Ведьмино отродье (ЛП)

— Если она умрет. Именно.

Роберт начал ходить по комнате, сжимая и разжимая кулаки. В последнее время он был больше похож на собственную тень, а сейчас на щеках вновь горел румянец и глаза лихорадочно блестели.

— Бог свидетель, — вдруг воскликнул он, — ситуация становится невыносимой. Чума не столь опасна, как тот, кто вернулся в Лондон. Забудем о личном — даже думать не смею об этом! — что мы знаем о действиях Феррары? Они ужасают. Мы хорошо осведомлены о его многочисленных жертвах. Если считать смерть его приемного отца, сэра Майкла, первой в цепочке преступлений, то мы можем с уверенностью назвать еще три бедные души, отправленные в вечность темным искусством этого страшного негодяя.

— Да, — подтвердил доктор Кеан.

— Он покушался на вас, покушался на меня. Мы выжили, только благодаря знаниям, — он показал на ряд книг в угловом стеллаже, — которые вы собирали и хранили в течение долгих лет. Перед лицом науки, перед лицом современного скептицизма, перед лицом веры в Господа милосердного, Энтони Феррара определенно является…

— Он является тем, кого наши невежественные предки называли магом, — спокойно перебил сына Кеан. — В Средние века его бы объявили колдуном. Сегодня мало кто знает, что это означает, но я знаю, а вскоре узнают все. А пока он распростер свою тень над известным нам домом.

Роберт потряс кулаками в воздухе. Некоторым этот жест показался бы мелодраматичным, но так он выражал свои душевные страдания.

— Как же так, сэр! — воскликнул он. — Неужели нам осталось только ждать, ничего не предпринимая? Кем бы он ни был, он остается человеком, а у нас в арсенале есть пули, есть ножи, есть сотни ядов.

— Это верно, — ответил доктор Кеан, наблюдая за сыном и пытаясь умерить его растущее возбуждение собственным спокойствием. — Я готов пойти на все, лишь бы раздавить Энтони Феррару, как скорпиона. Но где его искать?

Роберт застонал, опустился в большое, обитое красное кожей кресло и закрыл лицо руками.

— Наше положение сводит с ума, — продолжил пожилой мужчина. — Мы знаем, что Феррара вхож в дом мистера Сондерсона; мы знаем, что он потешается над нашими безуспешными попытками поймать его. Нелепость положения усугубляется тем, что Сондерсон не знает правды, да и не тот он человек, чтобы понять такое; по сути дела, мы ничего не можем рассказать ни ему, ни, тем более, Майре. В итоге, те, кого мы защищаем, непроизвольно действуют против нас и себя.

— А этот запах! — вспомнил Роберт. — Эти чертовы благовония, пропитавшие весь дом Сондерсона. Мы же знаем, зачем они — знаем, зачем!

— Роб, я понимаю это лучше тебя. Мистическое использование ароматов сегодня не в чести, но по собственному опыту нам известно, что они продолжают так использоваться. В пирамиде в Медуме Энтони Феррара осмелился — как только Бог не покарал его за это! — изготовить определенные благовония. Их часто смешивали в далеком прошлом, и, очевидно, одна из герметично запечатанных баночек с ними попала в руки Феррары. Я тоже почувствовал зловещий аромат в его лондонской квартире. Если бы до этого ты спросил меня, можно ли найти их сейчас, я бы уверенно сказал нет — и ошибся бы. У Феррары они были. Он все использовал и отправился в Медум, чтобы пополнить запас.

Роберт напряженно слушал.

— И это вновь заставляет меня затронуть тему, которую мы уже обсуждали, сэр, — сказал он. — Как я понял, вы с покойным сэром Майклом проникли в темные тайны Египта гораздо глубже, чем кто-либо еще в наши дни. В то же время, Энтони Феррара, почти мальчишка, достиг вершин искусства, до понимания которого вам, человеку, посвятившему его изучению много лет, еще очень далеко. Как это расценивать?

Доктор Кеан вновь сцепил руки в замок за спиной и отошел к окну.

— Он не обычный смертный, — продолжил сын. — Он наделен сверхъестественной силой — и сверхъестественным коварством. Вы утверждаете, и не стоит этого отрицать, что он был просто усыновлен покойным сэром Майклом. Вот мы на пороге последнего сражения — я это чувствую — и спрашиваю опять: кто такой Энтони Феррара?

