Страница 401 из 416
По своему составу и положению входивших в него городов ахейский союз был несравненно ближе, нежели этолийский, пониманию и привычкам просвещенного гражданина эллинской республики. Тогда как объединительное движение этолян больше напоминает политику Рима, дарованием гражданства приобщавшего италийские племена к римской народности, в союзе ахейском цветущие города Пелопоннеса не утрачивали своей индивидуальности и взамен некоторых прав суверенитета приобретали со вступлением в союз новые средства для достижения своих целей и более широкое поле деятельности для выдающихся граждан. По сравнению с ахейским этолийский союз с преобладанием грубых этолян должен был представляться Полибию делом насилия и неправды, помимо других мотивов неприязненного отношения историка к Этолии. Историк не мог не иметь в виду притязаний Спарты на гегемонию, а равно расширения этолийской территории за счет соседей, когда писал: «Нигде в такой степени и с такою последовательностью, как в государственном устройстве ахеян, не были осуществлены равенство, свобода и вообще истинное народоправство». «Так как ни один из первоначальных участников не пользовался никаким преимуществом, напротив всякий вновь примыкающий вступал на совершенно равных правах, то устройство это быстро достигло поставленной заранее цели, ибо имело двоякую надежнейшую опору в равенстве и милосердии»204*.
Однако преобладающая роль многих неахейских городов в ахейской федерации обязывала историка искать причин быстрого возрастания союза не столько в недрах первоначальной организации, сколько за ее пределами, в тогдашнем состоянии различных частей Пелопоннеса и их прежней истории. В одной из предыдущих глав мы старались свести вместе данные, свидетельствующие об успехах федеративного движения в Аркадии, особенно со времени основания Мегалополя (371—369 гг. до Р.X.); начала этого движения, теряются в более глубокой древности, на что указывает существование общеаркадского культа Зевса Ликейского и чеканка монет в V или даже в VI в. до Р.X. с надписью. Ко времени возобновления ахейского союза (284—280 гг. до Р.X.) привычки к согласному решению своих дел были очень сильны в аркадских городах и селениях, и от Павсания мы узнаем, что «аркадяне охотнее всех эллинов примкнули к союзу ахеян», чему предшествовал ряд совместных действий аркадян205*. Вскоре по окончании пелопоннесской войны Аргос и Коринф решили образовать общую республику, симполитию, с одним именем, с общими границами и учреждениями; по Анталкидову миру (387 г. до Р.X.) аргивско-коринфская симполития распалась. В смысле сближения пелопоннесцев между собою должны были действовать многократные попытки Спарты образовать пелопоннесский союз под своей гегемонией, попытки, увенчавшиеся временным успехом перед войною с персами и во время пелопоннесской войны. Пятнадцать лет спустя после Анталкидова мира народы Пелопоннеса соединяются сначала под главенством фивян, потом одни для борьбы с общим врагом, Спартою. Страх спартанской гегемонии побудил аркадян, аргивян и мессенян призвать в Пелопоннес войска Филиппа II (346—344 гг. до Р.X.); враждою к Спарте внушены Полибию те слова укоризны и обличения, с какими он обращается против Демосфена за его чрезмерный афинский патриотизм и за невнимание к нуждам утесненных Спартою пелопоннесцев206*. Унаследованная от предков ненависть к Спарте входит составным элементом в суждения нашего историка и о царе-реформаторе Клементе III, не говоря уже о Маханиде и Набиде. Родной город Полибия, по мысли основателей его Эпаминонда и Ликомеда, должен был оставаться навсегда оплотом свободы Пелопоннеса против посягательств Спарты.
Таковы были важнейшие условия и антецеденты, споспешествовавшие распространению местного, племенного союза на большую часть Пелопоннеса и не оцененные по достоинству нашим историком. К этому присоединялись вековые взаимные отношения различных пелопоннесских республик, сглаживавшие мало-помалу племенную отчужденность и выдвигавшие на первый план политические интересы. Полибий только мимоходом кратко замечает, что «в прежние времена многие безуспешно пытались объединить пелопоннесцев во имя общего дела, но тогда каждый помышлял не об общей свободе, а о собственном преобладании»207*.
