Страница 11 из 117
– писал Фридрих II после боя при деревне Кунерсдорф в Берлин своему министру графу Финкенштейну. Командовал кунерсдорфской операцией граф Румянцев, герой боя при Гросс-Егерсдорфе, по поручению главнокомандующего русской армией, генерал-аншефа графа Петра Семеновича Салтыкова.
А 27 сентября 1760 года генералами Чернышевым и Тотлебеном была принята капитуляция Берлина.
Петр не находил себе места: его герой, его учитель, его кумир проигрывал сражение за сражением.
– Проклятая Россия! – в сердцах восклицал он. – Затащили меня в нее, и я сам себе здесь кажусь арестантом; а мог бы быть королем цивилизованного народа...
Однако в последнее время он реже стал вспоминать о том давнем приглашении на шведский престол. В самом деле: если бы он стал российским императором, – а такая перспектива с каждым днем становилась все более реальной! – он бы смог от имени России заключить с Фридрихом II великодушный мир, армии бы примирились и война бы кончилась... В каком блеске он предстал бы перед своим кумиром!
Тем временем Фридрих II отправил ему тайное послание: за двести тысяч рублей прусский король просил русского наследника престола убедить свою тетушку-императрицу заключить с Пруссией сепаратный мир.
Мысли о мире с Пруссией Петр не особенно скрывал. Более того, носил на пальце перстень с портретом Фридриха II...23*Павел Петрович, гораздо позже, узнав об этом, заметил, что эзотерическая школа пифагорейцев предписывала «в перстне изображений не носить», т.е. не выставлять напоказ своего отношения к богам.*
Елисавета
«с трепетом смотрела на смертный час и на то, что после ея происходить может».
Наилучшим вариантом, по отзывам современников, она считала тот, когда права на престол переходили к малолетнему Павлу Петровичу, а Екатерина становилась бы при нем регентшей. Но тогда возникает вопрос: почему же это решение так и не осуществилось? Кто помешал Елисавете подписать нужные бумаги?
Князь Петр догадывался, что императрица хочет отстранить его от власти. И потому в ходе очередной попойки он мог заявить, что сбросит царицу с престола с помощью «своего полка». Но на следующий день лишь боязливо оглядывался: многие ли слышали вчерашний бред? Каждую ночь императрица лишь незадолго до отхождения ко сну назначала покои, каждый раз новые, в которых почивать будет, да еще приказывала менять замки в них: она была убеждена, что ее хотят убить. Еженедельно она раскрывала заговоры против себя: большая часть их была плодом ее больного воображения.
Никогда еще при российском дворе не плели столько грязных интриг.
Придя к власти, Елизавета свергла с престола Иоанна VI Антоновича. Еще грудным ребенком он был российским императором (при правительнице Анне Леопольдовне) – и в том состояла вся его вина. После переворота 25 ноября 1741 года, приведшего к власти Елисавету Петровну, он всю свою последующую жизнь пребывал в заточении. Условия его содержания были такими же, как у таинственной французской «Железной маски». Юноша был полностью изолирован от мира.
«Кроткия Елисавет» настрого наказала, чтобы этого ее пленника «видеть никто не мог, також арестанта из казармы не выпускать; когда ж для убирания в казарме всякой нечистоты кто впущен будет, тогда арестанту быть за ширмами... никому не сказывать, каков арестант, стар или молод, русский или иностранец... В котором месте арестант содержится и далеко ль от Петербурга или от Москвы, арестанту не сказывать».
Петр и Александр Шуваловы (Иван имел особое мнение) продумывали возможность повторной коронации несчастного Ивана Антоновича. Из Холмогор (где он с 1744 года содержался вместе со всем «Брауншвейгским семейством», т.е. отцом Антоном-Ульрихом, братьями и сестрами) Ивана привезли в Шлиссельбургскую крепость. В один из дней в строжайшей тайне его доставили в Зимний дворец: императрица захотела посмотреть на возможного кандидата в самодержцы всея Руси. Прячась за ширмой, она глядела на бледного, чахоточного вида юношу, почти шестнадцать лет не видевшего ничего, кроме тюремных стен, среди которых он был заживо похоронен... Он казался дурачком, и по мнению Елизаветы не мог быть соперником ни младенцу Павлу, ни даже спивавшемуся Петру...
