Страница 61 из 77
Здорово.
Перебравшись еще через два заборчика, Катя заподозрила, что попала точно по адресу. Под навесом громоздилась целая коллекция ржавых шестеренок, стояли тиски – по виду времен еще Первой обороны города. Над тисками на двух бечевках зачем‑то висела огромная линза в латунной оправе. Сортир тоже вызывал уважение – над крышей, крытой ржавым металлом, покачивался покосившийся флюгер, и крутилась еще какая‑то штуковина смутного метеорологического назначения. Катя глянула на дверь дома – там красовался огромный навесной замок. Наверное, тоже из музея.
Все правильно. Человек с образованием под пулями и минами сидеть не станет. Здесь только курицы да сержанты отдела «К» имеют глупость находиться. Хотя курице эвакуироваться некуда. Разве что в котелок какой‑нибудь. Глянем в погребе, как рекомендовал гений, который, оказывается, вовсе и не гений, и «тикаем‑сваливаем».
Ушки на дверях погреба были, а замок отсутствовал. Дверь круглая, толстая. Дно от бочки, что ли, приспособили? У Кати промелькнула совершенно неуместная мысль: «Жил‑был в норе под землей хоббит».
Девушка аккуратно стукнула прикладом автомата в дверь.
– Константин Сергеевич, вы дома?
Стукнуть пришлось раз и еще раз.
За дверью наконец забормотали. Звякнул засов.
Плешивый. Лицо вытянутое. Не слишком аккуратные усы оттеняют старческий румянец. Тужурка с какими‑то форменными пуговицами. Гимназическую форму он донашивает, что ли? Экий сухонький. Смотрит, как дитя изумленное. Маразм у дедули, однако.
– Константин Сергеевич, в такое время в подвалах сидеть опрометчиво. Запросто могут гранату кинуть.
– Вы же, душа моя, ручными бомбами не швыряетесь, – старик нашарил в нагрудном кармане очки, нацепил.
Катя сообразила, что ни о каком маразме речь не идет, – близорукость у дедушки каких‑то запредельных диоптрий.
– Константин Сергеевич, а нельзя ли мне войти на минутку? – Катя осторожно уперлась старику в грудь.
– Виноват, – старец посторонился. – Совершенно деморализован неожиданным визитом. Признаться, ожидал чего угодно, но…
– Уж не германских ли посланников ждете? Они здесь, в конце переулка, топчутся. – Катя, спустившись по каменным ступенькам, принялась озираться. Подвал был довольно просторный, но густо завешанный полками с какими‑то склянками и бутылями. Судя по всему, явно не компоты. На примостившемся между полками столике горела коптилка, лежал клубок веревки и что‑то похожее на недовязанную вершу.
– Я, душа моя, немцев не жду, – довольно строго сказал старикан. – Я, видите ли, разошелся во взглядах на мировой порядок с Германией еще в 1913 году. Жду я Машеньку, это моя соседка. Мы с ней наладили взаимовыгодный обмен, и она…
– Отсутствует ваша Машенька. Замок у нее висит. Полагаю, покинула место боевых действий. Наверху, знаете ли, немножко стреляют.
– Я, душа моя, слепой, а не глухой, – старик глянул на автомат, висящий на груди девушки. – Вы, я полагаю, имеете отношение к армии? Вот это чем бьют, такие разрывы негромкие?
– Немецкий 50‑миллиметровый миномет образца 1936 года. Константин Сергеевич, нельзя ли сразу к делу перейти? Справки по вооружению я вам потом предоставлю.
– Так переходите к делу, – старик развел руками. – Я жду, а вы молчите. Не могу же я быть невежливым. Вы присядьте, вот табурет.
– Я постою, – Катя облизнула пересохшие губы. – Как я понимаю, Константин Сергеевич Процюковский? Занимались исследованиями в различных областях?
– Занимался и занимаюсь. Никаких циркуляров, запрещающих мыслить, не получал. Если вы опять по поводу моей благонадежности и происхождения…
– Да мне на ваше происхождение… Пардон, Константин Сергеевич, это я запыхавшись. Жарко наверху. У меня такой вопрос: вы теорией самовоспроизводящихся микромашин занимались?
– Не отрицаю. Пытался предоставить материалы в научный совет, но наткнулся на абсолютное непонимание. Даже слушать не стали.
– Ну что вы, кое‑что до научного совета все‑таки дошло. Хоть и с опозданием. Есть предложение вам немедленно эвакуироваться.
– Из‑за микростроительства? – Старик изумленно моргнул сквозь свои «рыбьи» линзы. – Вы серьезно?
