Страница 66 из 77
109‑я стрелковая пробилась за Балаклаву и штурмует последние траншеи немцев.
* * *
Через много лет (через двенадцать или шестьдесят шесть, – отсчитывать можно по‑разному) на пляже, куда спускались восемьсот знаменитых ступенек от сияющего новыми крышами монастыря, лежали трое человечков. Вернее, человечков было двое, загорелые мальчик и девочка, оболтусы лет десяти, в одинаковых шортах цвета хаки. Впрочем, и без шорт было видно, что это близнецы, даже волосы после купания у обоих были встрепаны одинаково. С ними лежала молодая женщина. Немногочисленные отдыхающие мужского пола поглядывали на нее с интересом. Что и говорить, эффектная дамочка. Мамаша или сестра?
На взгляды любопытствующих троица внимания не обращала. Близнецы определенно знали, что их мама самая красивая. Да к тому же разговор шел куда как серьезный.
– Почему так получилось? – спросил мальчик. – Что скорректировало «классику»?
– Понятия не имею, – женщина оперлась подбородком о запястье, унизанное серебряными браслетами. – Уж точно не мое скромное присутствие. Я, как вы поняли, туда‑сюда без особого толку металась. Даже вмешательством на тактическом уровне это не назовешь. «Калька» – штука мудреная и малопредсказуемая. В общем‑то, изменения потом и не пересчитывали.
– Они же не все погибли? – прошептала девочка, отчаянно смаргивая.
– Не все, – подтвердила мама. – Часть все‑таки эвакуировалась. Кто‑то пережил плен. И в горы бойцы прорвались.
– Многие прорвались, – упрямо уточнил мальчик. – Я читал. В горы ушли взводами и даже ротами. Потом вместе с партизанами воевали долго. В горах даже аэродром постоянный построили.
– Угу. Но сколько в горы пробилось бойцов из ПОРа, никто так и не знает, – пробормотала мама. – Война шла, не до подсчетов было.
– Все равно, – девчонка была еще поупрямей братца. – Главное, они прошли. Так лучше.
– В «кальке» не бывает лучше. Бывает только так, как было. Я вам уже объясняла сто раз. Ничего нельзя исправить и улучшить. Другой поток. Хотя потоки, конечно, иногда сливаются. Но, все равно, слово «лучше» здесь неуместно. Что лучше? То, что на Херсонесе до 12‑го числа организованно отбивались? То, что командиров никто не отзывал? То, что командующий с войсками до конца остался и погиб? Или то, что 28‑ю легкопехотную полностью размазали о балаклавские предгорья? А укрепрайон? Могли бы его удержать? Там ведь такие мощные укрепления были. Сейчас крохи от них остались, уже не разглядишь. Ведь в 44‑м все пришлось брать обратно с боем.
Мальчик кивнул.
– Да, мы понимаем. Но ведь катера и подлодки еще приходили. Людей забирали. И на берегу дрались до конца.
– Эх, чуть‑чуть бы еще! – Девчонка стукнула кулаком по гальке. – Зацепились бы мы. Хреновы фрицы!
Мама глянула укоризненно. Зеленоглазые отпрыски, несмотря на едва уловимый акцент, по‑русски говорили замечательно. Даже чересчур. Имелись подозрения, что уж девица нежная вовсю ненормативной лексикой балуется. Но подловить не удавалось. В общем‑то, детишки выросли не здесь. От рождения два языка были для них родными. Но та война осталась для них своей. В далеких лесах валунам‑«танкам» от каменных «гранат» крепко доставалось, да и в коридорах замка немало «эсэсовских диверсантов» было уничтожено.
Гостила женщина с детьми на теплой крымской земле. По делу гостила.
– Мам, ты так и не узнала, как его звали? – Девочка перевернулась на спину, крепко зажмурившись, подставила лицо солнцу.
– Нет, – мама пристроила панамку на глаза наследницы. – Пробивали мы по архивам не раз. Саперов в укрепрайоне хватало. Но я его и так помню. Да и вы помнить будете. Как и всех других.
– Чего тут говорить, – мальчик принялся подбрасывать на ладони камешки. – Мам, в полной дивизии более десяти тысяч человек. А здесь столько дивизий полегло. Я умом понимаю, а представить не могу. У нас в битве при Кэкстоне с обеих сторон две тысячи погибло. И до сих пор с ужасом о том кровавом дне народ рассказывает.
