Страница 62 из 69
А тем временем позади приговоренных начали открывать до этого времени закрытые от посторонних глаз диковинные сооружения. При более внимательном рассмотрении они оказались деревянными колесами диаметром метра два с лишним с закрепленными по периметру ручками, к которым палачи быстро и со знанием дела начали привязывать мокрые розги. Для усиления эффекта наказания прямо над колесом были закреплены бруски, за которые при повороте колеса зацеплялись концы розг, а потом, при дальнейшем вращении, с силой обрушивались на свою жертву. Как только все розги оказались на своих местах, глава гильдии палачей, получив молчаливое согласие императора, дал едва заметный знак своим подчиненным, и они с азартом начали крутить эти колеса. Розги с каждым новым оборотом колеса пыток все сильнее и сильнее впивались в спины и ягодицы преступников. Каждый из них, как мог, пытался увернуться от монотонных и очень болезненных ударов, но петля на шее сокращала все эти маневры и телодвижения до минимума, а тех, кто пытался повеситься, тем самым еще и избежав позора, безжалостно и очень быстро перевязали за плечи, и им оставалось лишь продолжать наравне со всеми трепыхаться от боли и стыда на веревке. Площадь очень быстро наполнилась воплями и мольбами о милости страдающих от жестокого и унизительного наказания преступников, а наблюдавшая за всем этим действом публика разделились на два лагеря. Первые были полностью согласны с тем, что придумал принц, и каждый вопль несчастных встречали дружными восторженными и одобрительными криками. Особенно радовались сидящие за первыми столиками, ведь кто, как не дворяне понимали, что на этот раз вытворил принц. Правду он сказал – для наказуемых было бы гораздо лучше, если бы он их всех просто повесил. И из-за понимания того, что на виду у всех происходило именно унизительное наказание, а не рядовая казнь врага, на душе становилось еще слаще. Вторая половина присутствующих на площади молча сочувствовала шпионам. Но так как они были в заметном меньшинстве, то вели себя тихо и сдержанно и не стремились каким-то образом вмешаться и прервать это жуткое мероприятие, что сделало их недовольство практически незаметным.
Удовлетворенный зрелищем воздаяния по заслугам всем виновным, принц повернулся к Варае, которая с открытым ртом и неподдельным ужасом смотрела на творившееся перед ней жуткое "безобразие", и с ехидством в голосе спросил:
– Ну, что, Варая, теперь я полностью ответил на твой вопрос? Как ты считаешь, это наказание позволит отвадить баронских шпионов от нашей империи?
Обескураженная происходящим женщина в ответ лишь одобрительно покачала головой, признавая правоту в этом споре за принцем. Дарий удовлетворено кивнул и, повернувшись к стоящим у него за спиной Лису с Громилой, устало произнес:
– Вы ведь знаете, что делать дальше?! Я надеюсь, что все наказуемые покинут город живыми! Вы хорошо меня поняли? Если что-то пойдет не так, то вам обоим несдобровать.
Лис с Громилой утвердительно ему кивнули. Дарий, еще раз окинув взглядом площадь, молча, покинул балкон, а за ним бесшумными тенями устремились церковные убийцы.
Ветер, Длинный и Варая сидели на террасе дворца и потягивали вино, так вовремя и кстати предложенное хранителем винных погребов дворца. Глубокая ночь была тиха, и город заслуженно отдыхал после всех тех бурных событий, свидетелем которых стал накануне. Не спали лишь гвардейцы, которым было приказано сопроводить баронских шпионов к границам империи. Их пришлось, как мешки с никому ненужным хламом, погрузить на телеги и отправить из города, потому что никто из них не мог стоять на ногах не столько из-за побоев, сколько из-за пережитого шока и позора, им уже вообще ни до чего не было дела. Одного из них еле-еле откачал придворный врач. Сердечко дало сбой, и если бы не своевременное вмешательство лекаря, то одним путешественником стало бы меньше.
