Страница 402 из 416
Не обращая должного внимания на благоприятно сложившиеся для Ахаи внешние условия, Полибий тем самым вынужден был искать ответа на занимавший его вопрос в исключительных достоинствах ахейского племени, причем неминуемо впадал в преувеличения и неточности. Историк сознается, что ахейский народ сам по себе не выдавался над другими народами ни обширностью занимаемой территории, ни большим числом городов, ни богатством, ни военными доблестями, что ахеяне были слабее почти всех эллинов, не говоря уже об аркадянах или лакедемонянах. «Каким же образом, — спрашивает себя Полибий, — и по какой причине народы только что названные и все прочие пелопоннесцы соглашались теперь участвовать в союзе ахеян и именовать себя ахеянами212*?» Ввиду сказанного выше, казалось бы, достаточно было поставить такой вопрос для того, чтобы внимание историка обратилось к тогдашнему состоянию Пелопоннеса и здесь искало бы разгадки удивительного на первый взгляд явления. Тогда и оказалось бы, что относительная слабость ахеян, исключавшая возможность притязаний их на гегемонию или господство, составляла одно из важных условий преуспеяния ахейской федерации. Потом отсутствие сильных, богатых городов на ахейской территории облегчало возникновение организации на основе равного участия всех членов в общих делах и одинакового отречения от некоторых прав верховности. Мы уже знаем, что федерация аркадян на первых же порах своего существования сильно страдала от соперничества больших городов с Мегалополем. Слабое сравнительно с другими частями Эллады развитие местных интересов и городской обособленности давало ахеянам возможность сохранить старые привычки к совместному решению дел целого племени в большей силе и неприкосновенности. Вместо всего этого Полибий выдвигает на передний план добродушие, честность и неизменное благородство ахеян как основную причину роста ахейской федерации. В подтверждение того, что эти качества были искони присущи ахеянам, историк приводит некоторые факты из прошлого их, а именно: обращение италийских эллинов к ахеянам за содействием к водворению у них порядка и взаимного согласия, перенесение на почву Италии союзных ахейских отношений и наконец призвание ахеян в третейские судьи для разрешения споров между ахеянами и лакедемонянами213*. Историк не замечает того, что предпочтение ахеян со стороны италийских эллинов определялось зависимостью этих последних от ахейских городов как колонистов от своих метрополий; сибаритяне, кротонцы и кавлониаты только пересадили в Италию союзные учреждения родины. Что касается выбора ахеян в третейские судьи, то подобной чести удостаивались обыкновенно слабейшие эллинские народы, к тому же не заинтересованные прямо в подлежащем суду их споре. Таким образом, во всех случаях, сообщенных Полибием, нет места исключительным добродетелям ахейского племени. Самое уверение Полибия, будто по низвержении царей правление ахеян было непрерывно демократическое, не оправдывается показаниями Фукидида и Ксенофонта об олигархии в ахейских городах214*.
Образование ахейского союза и дальнейшие успехи его определялись не только внутренним состоянием Пелопоннеса и положением в нем македонян, но и тогдашними отношениями между династиями македонскою и египетскою. С первых шагов своей политической деятельности Арат находил сильную поддержку у царей Египта, Птоломеев Филадельфа и Эвергета, которые поощряли успехи новой организации, как более всего опасной Антигонидам. В разное время Арат получил от египетского двора 175 талантов, каковые суммы помогли ему привести к благополучному концу и дело освобождения родного Сикиона. Около 242 г. до Р.X. по его настоянию заключен был ахеянами союз с Птолемеем Эвергетом с присвоением египетскому царю звания военачальника на суше и на море, кажется, с этого же времени Арат получал от Птолемея Эвергета по шести талантов ежегодно. Теснимый Клеоменом, он долго медлил с призванием Антигона в Пелопоннес, между прочим, из опасения утратить через то дружбу и поддержку египетского царя. Этот последний действительно перенес свои милости на Клеомена, как скоро убедился, что вражда ахеян к македонской династии уступила место сближению и союзу215*. Таким образом, судьба ахейской федерации с самого начала определялась гораздо больше сложившимися к тому времени отношениями внутри Пелопоннеса и за его пределами, нежели природными добродетелями ахеян или личными качествами вождей их, на которых также настаивает Полибий. Вернее судил о себе сам Арат, когда говорил, что «не столько он властвует над обстоятельствами, сколько обстоятельства над ним»216*.
