Страница 12 из 117
– Ваше Высочество, вы должны подойти к постели нашей императрицы. Она умирает.
– Граф, я ее больше никогда не увижу? – прошептал мальчик.
Почти невозможное в устах семилетнего мальчика слово «никогда» вырвалось как воплощение того страха, который испытывал Павел Петрович. Панин понял это, поклонился и в знак ответа отрицательно повел головой.
Перепуганный самим словом «смерть», ребенок попятился в угол своей большой неуютной комнаты, не сводя глаз с воспитателя. Затем, резко повернувшись, упал на колени перед киотом, принялся молиться. Со смертью бабушки исчезала не просто последняя надежда, что кто-нибудь ответит на его жажду любви и нежности. Исчезало просто-напросто само ощущение безопасности. Мать? Он так редко видел ее, а в те минуты, когда они все же были рядом, он своим детским сердчишком чувствовал сквозь ее улыбки и ласки холод и равнодушие. Отец? Он слышал, что его отец скоро станет императором. Но эта новость не успокаивала его, а наоборот, вызывала еще большее беспокойство. Когда этот господин, которого называли его отцом, с подпрыгивающей походкой и резким фальцетным голосом, подходил к нему и наводил на него, слегка склонив голову, лорнет, ребенок приходил в полумистический ужас. Ему почему-то казалось, что сейчас отец протянет свою трость и с интересом будет разглядывать его, поворачивая тростью.
Оставалась одна надежда: Божия Матерь, Заступница...
Никита Панин долго ждал, пока ребенок окончит молитву. Видя, что она затягивается, он тихо подошел к царевичу, склонился к нему и возможно более деликатно проговорил:
– Идите же, ваш первый долг – пойти к умирающей...
Учитель и его ученик шли сквозь дворцовые анфилады, и повсюду перед ними расступались люди. В царских покоях столпились придворные, министры, высокопоставленные персоны империи; по обычаю, они должны были ждать кончины императрицы и провозглашения наследника. Павел Петрович, с заплаканным лицом и бешено бьющимся сердцем, медленно шел вперед, держась за руку своего воспитателя. Ребенок испытывал самые противоречивые чувства. Во-первых, – неподдельное горе! Возможно, он был единственным среди этой пестрой толпы, кто оплакивал государыню искренними слезами! Но он не мог не понимать и того, что этот день мог резко изменить и его статус, сделав его императором...
В одной из комнат Павел внезапно столкнулся со своей матерью. В руках у нее было серебряное распятие. Она посмотрела на него – чуть дольше, чем должна бы любящая мать, – нежно поцеловала, наклонившись, перекрестила и, ничего не сказав, тихонько подтолкнула в направлении к покоям императрицы. Сама же медленным жестом закрыла одной рукой лицо, а другой оперлась о стену, обитую позолоченной кожей.
Здесь же сидел великий князь Петр, невидящим, потерянным взглядом пронизывая толпы придворных. Он ждал этого дня, который мог многое переменить в его судьбе, но ведь пока ничего еще не известно... Одно было ясно: нескончаемыми годы, прожитые рядом с властной тетушкой, осыпавшей его упреками, а порой и угрозами, – позади. Но станет ли он императором?
Панин, задыхавшийся от жары в придворном камзоле, пристально смотрел на дверь, которая с минуты на минуту откроется. Из нее появится священник во всем своем убранстве, а за ним – канцлер Воронцов, который сообщит, что императрица почила...
Было два часа ночи, когда двери распахнулись и взволнованный ребенок услышал знакомый голос канцлера, который произнес с монотонной важностью:
– Ее Величество Елисавета Петровна, императрица и владычица всея Руси, скончалась. Пусть всемогущий Господь примет ее душу.
Великий князь Петр сделал невольное движение вперед, оттолкнув двух-трех придворных. Великая княгиня Екатерина вытерла глаза кружевным платком. В комнате и в залах стояла полная тишина, слышен был лишь гул толпы, которая все еще молилась за свою государыню.
Сердце ребенка колотилось так сильно, что он еще крепче сжимал руку своего воспитателя.
В Санкт-Петербурге зазвонили все колокола. Похоронный звон раздавался повсюду, проникал в комнаты, несмотря на закрытые окна, и окружал каждого зловещим звуком смерти.
Впрочем, все уже было решено. Павел встал у трона, не садясь, однако, на него. Актер Волков достал заранее приготовленный манифест, стал внушительно читать:
– «...Всероссийский императорский престол нам, яко сущему наследнику по правам, преимуществам и законам принадлежащий...»
Чтение закончилось. Медленно подойдя к двери, канцлер Воронцов поклонился, поднял голову, и затем произнес громким голосом, чтобы все его слышали:
– Да здравствует император Петр Третий, государь и владыка всея Руси. Да здравствует император!
Придворные, не успев отереть слез, вскричали:
– Да здравствует царь! Да здравствует Петр Третий!
В криках чувствовалось смирение, даже подавленность, которые подчеркивало траурное выражение лиц присутствующих.
Павел спросил:
– Скажите, граф, после отца я в свою очередь стану императором?
Воспитатель колебался с ответом. Ребенок настаивал.
– Да, Ваше Высочество, конечно...
Павел Петрович обрел некоторую уверенность в себе. Он поднял голову и заявил:
– Это хорошо. Я прикажу, чтобы все меня любили.
ОТЕЦ
ИМПЕРАТОР ПЕТР III
Terram latam et spaciosam, omnia rerum copia refertam, vetrae mandant dicione parere24.
24*Земля наша велика и обильна, порядка в ней нет, придите княжить нами (лат.). Через сто лет после появления в европейских летописях этот текст войдет в киевскую «Повесть временных лет»...*
Елисавета умерла на святки. В этот приступ симптомы были странные – кровавая рвота, понос... Похоже на отравление... Но не это смутило Петра III, а то, что ее смерть могла расстроить святочное веселье. Впрочем, он тут же нашел выход. Лишь только окончилась официальная церемония сообщения о смерти императрицы и объявления наследника престола законным императором, новоявленный самодержец всея Руси пригласил присутствующих к уже накрытому ужину. Придворные не посмели возразить, и... полным ходом пошло веселье, с шампанским и дамами, среди которых была и пассия Петра, «петербургская мадам Помпадур», как тогда же определила ее Екатерина, Елизавета Воронцова. Для многих, впрочем, веселье было вымученное, ибо шло оно в комнате, соседней с тем покоем, в котором лежала новопреставленная раба Божья...
Первой заботой новоявленного владыки было предать ту империю, хозяином которой он стал. Не прошло и недели после его восшествия на престол, как армия получила приказ прекратить успешное наступление. С сообщением о мире к Фридриху II был послан бригадир и камергер, наперсник нового царя, полковник Андрей Гудович.
Накануне полной победы над врагом, который уже готов был просить пощады, это было воспринято как «чудо для Бранденбургского дома». Петр III преклонил колени перед почти уже побежденным врагом своей страны и умолял того, чтобы он сделал его, русского императора, генералом своей собственной армии! Петр без долгих размышлений предал своих союзников – Австрию и Францию (через полтора столетия подобное совершит Владимир Ленин, подписав Брестский мир) – и вернул своему кумиру, горячо любимому другу Фридриху II, все прусские территории, которые генералы Елисаветы завоевали, полив кровью своих солдат! Став монархом в чуждой ему стране, Петр не видел ничего зазорного в том, что она станет на колени перед Пруссией...
с болью и недоумением вопрошал русский академик Михайло Васильевич Ломоносов.