Страница 8 из 85
Прикрепив коробку от хлопьев на место, Гэнси поинтересовался:
— Что первое ты вытащил? Ты всегда знал?
Ронан обнаружил, что рад расспросам.
— Нет. Это был букет цветов. В первый раз.
Он помнил тот сон — обитаемый старый лес, пышные, пестрящие цветы. Он шел сквозь шепот деревьев с часто имеющимся во сне компаньоном, и затем огромное присутствие подуло сквозь купол крон, внезапно, словно грозовое облако. Ронан, опустошенный ужасом и уверенный, что это потусторонняя сила хотела его, только его, ухватился за что-то, за что смог, перед тем, как оторваться в воздух.
Когда он проснулся, то сжимал горсть мягких, голубых цветов, каких он не видел раньше. Ронан пытался теперь описать их Гэнси, неправильность тычинок, пушистость лепестков. Их невероятность.
Даже перед Гэнси он не мог признать радость и ужас того момента. И заставляющую сердце колотиться мысль: я такой же, как отец.
Пока Ронан говорил, глаза Гэнси были наполовину закрыты, повернуты к ночи. Его бездумное выражение лица свидетельствовало об удивлении или о боли; с Гэнси часто это было одно и то же.
— Тогда была случайность, — заключил Гэнси. Он капнул клея. — Сейчас ты можешь делать это специально.
Ронан не мог решить, стоит ли преувеличить свои силы или подчеркнуть сложность задачи.
— Иногда я могу контролировать то, что приношу, но я не могу выбирать, о чем видеть сон.
— Расскажи, на что это похоже. — Гэнси потянулся за мытным листом в карман. Он положил его на язык и продолжил: — Проведи меня через это. Что происходит?
Из мусорной корзины поблизости раздался удовлетворенный звук, так как маленький ворон разорвал вдоль огромный конверт.
— Сначала, — ответил Ронан, — я получу пиво.
Гэнси испепелял его взглядом.
Правда была в том, что Ронан сам не очень хорошо понимал процесс. Он знал, что это как-то связано с тем, как он засыпал. Сны были более податливыми, когда он был пьян. Меньше как напряженная тревога, больше как ириска, восприимчивые к манипуляциям до тех пор, пока не разрушатся.
Он почти так и сказал, но вместо этого с губ сорвалось:
— Они в основном на латыни.
— Извини?
— Они всегда такими были. Я просто не знал, что это была латынь, пока не стал старше.
— Ронан, для этого нет причины, — строго сказал Гэнси, как будто Ронан бросил игрушку на пол.
— Ясен хрен, Шерлок. Но все так.
— Твои… Твои мысли на латыни? Или диалог? Другие люди говорят в них на латыни? Например, я есть в твоих снах?
— О, да, детка. — Ронана развлекало так говорить, очень развлекало. Он засмеялся достаточно, чтобы Чейнсо забросила бумагу, которую кромсала, и проверила, не умер ли он. Ронану иногда снился и Адам, последний угрюмо, изящно и плавно пренебрегал неуклюжими попытками Ронана-во-сне к общению.
Гэнси нажимал:
— И я говорю на латыни?
— Чувак, ты говоришь на латыни в реальной жизни. Это нехорошее сравнение. Хорошо, да, если ты там. Но обычно это незнакомцы. Или знаки… знаки на латыни. И деревья говорят на ней.
— Как в Энергетическом пузыре.
Да, как в Энергетическом пузыре. В знакомом-знакомом Энергетическом пузыре, хотя Ронан, конечно, не был там до этой весны. Все же, нахождение в нем в первый раз было подобно сну, который он забыл.
— Совпадение, — сказал Гэнси, потому что это не было совпадением, и потому что так нужно было сказать. — А когда ты хочешь что-то?
— Если я что-то хочу, я должен как бы достаточно осознанно знать, что я хочу. Почти будто не сплю. И мне нужно действительно хотеть это. А потом надо его взять. — Ронан почти использовал пример ключей от Камаро, но передумал. — Надо держать предмет не как будто это сон, а как будто это реальность.
— Я не понимаю.
— Я не могу притвориться, что держу предмет. Я должен действительно его держать.
— Все еще не понимаю.