– Константин Сергеевич, есть мнение, что ваш творческий потенциал еще далеко не исчерпан. – Катя очень старалась не сорваться на крик. – Пойдемте, а?
– Не поздновато ли? И вообще, могу я взглянуть на ваши документы?
Катя сунула красноармейскую книжку и комсомольский билет. Наверху стрельба усилилась. Снова долбил миномет. Старик, согнувшись у коптилки, водил носом по строкам комсомольского билета. Катя перекинула ремень автомата через плечо. Сейчас придется хватать научную мумию в охапку и волочить насильно.
– Здесь указано, что вы, Екатерина Григорьевна, являетесь военнослужащей и комсомолкой. У вас насчет меня никакого мандата не имеется?
– Не имеется. Не успели. Простите великодушно. Идемте, Константин Сергеевич.
Старик протянул документы.
– У меня есть подозрение, что вы, Екатерина Григорьевна, обязаны меня живым немцам не оставлять? Так?
– Мозги – оружие посильнее миномета. Вы же ученый, товарищ Процюковский. Отлично умеете считать и делать выводы.
– Знаете, душа моя, давайте вы меня прямо здесь расстреляете? Здесь хотя бы мух меньше.
Катя зарычала:
– Дедуля, я тебя живым выдернуть хочу. Можешь верить или не верить. Я тебя сейчас под мышку ухвачу и на корабль засуну.
– Нет, на подобное я категорически не согласен! Это, душа моя, унизительно. Вы дама, к тому же вроде бы хорошенькая. Совершенно не нужно меня тащить под мышкой.
– Прекрасно! Я сегодня уже уйму мужиков перетаскала. В большинстве своем раненых, а не упертых, но все равно. Пойдемте, Константин Сергеевич. Вас на Кавказ вывезут, там и дело вам найдется.
– Все из‑за моей теории самосовершенствования на нижних уровнях? – Старик изумленно покачал плешивой головой. – Нет, лестно, честное слово. Только поздно, душа моя. Мне семьдесят девять лет, поздно и смешно мне под снарядами бегать. Вы бы сами уходили, душа моя. Немцы, как я понимаю, к комсомолкам крайне дурно относятся. Делайте свое дело и бегите на свой корабль.
– Дед, твою… Мне нужно, чтобы ты живой был. Не хочу я старым грибам мозги вышибать. Неприлично это. А с вашей стороны крайне неприлично отказываться. Я здесь бегаю, понимаешь, одинокая и беззащитная. Проводили бы, что ли?
Старикан хмыкнул:
– Это другое дело. Против такого довода мне возразить нечего. Куда мы отступаем?
– В Камышовую гавань. И время поджимает. Рысцой придется.
Старик уставился на Катю.
– Вы, душа моя, как себе это представляете? Я на Филлипида[56] похож? Вы мне бессовестно льстите. Я до Северной гавани еще доберусь. Но что до Камышовой, что до Афин, – увы, вряд ли.
Старик был прав. До бухты километров двадцать, в городе машину перехватить трудно будет.
– Сообразим что‑нибудь. Транспорт найдем, – пробормотала Катя, прислушиваясь к стрельбе. Пулемет работал чуть ли не в соседнем дворе.
– У меня свой транспорт есть, – скромно заявил старикан. – Вы сядете на раму, а я покручу педали…
Катя уставилась на пристроенный у ступенек велосипед.
Наверху грохнул близкий пушечный выстрел. Со свода подвала посыпалась пыль.
– Наверняка трехдюймовка, – Константин Сергеевич задрал голову. – Послушайте, кажется, мы опоздали.
Катя вытолкнула наверх велосипед. Стоило открыть дверь, как в уши ударил близкий пулеметный треск. Бил явно «МГ». Двор или два от домишки № 4.
Катя скатилась обратно.
– Константин Сергеевич, вы приготовьтесь, но наверх пока не показывайтесь. Проблемка одна, я чуть осмотрюсь…
На улицу не высунешься. Уходить нужно через низинку. Катя стояла на коленях рядом с грудой хвороста, изображающего заднюю границу дворика. До возведения здесь настоящего забора руки у уважаемого Константина Сергеевича за почти восемьдесят лет, видимо, так и не дошли. Катя попыталась представить, как перекидывает через колючую преграду велосипед и престарелого исследователя. Хрен его знает, велосипед, может, и выдержит. Но внизу точно подстрелят. И старого мухомора, и вас, товарищ сержант. Еще хорошо, если свои из «максима» не положат. По низинке шагов тридцать, все по открытому. Пока научный антиквариат прочухается, пока велосипед подберет…