Осенние сказки

Как ее зовут? – спросила я.

Марица…

Я помолчала.

Илан… Но ты же понимаешь, что должен забыть ее?

И снова не так, как в первый раз, прозвучали эти слова, и Илан ответил – тоже иначе:

Понимаю. Но… все равно надеюсь. Даже нет, не то что надеюсь. Просто я знаю, что мы увидимся, вот и все.

Я невольно перевела взгляд на его руки, где на запястьях отчетливо видны были следы кандалов. «Не очень-то тебе поможет твоя надежда», - подумала я.

Словно прочитав мои мысли, Илан пожал плечами.

От всяких кандалов можно найти ключ. Нужно только знать, где искать… - проговорил он непонятно.

Ты хочешь бежать? – тихо спросила я.

Я должен, - просто ответил он.

Так почему не бежишь – сейчас?

Илан искоса посмотрел на меня и промолчал, но во взгляде его ясно прочиталось: «Тебе этого очень хочется?»

Ветер переменил направление, дул теперь в спину. Волосы, заносимые его порывами на лицо, стали мешать мне, и я скрутила их в узел и снова заколола шпильками – как попало, лишь бы не мешали.

Песок… - сказал Илан. – Песок и холмы. Как вы живете здесь, а?

Я с удивлением посмотрела на него.

А у вас – не так?

У нас… нет, - он помотал головой, и лицо его опять осветилось изнутри. – У нас – леса. Такие, что в высоту – до неба. У нас – сосны, огромные, корабельные, прямые, как мачты. И мох… на нем лежишь, как на ковре. А еще у нас – скалы… на рассвете их освещает красное солнце, и тогда они кажутся такими красивыми, что дух захватывает. А осенью на склонах скал лежат желтые листья вперемешку с зеленой хвоей. А еще есть лиственница… у нее иглы, как у ели, но мягкие-мягкие, как волосики у младенца…

Рассказывай…

А еще у нас в лесах ручьи… они мелкие, извилистые, и на дне обязательно лежит слой опавших листьев. Вода в них холодная-холодная, такая, что зубы ломит. – И вскинул голову. - Мы сражаемся за свою землю, потому что знаем, за что. А за что деретесь вы? За вот эти пески?

Знаешь что, - уязвленная этой неожиданной отповедью, проговорила я, - придержи язык. Эти пески – моя родина, и ты не смеешь отзываться о ней непочтительно.

Он посмотрел на меня и усмехнулся. Волосы его золотились на солнце, глаза щурились от непривычно яркого света.

Всякая птица хвалит свое гнездо. Прости, госпожа. Но у вас здесь слишком мало деревьев…

Деревьев у нас и правда мало, что есть, то есть. Но как можно не любить эти бескрайние просторы, это небо – от края до края, этот бьющий в лицо ветер?

Забились в свои леса и сидите там, как зайцы, - с обидой проговорила я.

Илан искоса взглянул на меня – и сказал неожиданно мягко:

Прости, госпожа. Я не хотел обидеть тебя…

Сколько тебе лет? – спросила я после паузы.

Девятнадцать, - ответил он, помедлив.

Тоже хороша, подумала я про себя. Нашла с кем спорить – с мальчишкой…

Какое-то время я угрюмо молчала. Но так светло было кругом, так трепал волосы ветер, так пели в вышине птицы… было глупо злиться на что-то в такой день. И… так хорошо было ехать рядом с ним по степи, неторопливо посматривать по сторонам… словно исчезла разделявшая нас пропасть, словно не раб рядом со мной, а человек… друг… друг, которого у меня никогда не было. Который… который мог бы стать другом, если бы… как ни крути, он стоял на помосте невольничьего рынка.

Что ж ты со мной делаешь, мальчик, а?

Госпожа… - вдруг сказал Илан. – Прости меня.

За что? – тихо спросила я.

За тот вечер… первый…

Я опустила голову, чтобы скрыть краску, прилившую к щекам. Ярость исчезла, словно ее и не было никогда.

Я не должен был, наверное, так поступать… с тобой. Но… я не мог. Прости. Ведь я люблю ее…

Что я должна была сказать в ответ? или сделать? Только выпрямиться и высоко поднять голову.

Где-то в вышине закричала, пролетая над нами, неведомая птица.

Ты очень красивая, госпожа, - сказал Илан. – Ты будешь счастлива, поверь.