Варая задумчиво смотрела на горящий фонарь, она полностью погрузилась в свои воспоминания, уже в который раз пытаясь осознать и смириться с неизбежностью происходящего с ней, императором, принцем, его друзьями и всей империей, но понимание так и не приходило. Казалось, что все это какой-то слишком затянувшийся дурной сон под действием нового неудачного снадобья для облегчения страданий тяжелобольных. Хотелось проснуться, наконец, и обнаружить, что ничего не изменилось: император все так же беззаботно за приятной беседой коротает вечера в компании своих приятелей Ботоса и Мениса, попивая любимое красное вино, а принц продолжает охотиться на мелких зверюшек, испытывая на них свои отвары и зелья. Если бы все это было именно так… Но той спокойной жизни пришел конец, а будущее было очень туманно. Забыв про бокал вина, который она все это время держала в руке, а потому чуть было не выронив его, женщина тихо произнесла. Казалось, что ее слова не были обращены ни к кому конкретно, а лишь выражали ее самые сокровенные мысли, то есть она как бы говорила сама с собой:
– Я совсем не ожидала и не могла представить всех последствий затеи сделать нашего принца из неуправляемого и эгоистичного ребенка достойным наследником престола империи. Мне казалось, что все мы годами будем долго и упорно объяснять ему и учить всему тому, что, по нашему мнению, должен знать принц. Он будет всегда под нашим контролем, и его поступки и решения не будут для нас неожиданностью. И что из всего этого вышло? Прошло ведь так мало времени. Что же будет дальше?..
Ветер скосил на нее удивленный взгляд, но, поняв, что вопрос обращен вовсе не к нему, и ответа от него никто не требует, продолжил наслаждаться вином.
Хранитель вин не поскупился, и, несмотря на столь поздний час, лично доставил корзинку со своим лучшим вином и легкой закуской этой троице. А куда деваться, если видишь, что такие многоуважаемые и влиятельные лица просто так среди ночи сидят одни на террасе, а их слуги спят. Почему не сделать приятное им, а потом, дай Святой ветер, в будущем и ему это зачтется, ведь кто знает, что может натворить его многочисленная родня.
Длинный смотрел на Вараю, внимательно вслушиваясь в ее слова, потому что тон и интонации ее монолога не давали его тонкой натуре ни малейшего шанса отвлечься и остаться равнодушным. Отчасти он разделял ее недоумения и опасения, но, будучи сильным мужчиной, побывавшим не в одной передряге, гораздо спокойнее реагировал на все, что видел, слышал и в чем участвовал. Когда она замолчала, он пристально взглянул на Ветра, стараясь понять, намерен ли тот как-то отреагировать на крик души этой уставшей и морально, и физически очень достойной и уважаемой всеми женщины. Ответа не последовало, а потому он, скрестив руки на груди, начал говорить сам:
– Мне очень понятны твои опасения, и, честно говоря, я сам не перестаю удивляться той скорости мышления и зрелости, которые так внезапно проснулись в нашем принце. За очень короткое время он сделал огромный скачок, ведь шагом это назвать язык не поворачивается, от безумного и капризного подростка, у которого не было будущего, который никого не любил, и которому все платили взаимностью, к настоящему принцу-наследнику престола, который на сегодняшний день имеет в империи и за ее пределами влияние и уважение равное, а может, даже большее, чем его отец. Он окружен людьми, которые ему абсолютно преданы вовсе не потому, что он принц, а потому, что видят в нем будущего великого и справедливого императора. Да, я поражаюсь, порой, его нетерпимости и жестокости, для его лет он невероятно кровожаден и расчетлив. Но подумай сама хорошенько, Варая, если бы эти поступки совершал не десятилетний мальчик, а, например, сам император Кор? Как бы ты тогда реагировала на происходящее? Ты бы тоже сидела сейчас с нами среди ночи с бокалом вина в руках и рассуждала о будущем?
Варая, когда произносила свою речь, не ожидала, что у нее будет продолжение. Она не только с огромным вниманием, но и с уважением слушала Длинного, понимая, что его тоже волнует все то, что происходит вокруг, он небезучастно стоит в стороне, ожидая, чья возьмет, чтобы присоединиться к победителям, а по возможности вносит и свою лепту в общее дело. И делает это не из-за корысти, а повелению своего сердца и совести.