Впрочем, у Шуваловых могло быть иное мнение. Идиот на троне их также вполне устраивал...
Узнав об этом, Петр бросился к жене.
«Когда наступал критический момент, – писала она, – он всегда обращался ко мне в надежде, что я предложу средство выхода из кризиса».
Его голштинский полк с началом военных действий был отправлен в Шлезвиг-Гольштейн. Правда, у него осталась свита гольштейнских офицеров во главе с полковником Брокдорфом, – но их всего две дюжины... Правда, он считался командиром нескольких русских полков, но... будут ли они ему повиноваться? Он был в панике. Шуваловы казались ему неодолимыми...
Мог ли он видеть в жене союзника? Ведь почти все придворные, не принадлежавшие к партии Шуваловых, с легкой руки Елисаветы считали, что наилучшим поворотом дел для России был бы приход к власти именно Екатерины! Правда, многие считали, что она, не имеющая прав на российский престол, должна была стать регентшей при малолетнем сыне-императоре Павле; но для Петра это дела практически не меняло. Известны и резко отрицательные отзывы Петра об Екатерине, относящиеся к этому времени. Она его не выносит; злая, слишком независимая, враждебная женщина! Змея! И погибели на нее нет!
И тем не менее при виде опасности он обращается к ней?
Оптимальным назначение Екатерины регентшей видели и в странах-союзницах России – Франции и Австрии. Ведь если Петр, этот ярый сторонник Пруссии окажется на троне, Россия немедленно выйдет из войны! Они прекрасно понимали это и активно интриговали за такой поворот российских дел. Посол Франции сообщил Версалю о намерениях великой княгини отнять трон у мужа и отдать его сыну. Бретей рекомендовал Людовику убедить Елисавету в верности и приемлемости для Франции такого решения. Людовик внял его резонам, и обратился к российской императрице с соответствующим меморандумом. По непонятным причинам его послание дошло до российского двора лишь 16 ноября 1761 года, т.е. во время, когда Елисавете было уже не до него: до ее смерти и воцарения Петра III оставалось меньше месяца. Екатерина, зная о таком отношение к себе Франции и Австрии, нашла пути в посольства этих держав; и граф Мерси д'Аржанто, посол венский, и барон Бретей, посол версальский, открыли финансовые ресурсы своих стран для Екатерины; более того, она с радостью черпала оттуда деньги, – именно для того, чтобы взойти на престол!
И тем не менее не взошла?
Екатерина с легкостью могла добиться, чтобы освобождавшийся трон достался ее сыну. Она не хотела и не стала этого делать. Она прямо запретила действовать в свою пользу и лидерам своей партии, в частности, Никите Панину и Екатерине Дашковой. Причина была прежде всего в Пруссии, вернее, в том мире, который она, точно так же как и Петр, должна была бы заключить с ней сразу же, придя к власти. Екатерина понимала, до чего гадко будет выглядеть этот мир, и предоставила его заключение Петру, фактически подставив его общественному мнению...
Безусловно, Елисавета обсуждала щекотливый вопрос о власти с невесткой. Но «нет» той было твердым, не позволяющим заподозрить ритуальное кокетство. И Елисавета так и не подписала бумаг, отстраняющих от власти Петра и передающих ее Павлу. Власть у Павла отняла не двоюродная бабушка, единственный человек, страстно мечтавший видеть на троне именно его, а родная мать.
Вот почему Петр, против которого плелось столько заговоров, Петр, который ни одной из придворных партий на престоле нужен не был, восходя на трон, не ощутил ровно никакого сопротивления. Оно могло бы исходить лишь от Екатерины, а она предпочла пропустить вперед мужа.
СМЕРТЬ ЕЛИСАВЕТЫ
Вечером 24 декабря 1761 года Панин, чрезвычайно взволнованный, подошел к Павлу: