Столетняя война

Герцог Иоанн воздержался от личного приезда. Как он был в Труа, так там и остался. Несомненно, его не удручала резня его врагов, против которой он бы не смог не выразить протеста, если бы присутствовал в Париже; его сторонники отнюдь не сказали бы ему за это спасибо. Иоанн Бесстрашный уже пережил неловкую ситуацию при кабошьенах. Через пять лет он предпочел остаться в стороне.

12 июня с ложного слуха о контрнаступлении арманьяков начался первый революционный день. Парижское простонародье пошло отворять тюрьмы. Как и в 1413 г., мясники были не последними из тех, кто возглавлял штурм и резал арманьяков, которых две недели защищала тюрьма. Среди жертв оказались коннетабль Бернар д'Арманьяк, канцлер Анри де Марль, первый президент Робер Може. Погиб и брат канцлера, епископ Кутаисский Жан де Марль.

В Шатле узники оказали слабое сопротивление. Их стали выкуривать. Они прыгали из окон, и их принимали на копья.

В целом погибших будет насчитано несколько сотен, и многие из них были всего лишь сторонниками «мира», резкое раздражение которых привело пять лет назад к антибургундской реакции. Убитые магистры, вероятно, были из числа тех, без которых не упразднили бы «кабошьенский» ордонанс.

Самые сомнительные элементы парижского населения, неизбежные любители ловить рыбку в мутной воде, очень быстро смешались с теми, для кого сведение счетов уже переходило в кровавое празднество. Вспарывали животы беременным женщинам, совершали надругательства над трупами и по-всякому веселились в том же роде.

Иоанн Бесстрашный прибыл 14 июля. Он привез королеву. Радость взяла верх над злобой. Кричали: «Рождество!» Если бы Руану тогда же не угрожали англичане, в Париже можно было подумать, что вернулся мир. Впрочем, правительство бургундцев немедля начало организовывать жизнь во Франции, словно ничего не случилось. На все вакантные места в суде, финансах и королевской администрации назначили новых людей. Советники, казначеи, бальи — среди них появлялись как новые лица, так и знакомые раньше. Но, казалось, арманьяки уже принадлежат прошлому. Коннетабль был убит, дофин Карл практически неизвестен. Танги дю Шатель и несколько его соратников вдали от столицы представляли собой все, что осталось от бывшей партии герцога Орлеанского.

Новая тревога вечером 20 августа 1418 г. привела к тому, что 21-го начался новый революционный день. На сей раз у мятежников была организация, как в 1413 г. Роль, некогда сыгранную Кабошем, теперь взял на себя палач, некий Капелюш. Он специализировался на убийствах женщин. Удовольствие, которое он от этого получал, побуждало его без малейших оснований убивать невиновных, которых никто не смел защищать.

Кабош, однако, теперь был на привилегированном положении. Он занимал весьма важную должность при дворе герцога Бургундского. Он больше не желал впутываться в народные волнения.

У Иоанна Бесстрашного все-таки хватило смелости отреагировать. Он приказал немедля арестовать Капелюша, который вызвал у него раздражение своей фамильярностью и особенно тем, что некстати предложил ему кубок вина. Герцог Бургундский отнюдь не брезговал демагогией, но терпеть не мог, когда с ним обращаются как с простым человеком. Был назначен новый палач, начавший профессиональную деятельность с того, что отрубил голову Капелюшу. Тот сам наточил топор и щедро одарил преемника советами.

Едва прекратилась резня, как вспыхнула эпидемия оспы. Только в больнице Отель-Дье умерли 5311 больных. Хронисты говорили о пятидесяти, восьмидесяти и даже ста тысячах умерших. Даже с учетом преувеличений можно допустить, что оспа унесла десятки тысяч парижан. Герцог Бургундский контролировал столицу, но она была обескровлена.

