Столетняя война

На повседневной жизни парижан тяжело сказывалась политическая ситуация. Вешали за хранение оружия или за оставленный на подоконнике горшок с цветами, который можно было использовать как метательный снаряд против сержантов короля. На свадебные трапезы следовало приглашать человека, которому платило правительство — и которого кормил жених, — для контроля, чтобы «ни о чем не шептались». Иначе говоря, чтобы самое безобидное собрание родни не обернулось заговором, надо было приглашать шпика.

В деревнях поведение крестьян диктовал всего один страх — перед военными, чьи бы они ни были. Вернулось время больших набегов, а во что они обходятся среднему виллану, было известно. Все, кто видел для себя непосредственную опасность, бросали риги и скот, чтобы искать убежища в городе. Париж, Руан, Амьен со дня на день могли оказаться перенаселенными. Безопасности от этого не прибавлялось, а ситуация со снабжением становилась критической.

Арманьякское правительство пыталось принимать ответные меры. Однако они терпели провал. Наступление на Арфлёр в 1416 г. не удалось. Дипломатические контакты с римским королем Сигизмундом Люксембургским привели в марте 1416 г. только к поездке будущего императора в Париж, где он вел себя как властитель, после чего он поехал в Лондон и вступил в соглашение с Генрихом V. Парижский горожанин был шокирован, что на мессе в соборе Парижской Богоматери Сигизмунд не сделал никаких приношений и посчитал себя щедрым, оставив экю детям-хористам. Римский король принял у себя жен нотаблей и предоставил им в изобилии напитков, а потом подарил каждой по дешевому кольцу. Парижанин счел, что к нему проявили пренебрежение. Узнав о Кентерберийском договоре, он посчитал себя обманутым: Сигизмунд и Генрих V подписали соглашение о завоевании Франции.

В тот же день, когда оба суверена вели переговоры в Кентербери, 15 августа 1416 г., французский флот — состоящий в основном из генуэзских кораблей — был обращен в бегство в бухте Сены. Арфлёр остался в руках англичан.

Иоанн Бесстрашный извлек уроки из этой ситуации. Забыв о братьях, погибших при Азенкуре, он предложит свою дружбу Генриху V. В октябре оба принца провели неделю вместе. Герцог Бургундский сделал решающий шаг в своей политике отказа от прав Валуа — он признал право Ланкастера и его преемников.

Того, кто по праву король Франции, и тех, кто по праву будут королями Франции.

Вскоре было подписано соглашение ограниченных масштабов: Иоанн обязывался вмешаться только в момент, когда дело явно будет идти к победе. По крайней мере, английский король мог продолжать действовать, не опасаясь, что против него поднимется вся мощь Бургундского государства.

Иоанн Бесстрашный, признавая «права» англичанина, проигнорировал по меньшей мере один факт: он сам принадлежал к роду Валуа и не был бы герцогом Бургундским, если бы век назад Филиппу Валуа предпочли Изабеллу.

29 июня 1417 г, под Ла-Уг был разбит французский флот. На тридцать лет англичане стали хозяевами Ла-Манша. Путь в Нормандию был свободен. 1 августа Генрих V высадился снова, на сей раз в Трувиле, с армией, численность которой составляла около десяти тысяч человек. Как ранее в Арфлёре, он изгнал жителей Кана, оказавших сопротивление. Прибыв на сей раз из-за Ла-Манша, англичане устроили в Кане центр управления территориями, которые они начали завоевывать. Генрих V больше не искал быстрой славы в недолгом набеге. Пришло время завоевания или, скорей, отвоевания.

События развивались очень быстро. В октябре пали Аржантан и Алансон. Стараясь избежать вторжения, которое ему, кстати, не угрожало, герцог Бретонский заключил в ноябре мир с победителем. Иоланда Арагонская, королева Сицилии и герцогиня Анжуйская, также заключила соглашение с англичанином, чтобы защитить наследие самого младшего сына, будущего Карла Менского. Падение Фалеза и Эврё в начале 1418 г, ознаменовало полнее завоевание Западной Нормандии. Только крепость Шербур еще держалась. Поэтому Генрих V мог снова обратить взоры к Сене. 23 июня он занял Лувье.

