пламенем. Однако то, что потом учинил Арат с городом, не может быть оправдано ни благовидными доводами, ни трудностью положения, именно: когда аргивяне получили этот город в дар от Антигона и постановили заселить его снова. Арат, будучи выбран в вожди колонии и занимая должность стратега, настоял на том, чтобы город не именовался более Мантинеей, но Антигонией, имя, которое он удерживает до сих пор. Так “восхитительная Мантинея” стерта была с лица земли, думается нам, по вине Арата и продолжает по настоящее время называться именем своих палачей и истребителей ее граждан»221*. Участь Мантинеи близко напоминает последовавшую в 146 г. до Р.X. гибель другого, еще более знаменитого города, Коринфа, с тою разницею, что Коринф был разрушен до основания и восстановление его возбранено было врагами ахеян и завоевателями Эллады, римлянами.

Однако добровольная сдача Мантинеи Клеомену открывала собою целый ряд тяжелых потерь и неудач для ахеян и Арата. По мере того как росло в массах сочувствие к смелому преобразователю Спарты, убывали силы Арата и его влияние в союзе, и он, еще не дождавшись какого-либо большого сражения, решил заручиться союзом Антигона на случай новых опасностей. При посредстве мегалопольских друзей Арат начал тайные переговоры с царем Македонии, тайные не только потому, что, как рассказывает Полибий, он опасался вызвать противодействие своим замыслам со стороны Клеомена и этолян и показать себя перед ахеянами человеком, ищущим помощи у врагов, но и потому главным образом, что не мог пока рассчитывать на принятие ахейским собранием открытого предложения о союзе с Антигоном. Помимо того, что ахеяне считали для себя наиболее почетным вести войну одним, без союзников, и желали сохранить дружбу Птолемея Эвергета, помимо этого, ахеяне и, прежде всего, коринфяне должны были бы увидеть в таком предложении прямую измену союзу, посягательство на целость и неприкосновенность его территории.

Верность Мегалополя союзу не подлежала сомнению. Первый шаг к сближению ахеян с Антигоном сделан был Аратом с искусством тонкого дипломата. Мегалопольские друзья его, снабженные тайными полномочиями от Арата, возвратились от македонского царя с положительными известиями о дружественном его настроении и о готовности помочь Мегалополю, если последует на то согласие ахейского собрания. Мегалопольцы, с одной стороны, жестоко теснимые лакедемонянами, с другой — более прочих ахеян связанные с македонской династией взаимными услугами с давнего времени, предлагали народному собранию ахеян не медлить с призванием Антигона в Пелопоннес и тут же предоставить ему верховное ведение дел союза. Арат хорошо знал, что помощь царя может быть куплена ценою Акрокоринфа, того самого кремля, с отнятием которого у Антигона Гоната соединены были самые славные дни в его жизни. Антигон понимал Арата, когда этот последний через мегалопольских послов обещал в неопределенных выражениях разрешить вопрос о гарантиях к обоюдному удовольствию; для него было достаточно, что договор о вознаграждении откладывался до той решительной минуты, когда Арату нельзя будет выбирать и колебаться. Предложение мегалопольцев о призвании Антигона было принято ахейским собранием, тем самым осуществлялось затаенное в глубине души желание Арата, чтобы почин в обращении к «врагам» исходил не от него, а от самого ахейского народа. Эта главная цель была достигнута. Тогда Арат выступил с патриотическим увещанием к народу: до поры до времени вести войну собственными силами, испытать раньше все средства и только тогда искать помощи у «друзей», когда собственные усилия не увенчаются успехом222*. Руками мегалопольцев, путем сокрытых переговоров для ахеян Арат достиг того, что народ взирал на Антигона как на дружественного государя, и союзное войско ахеян готово было стать под его начальство. Достойно внимания, что Полибий ни одним словом не упоминает о том, чтобы Арат, до принятия ли решения, или после, возбуждал вопрос о вознаграждении Антигона за услугу. На этом вопросе он ясно провидел крушение всех своих планов.