Столь же недостаточно историк наш обращает внимания на другой мотив объединения пелопоннесцев в общей организации. Мотив этот — борьба против македонского владычества, опиравшегося на тиранию и иноземные гарнизоны в пелопоннесских городах. Деятельность Арата и союза в первую и самую плодотворную пору направлена была к освобождению городов от македонских гарнизонов и от тиранов. Первоначальный союз двенадцати, потом десяти ахейских городов распался главным образом по вине македонских царей. Так, еще Александр, сын Филиппа, уничтожил народоправство в Пеллене и заменил его тиранией борца Херона (335 г. до Р.X.), чем и следует объяснять воздержание пелленян от участия в восстании эллинов против Александра и в войне против наместника его Антипатра (323/322 г. до Р.X.). Он же посягал на союзные собрания ахеян и аркадян. Так, в одной из речей Гиперида против Демосфена упоминается о прибытии в Пелопоннес (324 г. до Р.X.) того самого Никанора, который в 114-ю олимпиаду возвестил на олимпийском празднестве волю Александра возвратить изгнанников в родные города. В Пелопоннес Никанор явился с указом об изгнанниках и о союзных собраниях ахеян и аркадян. Кассандр поставил гарнизоны в Патрах, Эгии, Димах (314 г. до Р.X.), место которых заступили гарнизоны Деметрия в 294 г. Союз давно уже был в упадке, когда Антигон Гонат объявил его расторгнутым (288 г. до Р.X.). Войною с эпирским царем Пирром и другими замешательствами в Македонии воспользовались четыре названных выше городка Ахаи для восстановления исконных союзных отношений (280 г. до Р.X.). Пять лет спустя примкнули к союзу жители Эгия, выгнав из города македонский гарнизон. Вскоре после этого «возвратились к прежнему устройству» жители Буры по умерщвлении своего тирана, и каринийцы, тиран коих Исей добровольно отказался от единоличной власти и присоединил город к ахейскому союзу. Таким же, должно быть, способом вошли в союз и три остальных города Ахаи: Леонтий, Эгира, Пеллена. Как невелики были все эти города, показывает суждение поэта Иона о важнейшем из них — Эгии, служившем сборным местом союзников до 189 г. до Р.X.: «по населенности и значению он не имел права ни на третье, ни на четвертое, ниже на двенадцатое место в Элладе». Самые узы федерации были вначале довольно неопределенны, если жители Патр могли одни, а не совместно с прочими ахеянами участвовать в войне против галлов 278/277 г. до Р.X. В 251 г. к союзу примкнул Сикион, непосредственно перед тем освобожденный от тирании Аратом, а восемь лет спустя и Коринф, после того как из кремля его был удален насильно гарнизон Антигона Гоната и бежал тиран (243 г. до Р.X.). В том же году по удалении македонских гарнизонов присоединились к союзу Мегары, Трезена, Эпидавр. К этому времени приурочивается трезенская надпись о постановке статуи Арата в память освобождения Трезена; раньше надпись приурочивалась к Гермионе. Еще при жизни Деметрия (239—229 гг. до Р.X.), который всячески поддерживал тиранию в Пелопоннесе, мегалопольский тиран Лидиад по собственному почину сложил с себя власть и присоединил город к союзу (234/233 г. до Р.X.). После смерти Деметрия то же самое сделали тираны Аргоса, Гермионы и Флиунта. «Территория пятнадцати городов, — замечает Фримен, — простиралась теперь непрерывно от Ионийского моря до Эгейского, от мыса Аргоса до крайней оконечности аргивского полуострова. Ключ к Пелопоннесу был теперь в руках союза, цепи Эллады были порваны»208*. Счет Фримена не совсем верен, ибо еще раньше Аргоса и самого Мегалополя приобретены были для союза Герея в Аркадии и Клеоны в Арголиде, а в одно время с Гермионою присоединилась и Эгина209*. До начала Клеоменовой войны (228 г. до Р.X.) в ахейский союз вошли также Мантинея, Тегея, Орхомен, соединившиеся потом с этолянами и еще позже перешедшие на сторону Клеомена, а равно другие поселения аркадян, ибо аркадяне, по выражению Павсания, охотнее прочих эллинов примкнули к ахейскому союзу. По поводу упомянутой выше орхоменской надписи Диттенбергер с успехом доказывает, что присоединение Орхомена к союзу ахеян совершилось вскоре после отречения Лидиада от власти тирана, т.е. вскоре после 234/233 г. до Р.X210*. Известия древних о расширении территории ахейского союза путем изгнания македонских гарнизонов и низвержения или добровольного отречения тиранов, которые находили опору в македонских владыках, согласуются с замечанием Полибия: «Цель союза состояла в изгнании македонян из Пелопоннеса, в упразднении тирании и в обеспечении общей исконной свободы во всех городах», и Дюбуа тщетно силится доказать наперекор фактам и неоднократному заявлению нашего историка, что образование ахейского союза вовсе не означало пробуждения вражды эллинов против Македонии. Нельзя, конечно, согласиться с Фрименом, когда в ту отдаленную эпоху он переносит понятия и политические страсти своего времени, когда историю ахейского союза представляет себе как «борьбу федерализма с монархией, национальную борьбу Эллады против Македонии». Но не более прав и Дюбуа, отрицая борьбу с македонским владычеством, как один из руководящих мотивов в начальной истории ахейской федерации. Достаточно напомнить, что борьба Арата против македонской гегемонии перешла даже за пределы Пелопоннеса, и одним из похвальнейших своих подвигов он считал участие в освобождении Афин от гарнизона Деметрия. В собственных «Записках», послуживших источником для Плутарха и Павсания, восполняемых и исправляемых при помощи пирейской надписи в честь Эвриклида, Арат сильно преувеличивает свою роль в этом деле насчет начальника македонского гарнизона Диогена. Этого последнего, а не Арата афиняне почитали и чествовали как своего избавителя211*.