Враждебность к фиску — той и другой сторон — ранее вызвала волну ксенофобии, оправдываемую прибылями, которые получали некоторые крупные тосканские и генуэзские купцы, в качестве откупщиков вошедшие в фискальный механизм как его составная часть. Многие «ломбардцы» были убиты или оказались в опасности в 1413 г., другие — в 1418-м. Видя, что эпидемия усиливает экономическую катастрофу, какой стали гибель, изгнания и поспешные отъезды людей, которые были их крупными клиентами и торговыми партнерами, выжившие приняли решение уехать. В начале XIV в. Париж принял эстафету от шампанских ярмарок в качестве одного из деловых центров Западной Европы; отъезд ломбардцев в 1418–1420 гг. способствовал упадку этой репутации.

Тем временем Руан держался против англичан. Но с начала 1418 г. он был занят бургундцами, и его оборона велась от имени герцога Бургундского — оборона, в которой блистательно участвовал и парижский контингент. Город был хорошо оснащен артиллерией, и гарнизон достаточно силен, чтобы отражать штурмы англичан. Но время работало против Руана. Англичане перекрыли Сену, возвели вдоль всей городской стены циркумвалационную стену, состоящую из насыпи, рва и палисада. Руанцы могли взять верх, только если бы Иоанн Бесстрашный ударил осаждающим в тыл.

У Иоанна Бесстрашного было слишком много дел в Париже. Он позволил Руану как можно дольше сдерживать силы английского короля. Даже когда в ноябре он подошел к Понтуазу с небольшой армией, он явно не намеревался ввязываться в активную борьбу с англичанами. На Совете, в декабре, все согласились: для Руана уже ничего нельзя сделать.

Кардинал Орсини потерпел неудачу прошлой весной при попытке примирить герцога Бургундского и дофина. Все-таки желая одержать какую-то дипломатическую победу, он попытался выступить посредником в деле руанцев. Он повидался с Генрихом V, отчитал его, показал портрет привлекательной Екатерины Французской, которая в 1415 г. едва не стала королевой Англии и оставалась девушкой на выданье. Генрих V отклонил предложения легата.

Англичанин мог чваниться. Только что, 29 сентября, капитулировал Шербур. Генрих V знал, что Руану надеяться не на что, и допускал, что у других городов королевства есть представление, что их ждет, если они не пожелают открыть ворота перед тем, кто представляет себя в качестве короля Франции. Это мнение относилось как к парижанам, так и к остальным.

Жизнь в Руане была воплощенным кошмаром. Голод был таким, что продавали мышей. Защитники хотели сократить число ртов и изгнали женщин, детей и стариков. Генрих V отказался их пропустить. Дело было в декабре. Несчастные в большинстве насмерть замерзли во рвах.

В начало января нотабли запросили у короля Англии условия сдачи. У него условий не было. Некоторые говорили, что надо прорваться массой, а перед этим поджечь город. Но это было бы коллективным самоубийством. Руанцы отказались от этой идеи, не зная, что в конечном счете она им поможет. Ведь о ней прознал Генрих V и встревожился: ему был нужен город, а не зола. Архиепископ Кентерберийский Генри Чичли воспользовался настроением своего короля, чтобы подтолкнуть его к соглашению. Англичане и руанцы спорили четыре дня и четыре ночи. 19 января Руан наконец капитулировал. Жителям это обошлось в триста тысяч экю, которые следовало выплатить в течение десяти лет. Навстречу победителю вышла процессия духовенства. Бургундского капитана, командовавшего обороной, повесили.

Победа Генриха V была блестящей. Он сумел добиться того, что не удалось шестьдесят лет назад великому Эдуарду III. И он накапливал капитал ненависти к себе, по процентам с которого придется расплачиваться его брату Бедфорду.

В то время как англичане заняли остальную часть Нормандии, не вызвав другой реакции, оба правительства Карла VI по-прежнему противостояли друг другу. Каждое имело видимость легитимности, и как дофин, так и королева присвоили себе титул наместника отсутствующего короля. За одного был Центр и Запад Франции, а прежде всего Юг. За другую — в основном Восток и Север. Поэтому вариант, что победу может дать соотношение сил, исключался. Но представлялось бесспорным, что англичане, занимая город за городом, так и будут пользоваться параличом власти из-за ее раскола. Весной 1419 г. Иоанн Бесстрашный попытался пойти на переговоры.