Все это время доктор Кеан ходил кругами перед Робом — серые глаза светились решимостью.

— Существует препятствие, — начал он, — мешающее мне ответить на твой вопрос. Хотя тебе и пришлось заглянуть за завесу ужасной тайны, ты вряд ли мне поверишь, но я все же надеюсь в скором времени открыть тебе секрет личности Энтони Феррары.

Роберт стукнул кулаком по подлокотнику:

— Иногда мне кажется, что кто-то из нас сошел с ума. Что все это значит? Что нам делать? Что делать?

— Наблюдать, Роб. Привлечь на свою сторону Сондерсона нам не удастся, он думает только о разведении орхидей, посвящая этому все свое время. В вопросах быта он непревзойден, но в таких делах, как это… — Брюс пожал плечами.

— А нельзя ли просто подсказать ему причину, любую, но действительно существующую, по которой ему придется отказаться принимать Феррару у себя?

— Но это может помешать и нам.

— Сэр, — в ярости закричал Роберт, — все сводится к одному: мы используем Майру в качестве приманки!

— Чтобы спасти ее, Роб, просто чтобы спасти ее, — отрезал доктор.

— Она и так болеет, такая бледная, измученная, — стенал молодой человек. — А какие круги под глазами! Мне даже трудно об этом думать.

— Когда он в последний раз был у них?

— По-видимому, дней десять назад. Я уверен, что он знает о нашем возращении. Он не появится там опять, сэр. Но он сможет дотянуться до нее другими способами: разве он не повелевает целой армией теней? А мистер Сондерсон ни о чем не подозревает. Майра принимает негодяя за брата! Пока она ни словом не обмолвилась о нем. Думаю…

Отец сидел, погрузившись в собственные мысли. Вдруг он взглянул на часы и сказал:

— Иди к ним сейчас, еще успеешь к обеду; и оставайся там до моего прихода. Начиная с данного момента, хотя тебе и нельзя перенапрягаться, мы не должны спускать с дома глаз ни днем, ни ночью.

Глава 22. Майра

Майра Дюкен вошла в увитую розами беседку и присела на скамейку рядом с Робертом Кеаном, уже ожидавшим там. В простом белом льняном платье, с золотистыми от солнечного света волосами, с глазами, выглядевшими неестественно большими из-за чрезвычайной бледности прекрасного лица, девушка показалась поднявшемуся навстречу молодому человеку неземным созданием, не принадлежащим к существам из плоти и крови.

Влечение, давно владевшее им, но которое он столько времени подавлял, вновь охватило его, заставив сердце биться сильнее и наполнив вены огнем. Бледные щеки девушки зарделись, и она робко протянула руку, но Роберт уже вскочил, обнял и начал целовать ее — целовать ее глаза, волосы, губы.

Майра испуганно застыла, но потом сдалась под напором его иступленной нежности, неистовость которой была гораздо лучше любой ласки, которую она когда-либо встречала, нежности, наполнившей все существо девушки радостью и восхищением, смешанными с пониманием, что именно о таком она грезила, такого желала, этого ей не доставало; она очутилась в спасительной гавани — зарумянившаяся и смущенная, но счастливая, покоренная, но ликующая, что попала в этот прекрасный полон. А Роберт шептал:

— Майра, Майра! Я напугал тебя? Ты меня простишь?

Она быстро закивала, а потом вновь замерла на его плече.

— Я не мог больше ждать. Не надо слов, ты так нужна мне, ты для меня всё, и, — тут Роберт больше не колебался, — я забираю тебя.

Она тихо прошептала его имя. Как же ей стало спокойно — она была в безопасности, она лучилась счастьем, страдания и беды теперь ей не страшны!

Роберт не выпускал из объятий ту, что уже давно была для него воплощением женственности, любви и всего, что люди понимают под этим словом; он совершенно забыл о том, что мучило его и едва не привело к смерти; он уже не видел, что девушка измождена, и не помнил о страшной угрозе, нависшей над их будущем; он не думал о коварном маге, чьи чары преследовали этот дом и сад; он просто был счастлив.