Страница 404 из 416
Вскоре после этого произошла битва между Димою и Фарами при Гекатомбее, кончившаяся жестоким поражением Арата. На происходившем вслед за сим собрании ахеяне единодушно постановили обратиться к Антигону, и Арат отправил послом к царю своего сына кончить переговоры о помощи. Теперь, как и прежде, не было речи в собрании о гарантиях договора, каких может потребовать Антигон от ахейского союза; вопрос о них возбужден был только после принятия окончательного решения, причем сразу обнаружилось, что союзу предстоит пожертвовать Коринфом, раз он желает пользоваться войсками Антигона. Дело было отложено до выяснения вопроса о залоге со стороны ахеян, ибо отдать коринфян насильно в руки македонян ахеяне не решались. Но теперь Антигон еще более убедился в готовности Арата загладить старую вину и отдать ему Акрокоринф обратно223*. Арат поспешил отправить к нему родного сына, и если ахеяне не звали тотчас царя, то не по вине Арата. Настроение вождя и руководителя ахеян вполне раскрывает перед нами Полибий несколькими строками ниже, в кратком упоминании о третьем постановлении ахеян — заключить союз с Антигоном, после того уже, как в Коринфе возобладала партия Клеомена, призывавшая его в город; на Акрокоринфе все еще держался союзный гарнизон ахеян. Поведение коринфян, по словам историка, «давало ахеянам благовидный предлог и повод к действию; за него-то и ухватился Арат и предложил Антигону Акрокоринф, чем избавлял себя от тяготевшей на нем вины перед домом македонян, давал достаточное ручательство за прочность будущего союза и — что самое важное — доставлял Антигону опорный пункт для войны с лакедемонянами».
В оценке этого хода Аратовой дипломатии, ставшего роковым для свободы эллинов, новые историки сильно разногласят между собою. Например, Шорн, Фримен, Дройзен, Герцберг, не говоря уже о Брандштетере и Лукасе, вслед за Плутархом осуждают Арата за то, что упорством в противодействии Клеомену и отказом уступить руководящую роль более даровитому и более счастливому сопернику, он накликал чужеземное иго на Пелопоннес и через него на всю Элладу, тем самым погубил свободу эллинов. Напротив, Васильевский, Клат, Дюбуа стараются найти оправдание для Арата в его отрицательном отношении к социальным замыслам Клеомена, в родстве и взаимной близости македонян и эллинов, которые давно уже не были чужими друг другу народами, в том наконец, что Клеомен и Арат представляли собою воплощение непримиримых политических и социальных начал224*. Не защищая Арата и не нападая на него, не вдаваясь в туманные соображения о том, что сталось бы с Элладою, если бы Арат предоставил гегемонию над союзом Клеомену, мы обязаны только подвести итоги бесспорным фактам, а факты эти свидетельствуют, что Арат собственными руками разрушал дело, которое создано было при его деятельном участии и руководстве; он отдавал во власть тиранов и македонских гарнизонов те самые города, которые раньше освобождал с геройским самоотвержением и настойчивостью. Сообщаемые Полибием и Плутархом данные не оставляют на этот счет никакого сомнения. Плохой воин и полководец, «наполнивший Пелопоннес трофеями врагов»; что мог противопоставить Арат обаятельной личности спартанского царя, если он к тому же помышлял об отсечении от союза одного из главнейших его членов и тем решался купить помощь Антигона? То, что составляло душу объединительного движения, теперь отлетало от ахейского союза, и сопротивление Арата Клеомену, а равно отказ его принять гегемонию царя Спарты утрачивали теперь всякое оправдание; помощь Антигона означала, как вскоре и обнаружилось на деле, подчинение эллинов видам македонской династии. Между тем каждый эллин, сколько-нибудь уважающий благородство своего происхождения, допускал гегемонию последнего спартанца охотнее, нежели первого македонянина.
Правда, Клеомен обращал к себе массы пелопоннесского населения надеждами на социальный и экономический переворот, но и благомыслящие элементы в Ахае отвращались от своего вождя под давлением его новой, македонской политики. Как рассказывает Плутарх, сношение между ахеянами и Клеоменом не состоялось в решительную минуту благодаря главным образом проискам Арата, ибо к тому времени (224/223 г. до Р.X.) договор его с Антигоном заключен был окончательно, и он постарался не допустить Клеомена на собрание ахеян в Аргосе: там царь Спарты мог легко увлечь народ на свою сторону. Для читателя ясно, что политика главы союза далеко не отвечала настроению большинства. «Засим, — продолжает биограф Арата и Клеомена, — смута распространилась среди ахеян, и началось отпадение городов, ибо масса народная питала надежду на раздел полей и уничтожение долгов, знатные сильно тяготились Аратом, наконец, иных возмущало призвание македонян в Пелопоннес»225*.