Я хотела ответить, что это совершенно не его дело, что я счастлива и лучше знаю… но Илан вдруг поднял голову.

Тихо! – резко сказал он.

Я недоумевающе посмотрела на него, а он вскинул лук и мгновенным, стремительным движением кинул на тетиву стрелу.

Четверо встали перед нами прямо из травы, тоже подняв натянутые луки.

- Бросай оружие, - ухмыляясь, проговорил один из разбойников – здоровенный детина, заросший щетиной так, что виднелись одни глаза.

Ах ты, Богиня! Как же мы увлеклись разговором, что не увидели – в заросшей травой балке пряталась засада. Из этой же балки, повинуясь приказам узды, поднялись на ноги четыре лошади. Не знаю, как успела я в эту секунду подумать: вот, значит, как подстерегают они караваны. Я не заметила их потому, что захвачена была разговором, а Илан – потому, что не привычен к степи.

Ходу! – коротко скомандовал Илан, и мы развернулись и пришпорили лошадей.

Стрела свистнула возле моего правого плеча, и я вскрикнула: попади она в Рыжика или в Вишню, мы были бы обречены. К счастью, разбойники были не самыми лучшими стрелками. Нападавшие, грязно ругаясь, тоже вскочили в седла.

До ворот было часа два неспешной езды, а галопом мы могли бы поспеть и за четверть часа, но наши лошади были уставшими, а их – свежими и отдохнувшими. Если б не эта безумная скачка в начале! Илан держался чуть позади меня, и я поняла – бережет.

Что стоило ему бросить меня здесь и умчаться на все четыре стороны? Почему он не сделал этого? Не было времени искать ответы на эти вопросы. Мы неслись во весь дух, и мысли мои мчались столь же стремительно. Еще чуть-чуть, и нас сможет заметить стража на стенах и, может быть, даже успеет прийти на помощь. Но четверо – нет, уже шестеро! – окружали нас полукольцом, и полукольцо это стремительно сжималось. Не вырваться, не уйти…

Быстрее! – снова крикнул мне Илан. – К воротам!

Я снова хлестнула Рыжика, пригнувшись к его шее, и услышала, как сзади возмущенно и негодующе заржала Вишня. А когда оглянулась, то увидела, что Илан остановился и, развернув Вишню, отстреливается – коротко и четко.

Убьют! – заорала я изо всех сил.

Нападавшие видели, конечно, что против них – одиночка. Но от ворот уже мчались к нам на помощь, что-то нечленораздельно крича, несколько верховых. И разбойники сочли за лучшее не связываться – слишком близко мы были к городу. Гортанно ругаясь, развернули они коней и кинулись назад – так быстро, что очень скоро превратились в крошечные точки, пропавшие между холмами.

Госпожа, с тобой все в порядке? – это Илан подъехал ко мне, вытирая мокрый лоб.

Я опомнилась - и кивнула. И тоже стерла испарину. Запоздалый страх пронзил меня, как острая игла; напряжение отпустило, и я едва не свалилась на землю – так резко вдруг закружилась голова.

Тише, госпожа… Все хорошо.

Он удержал меня за плечи… какими твердыми, теплыми и надежными были, оказывается, его руки!

Стражники мчались нам навстречу. Все это длилось, оказывается, едва ли несколько минут – еще кричала в вышине одинокая птица.

Вечером у меня разболелась голова. Я лежала, закусив зубами подушку, и молчала. Мягкое покрывало казалось невыносимо колючим, все раздражало. Ахари суетилась вокруг с мазями и притираниями, пока я не выгнала девочку за дверь, пригрозив ей поркой и запретив показываться на глаза. Мягкий вечерний свет резал глаза, все казалось мучительно ярким.

Как много надо, чтобы быть женщиной – мази, яркие платья, красивые украшения. Как мало, как мало для этого надо – всего лишь чувствовать крепкие руки на своих плечах, знать, что тебя задвинут за спину в случае опасности…

… как я прижималась к нему, дрожа от запоздалого ужаса… а Илан гладил меня по голове и успокаивал, как маленькую:

Тише, госпожа, тише. Все уже хорошо…

Дверь осторожно приоткрылась, в комнату заглянул Тейран.

Не спишь, Тамира?

Я порывисто села на постели, сминая покрывало.

Брат… послушай…

Он торопливо пересек шагами комнату, сел на кровать. Погладил меня по руке.