С осени 1411 г. Иоанн Бесстрашный снова зарился на Париж. Он знал о растущей непопулярности Бернара д'Арманьяка и его сторонников, тирания которых принесла Парижу только долгую череду бедствий и страхов. Жизнь города была парализована — как настоящим осадным положением, так и падением стоимости монеты. Золотая марка — парижская марка весила 244,75 современных грамма — от шестидесяти — шестидесяти пяти турских ливров при Карле V и Карле VI дошла более чем до ста ливров после мая 1417 г. Серебряная марка от шести ливров поднялась до одиннадцати. Новая золотая монета, мутон, была скверной, ее уже делали не из чистого золота, и она весила на треть меньше при почти той же стоимости. Что касается серебряной флоретты, ее действительная стоимость не достигала и половины стоимости последних грошей, выпущенных бургундским правительством до реакции 1413 г.

Во всех кругах общества наперебой распускали самые ошеломительные слухи. Разве не рассказывали, что арманьяки сделали себе боевые секиры и доспехи черного цвета, чтобы верней совершать ночные злодейства? Фактически правительство Бернара д'Арманьяка и его заложника, нового дофина Карла, совсем выпустило из рук бразды правления. Оно жило в кредит — принудительный, близкий к вымогательству. Иоанн Бесстрашный счел за благо разыграть карту, уже разыгранную его отцом против Людовика Орлеанского: он объявил, что отменит налоги.

Потом он поехал в Тур к королеве Изабелле Баварской, которую дофин Карл и его сообщник Бернар д'Арманьяк сочли уместным удалить из Парижа. Последнее время Изабелла чувствовала себя подзабытой. Она не отказалась вступить в игру на стороне герцога Бургундского. Оба обосновались в Труа. Поскольку Карл VI пока что полностью «отсутствовал», Изабелла официально объявила, что наделяет властью себя:

Милостью Божьей королева Франции, по причине захвата моего государя короля осуществляющая управление и руководство оным королевством.

Герцог Бургундский знал, что ситуация нестабильна. Он решил, что пора вступить в переговоры с противниками. Близ Монтеро состоялась конференция под председательством легатов, которых послал новый папа Мартин V, избранный в ноябре 1417 г. вновь объединенной церковью. На миг можно было поверить, что наступил мир. В момент заключения договора Бернар д'Арманьяк уклонился от его подписания.

В Париже настроение вновь переменилось в пользу Иоанна Бесстрашного. Один из недовольных, купец Перрине Леклерк, сговорился с Вилье де л'Иль-Адамом, одним из капитанов, рыскавшим по окрестности на службе герцога Бургундского. Отец Перрине охранял ворота Сен-Жермен-де-Пре; в ночь с 28 на 29 мая он открыл эти ворота. Ранним утром, когда ошарашенные парижане проснулись от громкого шума, бургундцы уже стали хозяевами города, прежде чем арманьяки успели организовать сопротивление. Коннетабль Бернар д'Арманьяк укрылся у соседей, но его все-таки арестовали.

Парижский прево Танги дю Шатель как раз успел похитить дофина Карла, донести его на руках — а молодому человеку все-таки было шестнадцать лет — до Бастилии, а потом организовать его побег в Мелён. Карлу предстояло вновь увидеть свою столицу только через девятнадцать лет. До этого он станет буржским королем.

Несмотря на присутствие в Париже короля, которого победители-бургундцы провели по улицам с громкими приветственными криками, словно действительно освободили его от деспотической опеки арманьяков, столицу охватила анархия. Л'Иль-Адам оказался неспособен утихомирить своих людей и не имел никакой власти над парижанами. Иоанн Бесстрашный прислал своего доверенного юриста, адвоката Филиппа де Морвилье, который недавно в Амьене возглавлял парламент, учрежденный Изабеллой на время господства арманьяков в Париже. Морвилье смог только констатировать наличие беспорядка. Во всяком случае, он извлек из этого личную выгоду: 22 июля 1418 г. его назначили первым президентом Парижского парламента. Умелый юрист, автор трактата о муниципальных институтах Амьена, Морвилье никогда прежде не заседал в парламенте в качестве советника. Однако он почти двадцать лет будет направлять судьбы этого суда, где, надо сказать, при своих должностях осталась немалая часть советников, входивших в парламент Карла VI — парламент, часто пытавшийся сторониться политических баталий.