Страница 59 из 77
– Добро, – старшина задрал голову. – Вот суки, опять разворачиваются. Чтоб им… Извини, подруга.
Катя в двух словах выразила свое мнение о немецких пикировщиках.
Сапер издал одобрительное мычание. Старшина засмеялся.
– Конкретно загибаешь. Но вообще‑то, дела паршивые. Немцы прут, уже к вокзалу прорываются. С танками лезут, гадюки. Да вы не смотрите, мы эвакуацию прикроем. Только бы снарядов подбросили.
Артиллеристы спрыгнули, когда «ЗИС» с ранеными увяз в мешанине повозок и машин. Впереди устрашающе рычал трактор с прицепом и полковой пушкой. На обочине чадил разбитый бензовоз. Со стороны Николаевки доносился шум боя.
Сапер все поглядывал туда.
– Не прорвутся, – сказала Катя. – Сейчас точно не прорвутся.
Сапер яростно стукнул себя по колену, принялся показывать на пальцах.
– Говорю, не прорвется немец. Эвакуируем вас, – пробормотала Катя.
Говорить сапер не мог, но взгляд над засохшими в черной корке бинтами был понятен.
– Уйдете морем, точно говорю, – упорно заявила Катя, останавливаясь, чтобы не уткнуться бампером в зад полуторке, ковылявшей на спущенных скатах. Из ее кузова отстраненно смотрел раненый моряк, крепко ухватившийся за ствол «ДШК».
Вдоль дороги все гуще стояла техника и распряженные повозки. Метался военинженер 2‑го ранга, стояли 122‑мм орудия, похожие на брошенных обиженных слонов. Впереди была Камышовая бухта, там что‑то чадно горело. Высокие столбы черного дыма стелились над берегом.
– Мы пока в сторонку, – пробормотала Катя, сворачивая с дороги. Трехтонка перевалила через кювет. В кузове сообща застонали. Катя, стиснув зубы, провела машину мимо пирамиды пустых ящиков. «ЗИС» взобрался на пригорок и скатился в лощину. Остановились у зарослей диких маслин.
– Передых, – сказала Катя, глуша мотор.
16.28. Во втором секторе обороны противник, отбросив левый фланг 7‑й бригады морской пехоты, выходит на серпантин Ялтинского шоссе. Бригада с боем отходит на высоты Карагач и к Максимовой Даче. Остатки 386‑й стрелковой дивизии занимают оборону по южному гребню Килен‑балки. В верховьях Лабораторной балки батарея 99‑го гаубичного полка, имеющая по десять бетонобойных снарядов на орудие, ведет бой с пехотой и танками противника. На участке обороны Балаклавы относительная тишина.
От бутерброда с толстым слоем тушенки Катя отказалась, хотя в желудке щипало. Нечего чужой паек хавать. Тем более напоследок можно случайный осколок в живот схлопотать. Подлечить, может, и подлечат, но…
Личный состав перекусывал, мрачно обсуждая обстановку на передовой. Шум боя был слышен даже здесь, у бухты. Вчера еще Камышовая была глубоким тылом. Катя лежала под чахлым деревцем, смотрела на прыгающих кузнечиков. Остается последнее, но немаловажное, – прорваться на борт «Чкаловца». Вроде все было продумано, только план на одну персону рассчитан. Тринадцать человек, понятно, несколько иное дело. Ну, как‑нибудь. Хотя тринадцать – число так себе. Фу, на суеверия потянуло.
– Катерина, а как дальше? – рядом присела Мотя. – Мы же на эвакуаторный пункт должны прибыть. Еще непонятно, куда нас на посадку определят.
– Матильда, ты видишь, что творится? Не до нас сейчас. Подойдет корабль, сядем. Ты бы пока сообразила, где нам еще воды раздобыть.
– Катя, – осторожно сказала военфельдшер, – ты нас специальным приказом отправлять будешь? Это из‑за Чоботко?
– Угу, особым распоряжением командующего. Хорошо бы, ежели так. Только на общих основаниях плыть придется. Так что готовь народ.
– Кать, а вдруг нас потопят? – прошептала Мотя. – Немцы же над бухтой так и висят, – военфельдшер замолчала. К женщинам ковылял Чоботко.
– Товарищ, – парень явно не знал, как именовать Катю. – Товарищ старший по команде, разрешите вопрос задать. – Чоботко кинул выразительный взгляд на военфельдшера.
Мотя поджала губы и отошла.