Первым последствием сближения ахеян с Антигоном через Арата и Мегалополь был переход Птолемея со всеми его денежными средствами на сторону Клеомена, и вскоре засим последовала несчастная для Арата битва при Гекатомбее, в которой приняли участие все союзные войска226*. В то время, когда настоятельно требовалось единодушие и напряжение сил в одну сторону, ахеяне впадали в раздумье и нерешительность под влиянием крутого поворота во внешней политике. Заключить союз с Антигоном оказалось невозможным, не пожертвовав Акрокоринфом, и большинство ахеян, но не Арат, предпочло примириться с Клеоменом на условии признания царя Спарты гегемоном союза. Переговоры с Клеоменом приходили к благополучному концу, пока Арат, добровольно отказавшийся от предложенной ему стратегии, не стоял у власти, и затем в ближайшую стратегию Арата и главным образом благодаря ему кончились ничем или — вернее — обоюдосторонним недовольством и раздражением227*.
Теперь-то наступили события, поколебавшие самые основы ахейской федерации. В сравнении с ними потеря Мантинеи была маловажною подробностью: ведь и до Клеоменовой войны город этот находился в слабой связи с союзом, если вначале он перешел к этолянам, потом к Клеомену. Вслед за возобновлением военных действий обнаружилась измена в Сикионе, и город едва не был взят царем Спарты; пала Пеллена, причем изгнан был союзный стратег, быть может, сам Арат, взяты Феней и Пентелий. Тотчас после этого примкнули к Клеомену аргосцы и ввели в свой город спартанский гарнизон флиунтяне; многие сикионяне и коринфяне вели открыто переговоры с Клеоменом о сдаче. «Тяжелое смущение вдруг овладело Аратом, — замечает Плутарх, — ибо он видел, что Пелопоннес потрясен, и склонные к переменам граждане поднимают восстание в городах»228*. Ахейский союз распадался не только в тех частях, которые были приобретены в разное время, как это представлялось Плутарху, но и в первоначальном своем составе: Пеллена была собственным городом ахеян. Эпидавр, Гермиона, Трезена добровольно передались Клеомену. С появлением его на Коринфском перешейке мегаряне отделились от Ахаи и «с согласия ахеян» вошли в беотийский союз229*. Мало согласуется следующая характеристика союзных отношений у Полибия с теми самыми историческими данными, которыми мы обязаны главным образом ему же: «Эта форма правления (союзное устройство ахеян), — говорит историк, — усвоена была некоторыми пелопоннесцами по собственному почину; многие привлечены были посредством увещания и доводов рассудка; наконец и те, которых ахеяне при удобном случае заставили примкнуть к союзу, весьма скоро нашли для себя удобным вынужденное вначале устройство»230*.
Что было бы с Пелопоннесом и Элладою в том случае, если бы Арат согласился уступить Клеомену руководящую роль в Пелопоннесе, мы загадывать не станем. Верно одно, что он не оправдал бы опасений одних и упований других на насильственный раздел имуществ. Плутарх положительно свидетельствует, что возвращение Аргоса от Клеомена в ахейский союз совершилось при участии самого аргивского народа, недовольного тем, что Клеомен вопреки ожиданиям не уничтожил долговых обязательств231*. Если бы Арат твердо верил в превосходство союзных учреждений, то он мог бы спокойно рассчитывать на то, что гегемония Клеомена сама собою уступила бы место первоначальному союзному устройству. Потом, ни на чем не основанным кажется нам предположение некоторых новых историков, будто прежние тираны пелопоннесских городов находили себе поддержку в Клеомене. Напротив, тирания давно уже опиралась на македонские гарнизоны и на деньги македонских царей; следовательно, если в Клеоменову войну бывшие тираны и подняли голову, то случилось это не по вине Клеомена, а благодаря македонской политике Арата. Тогда как Антигон Досон вскоре по прибытии в Пелопоннес, ранее какого-либо решительного дела, отдал приказ восстановить в Аргосе статуи тиранов и низвергнуть изображения освободителей Акрокоринфа от македонского гарнизона, ненависть к тирании составляла одну из постоянных особенностей Спарты. Во всяком случае, для каждого должно быть ясно, что не этоляне и даже не Клеомен были виновниками разложения ахейского союза в эту эпоху. Союзные учреждения ахеян дали Арату возможность управлять судьбами союза в течение многих лет; но в трудные времена у вождя не оказывалось достаточно ни военной доблести, ни возвышенных порывов, способных воодушевлять и увлекать народные массы, ни политического мужества, в столь высокой мере отличавшего Клеомена. Недостаток положительных достоинств и побудил Арата искать союза Антигона. Казни изменивших союзу сикионян, розыски против колебавшихся в своей верности коринфян, конфискация имуществ Клеоменовых сторонников в Аргосе, насильственная смерть бывшего союзного стратега, Аристомаха, — все это были неизбежные последствия колебаний и ошибок самого Арата и союзных властей232*. Ошибочным оказался и долго лелеянный Аратом план призвания Антигона в Пелопоннес. Правы были ахеяне, когда долгое время упорно отказывались выдать Антигону Акрокоринф. Чтобы провести эту меру до конца, Арату потребовалась и безответственная власть, и звание самодержавного стратега, и сокращение территории союза, наконец, страх ахеян перед победоносным Клеоменом. Только при таких обстоятельствах собрание ахеян в Эгии (223/222 г. до Р.X.) бесповоротно решило отдаться Антигону при условии возвращения ему Акрокоринфа и предоставления неограниченного командования войсками на суше и на море. Ценою свободы и независимости союза куплена была победа над Клеоменом при содействии македонского царя.