– Знаешь, когда лично тебя убивают, подсчетов арифметических не ведешь, – заметила мама. – У нас дома все чуть по‑другому. Там настоящая победа – без крови все решить.
– Мам, ну а что с этим, как его… Ленчиком‑Вончиком? Не посадили его в лагерь?
– Нет, не посадили. И не нужно его обзывать. Нормальный гражданин. Прожил долгую, небесполезную для страны жизнь. Десятки рацпредложений и изобретений имеет. Какие‑то хитроумные фломастеры изобрел. То ли чтобы сами стирались на фаянсе, то ли, наоборот, нестирающиеся.
– А дедушка?
– Ну, Константин Сергеевич – иное дело. Жаль, что только до восьмидесяти четырех дотянул. Идей он напророчил уйму, до сих пор в них разбираются. Насчет микросуперумных роботов я ничего не понимаю, но этот подарок частично от него, – светловолосая женщина постучала ногтем по узенькому мобильному телефону. – Обещают скоро такие аккумуляторы в продажу запустить. Хорошая вещь, даже вы аппарат пока не замучили…
– А ты когда ушла?
– Да еще сутки проползала. Потом уж совсем… прищучили. Но это так, подробности. Сомнительное занятие все эти коррекции. Прыгаешь не в свое время, а когда уходишь, то приходится именно своих бросать. Нужно или всех вытаскивать, или… В общем, спорный это момент. Хорошо, что ваша мама сейчас иными делами занимается. Ладно, хватит об этом. Вы минералку будете или я допью, пока холодная?
– О, Анька со своим папой идет, – девочка вскочила и попыталась пнуть брата. – Пошли!
Братец пинок хладнокровно и уверенно парировал, поднялся, подтягивая шорты.
– Мам, мы купаться.
Дети с завываниями влетели в воду, восьмилетняя девчонка в резвости близнецам почти не уступала.
Светлоглазый молодой человек сел рядом с женщиной и стянул тельняшку:
– Уф, ну и печет сегодня.
– Нам, людям северным, нравится, – женщина смотрела на звездчатый шрам на плече парня. – Честное слово, набил бы ты себе рисунок какой. У меня на руке дырка совсем и не заметна.
– Нет уж, – сухощавый мужчина улыбнулся. – Разорюсь я такими крутыми шедеврами себя украшать. Да и не нужна мне слава. Вон, на тебя половина пляжа глазеет. Я скромный. Жене, между прочим, я и такой нравлюсь.
– Эх, всегда ты подкаблучником был. Ладно, выкладывай, товарищ прапорщик, что там слышно? Звонил Сан Саныч? Все действительно так серьезно?
* * *
Но это будет потом. Пока у сержанта Мезиной была одна проблема – ногу не подвернуть и две пары коробок с лентами «МГ» не уронить. Бежали‑отступали бойцы от заваленных немецкими трупами развалин. В желудке плескались добрых три литра замечательной, отбитой у врага крымской воды, тяжелая фляжка колотила по заднице, и это было здорово. Жаль, ни одного румына так под руку и не подвернулось. Взлетали трассеры к перепуганным угасшим звездам. Старшина заорал:
– Держись, зенитчица. Немножко осталось.
За Балаклавой гремел бой, а за спиной начали рваться мины.
Часть третьяЕще немного о прыжках на время
1
Дышать было трудно. Со стороны бухты медленно плыли клубы черного дыма, там горели взорванные склады. Утро первого июля выдалось безветренным, и покинутый город тонул в горькой вони взрывчатки и сгоревших бумаг, сладковатом смраде разложения, гари многочисленных пожаров. На высотах вокруг города еще трещали пулеметные очереди, перестукивали винтовочные выстрелы. Но операция «Лов осетра» подходила к концу. И некий генерал готовился отметить свое производство в чин генерал‑фельдмаршала.
Сквозь проломленную крышу дома заглядывало жаркое крымское солнце, временами заволакиваемое густыми клубами дыма. Хотелось пить. Девушка в продранном на бедре и коленях танковом комбинезоне встряхнула флягу, еще почти половина воды осталась.