– Чего тебе? – неприветливо сказала Катя, поправляя ножны с трофейным ножом.
– Скажите, могу я узнать, за что я арестован?
– Вы, Леонид Львович, не арестованы. Вы задержаны. Будете переправлены в тыл на излечение. Полагаю, если проявите благоразумие и чувство ответственности, вам будет предоставлена возможность принести стране большую пользу. Доучитесь, и вперед – поднимать советскую науку. Ну, или совместите учебу и научную работу. Там люди опытные, разберутся.
– Понятно, – кажется, Ленчику полегчало. – Спасибо за доверие, товарищ.
– Не за что. Ваше дело не мной рассматривалось, я лишь эвакуацию осуществляю. Если сочтут нужным, я вас и подальше спроважу. С превеликой готовностью.
Бывший краснофлотец Чоботко вздрогнул, не удержался, глянул на нож.
– Товарищ, я же все осознаю. Приложу все силы. Стране нужны усовершенствованные акустические системы, и я…
– Вам виднее, что там нужно, – буркнула Катя. – Слышала я, что речь идет об этих, как их… молекулярных уровнях и тех, что еще поменьше. Там всякие устройства, которые сами собой размножаются. Полагаю, в первую очередь ими и займетесь.
– Ах, этим… Но, послушайте, я же мало что помню. Это так, эпизод. Случай. Наш отдел специализировался…
– На чем Родина прикажет, на том и будете специализироваться. Что значит – «эпизод»? Вы микроустройствами занимались или нет?
– Несомненно. В какой‑то мере. Когда Константин Сергеевич был заведующим лабораторией, я, как подчиненный, был обязан. Но после того, как направление не было утверждено…
Катя сгребла одноногого говоруна за ворот форменки.
– Ты, светоч науки, чем последние два года занимался?
– После начала войны установкой датчиков акустического слежения. Мастерские Южморзавода. Изделие № 28, дробь…
– На хер твою дробь! До войны?
– Учился. На механико‑математическом. Я в культ‑секторе факультета был и…
– Микроэлементами когда занимался?!
– Да не занимался я ими! До войны помогал Константину Сергеевичу приводить в порядок его бумаги. У него со зрением проблемы. Мне отказать было неудобно. Он же руководил лабораторией. Теория микростроительства – его пунктик. Но, если нужно, я основные постулаты могу вспомнить.
– Понятно, – Катя заставила себя выпустить форменку перепуганного Ленчика. – Этот Константин Сергеевич в эвакуации? Умер? Убит?
– Почему убит? Я его, кажется, в мае встречал в городе. Или в апреле. Он зимой приходил в лабораторию, помогал техникам. Но с его‑то зрением… Его из‑за близорукости с Южморзавода и поперли.
– Так он в городе?
– Был. Весной еще был. Я ему горохового концентрата передал. Я…
– Адрес?
– Обрезной переулок. У него там домик частный. По‑моему, № 4. Но старик же…
– Фамилия?
– Константин Сергеевич Процюковский. Там персики во дворе. Он в погребе от обстрелов обычно отсиживается…
– Дом № 4? Точно? Где этот Обрезной? Район?
– Да то почти в Инкермане, – отозвался от машины парнишка с забинтованной грудью. – Там, товарищ сержант, должно быть, уже немцы.
Выяснилось, что весь личный состав смотрит на беседующих. Катя осознала, что слегка повысила голос. Нет, нужно отучиваться орать по любому поводу.
Все продолжали смотреть на поднимающуюся Катю.
На часах 16.55. Пять часов осталось. Отбросим один на погрузку. Четыре часа. Можно успеть.
– Мотя, рот закрой. В запас воды непременно раздобудь. Сапер, на секунду.
Катя постучала по указателю топлива.
– На сколько хватит?
Сапер оценил. Отрицательно скрестил руки. По жесту понятно: до города может и дотянуть трехтонка.
Слить откуда‑то? Время потеряешь. А если не вернешься?
– Ладненько. – Катя спрыгнула на землю. – Буду опаздывать, заводи сам. Здесь рядышком, доведешь.
Сапер показал рукой в сторону стрельбы. Там снова бомбили, но даже сквозь взрывы отчетливо доносились пулеметные очереди.
– Не прорвутся, – твердо сказала Катя. – Наши цепляются, как могут. Держи, на всякий случай.
Сапер пренебрежительно махнул рукой, но «наган» взял.
– Ладно, я тебе для спокойствия гаубицу прикачу, – заверила Катя и выскочила к раненым.