Как и Ронан, но он не знал, как сказать лучше. На какой-то момент он затих, размышляя, никаких звуков вокруг, кроме Чейнсо, вернувшейся на пол, чтобы подобрать остатки конверта.
— Смотри, это как рукопожатие, — наконец, сказал он. — Знаешь, когда какой-нибудь парень направляется к тебе, чтобы пожать руку, а ты никогда не встречал его до этого, и он вытягивает руку, и ты просто знаешь, в момент прямо перед рукопожатием, потная у него ладонь или нет? Вот как-то так.
— То есть, ты говоришь, что не можешь объяснить.
— Я объяснил.
— Нет, ты использовал существительные и глаголы вместе в приятном, но нелогичном порядке.
— Я объяснил, — настаивал Ронан, так яростно, что Чейнсо взмахнула крыльями, уверенная в том, что у неё неприятности. — Это ночной кошмар, чувак… Когда ты грезишь получить немножко, а когда просыпаешься, твои руки болят. Вот так.
— О, — сказал Гэнси. — Это больно?
Иногда, когда он забирал что-нибудь из сна, это был такой бесчувственный удар, что оставлял мир бледным и ненасыщенным на часы. Иногда он не мог пошевелить руками. Иногда Гэнси находил его и думал, что он был пьян. Иногда он действительно был пьян.
— Это означает «да»? В любом случае, что это за штука? — Гэнси поднял деревянную коробку. Когда он повернул одно колесико, одна из кнопок на другой стороне отжалась.
— Коробка паззл.
— Что это значит?
— Да если б я знал. Так это называлось во сне.
Гэнси смотрел на Ронана поверх своих очков.
— Не используй этот голос со мной. У тебя вообще нет идей?
— Думаю, предполагается, что эта штука переводит. Это то, что она делала во сне.
Вблизи вырезанные фигурки оказались буквами и словами. Кнопки были такими маленькими, и буквы — такими аккуратными, что было невозможно рассмотреть, как все было сделано. Также невозможным было и то, как колесики с символами могли зафиксироваться на коробке без каких-либо рубцов в радужно-полосатой структуре дерева.
— Латынь на этой стороне, — заметил Гэнси. И перевернул предмет. — Греческий здесь. А это что… думаю, санскрит. А тут коптский?
Ронан произнес:
— Кто, на хрен, знает, как выглядит коптский язык?
— Очевидно, ты. Я вполне уверен, что это так. А эта сторона с колесиками — мы. Ну, в любом случае, наш алфавит, и она установлена на английские слова. Но что на этой стороне? Остальные — мертвые языки, но я не распознаю вот этот.
— Смотри, — сказал Ронан, поднимаясь на ноги. — Ты слишком все усложняешь.
Подойдя к Гэнси, он взял коробку. Повернул несколько колесиков на английской стороне, и в тот же момент кнопки на других сторонах начали двигаться и перемещаться. Что-то в этом движении было нелогично.
— Это взрывает голову, — вздохнул Гэнси.
Ронан показал ему английскую сторону. Буквы складывали «дерево». На латинской стороне буквы переместились в «bratus». Затем он перевернул на греческую сторону: «δένδρον».
— Итак, эта штука переводит английский на эти другие языки. Вот «дерево» на них на всех. Я все еще не знаю, что это за язык. T’ire? Не звучит как… — Гэнси прервался, его знания мертвых лингвистических странностей исчерпались. — Боже, я устал.
— Так спи.
Гэнси посмотрел на него. Это был взгляд, спрашивающий, как Ронан, как никто другой, мог быть так глуп, чтобы думать, будто бы сон — такая простая штука, которую так легко получить.
Ронан предложил:
— Так поехали в Барнс.
Гэнси посмотрел на него еще раз. Это был взгляд, спрашивающий, как Ронан, как никто другой, мог быть так глуп, чтобы думать, будто бы Гэнси легко бы согласился на что-нибудь такое нелегальное, поспав так недолго.
Ронан продолжил:
— Так пошли выпьем по стакану апельсинового сока.
Гэнси рассуждал. Он глянул туда, где лежали его ключи около мятных листов. Часы рядом, отталкивающий, ужасный экземпляр, который Гэнси нашел лежащим в коробке на свалке, показывали 3:32.
Гэнси ответил:
— Ладно.
И они пошли и выпили по стакану апельсинового сока.
Глава 6