Поворотным моментом в истории ахейского союза и вместе непосильным испытанием для него была Клеоменова война (227—221 гг. до Р.X.). Начавшись между двумя важнейшими государствами, Спартою и ахейским союзом217*, она кончилась так, как и раньше кончались домашние распри эллинов: призванием на помощь той самой чужеземной силы, освобождение от которой было, казалось, целью и душою объединительного движения пелопоннесцев. Ахейский союз не выдержал испытания; в недрах его обнаружились раздор и борьба противоположных интересов; примирить их и направить хотя бы временно к одной высшей цели не сумели ни вожди ахеян, ни спартанский царь-революционер. Как всякая революция, не опирающаяся на широкий план органических преобразований, переворот Клеомена воодушевил народные массы Пелопоннеса лишь на первых порах; с другой стороны. Арат оказался бессильным совладать с новым движением, врывавшимся извне в ахейскую федерацию и грозившим гибелью делу рук его. В результате получились властное вмешательство македонской династии во внутренние отношения Пелопоннеса и утрата для эллинов свободы действия. Клеоменова война ознаменовалась социально-экономическим брожением в важнейших городах союза; оно, как бывало и раньше в Элладе, побуждало недовольных искать поддержки во враждебном государстве, на сей раз в Спарте, хотя бы с потерею некоторой доли политической самостоятельности, зато в надежде вознаградить себя имущественным равенством внутри общины; брожение, обнаружившее неустойчивость союзных связей в среде ахеян, вызвало со стороны союзной власти ряд насильственных мер, конфискацию имущества, кровопролитие, даже уничтожение целого города; выборный и ответственный стратег союза возведен в самодержавного вождя и наделен стражею телохранителей наподобие тирана.
Полибий под влиянием «Записок» Арата нападает с ожесточением на этолян, которые будто бы не устыдились заключить тройственный союз с Антигоном и Клеоменом с целью расторгнуть ахейскую федерацию, поделив между собою ее территорию, и были как бы виновниками войны. Коварными замыслами этолян историк старается оправдать обращение Арата к Антигону. Но дело в том, что этоляне дальше замыслов, — если еще таковые были, — не пошли ни перед началом Клеоменовой войны, ни во время ее. Тот же Арат не стал бы искать союза у союзников Спарты в самую трудную для себя пору; этоляне, правда, отказали ему в просимой помощи против Клеомена, упоминание о чем находим у Плутарха, но по-прежнему занимали нейтральное положение218*. Что этоляне действительно не участвовали в войне и не состояли в союзе с Антигоном, это дает ясно понять сам Полибий в нескольких местах своей истории: мегалопольские послы, отправившиеся к Антигону для переговоров по внушению Арата (224 г. до Р.X.), только угрожают тем, что этоляне могут выйти «из теперешнего покойного положения». Далее, когда Антигон выступил в поход на помощь ахеянам (223 г. до Р.X.), этоляне предупредили его, что встретят македонян с оружием в руках, если те попытаются пройти в Пелопоннес сухим путем, и тем вынудили Антигона переправить свои войска морем через Эврип и Эвбею. После несчастного сражения при Селласии (221 г. до Р.X.) бежавший в Александрию Клеомен только мечтал о возможности союза Спарты с этолянами против ахеян и македонян; но ни он, ни впоследствии этолийский посол Хленей ни одним словом не упоминают о союзных действиях этолян и лакедемонян в царствование Клеомена. Напротив, благодаря Плутарху мы знаем, что в пору спартанской революции (225 г. до Р.X.) этот самый Клеомен был враждебно настроен против этолян.