Страница 27 из 173
В дальнем углу пустынного зала он, не без гордости, представился как автор опубликованного в последних четырех номерах «Дейли» материала «Коммунизм в студенческом городке» — о двух студентах-радикалах, которым теперь, с грустью поведал он, грозило исключение. Но статья, продолжал юноша, имела успех — он получил место в лос-анджелесской газете. Это был щуплый карлик с пергаментной кожей в мягкой, сдвинутой набок шляпе. Указав пальцем на дородного мужчину, который листал последние номера, он пояснил:
— А это из полиции. Наведывается сюда каждую неделю, просматривает разделы писем и новостей, выискивает крамолу.
— А что потом?
— Да ничего. Материалы поступают в специальное досье на стол губернатору. А губернатор в Мичигане, как известно, по совместительству еще и шеф государственной полиции.
Губернатором в этот период оказался Дж. Меннен Уильямс — Мыльный Уильямс. Я едва мог сдержать улыбку, вернувшись на свое место напротив господина с толстой шеей, буравившего колонки газет в поисках крамольных имен. Продолжая свое занятие, я надеялся наткнуться на какой-нибудь материал Мыльного. Мне повезло: подшивка раскрылась на редакционной страничке с ответом Меннена на реплику за подписью «Консерватор» о том, что якобы так называемые митинги в защиту мира посещают одни только радикалы.
«Дорогой Консерватор, — писал председатель движения за мир, — как только вы со своими единомышленниками появитесь на наших собраниях, они тут же перестанут быть митингами одних радикалов». И подпись — Дж. Меннен Уильямс. Я взял пожелтевшие листы и, обойдя стол, положил их перед полицейским. Мой указательный палец привлек его внимание, заставив вопросительно поднять глаза. Прочитав текст почти двадцатилетней давности, он снова посмотрел на меня и спросил:
— Вы кто?
Я назвал себя, однако мое имя ему ничего не сказало, так же как и цель командировки. Слово «маккартизм» было для него пустым звуком, и он вернулся к изучению газет в поисках крамолы.
В эпоху маккартизма двойное мышление стало своего рода нормой. Через неделю или две после появления статьи о Мичигане Тед Патрик попросил меня написать что-нибудь еще, теперь по своему усмотрению. Журналистика не прельщала меня, и, поблагодарив, я, почти не задумываясь, отказался. Через несколько дней он повторил просьбу, потом вернулся к ней еще раз, настояв, чтобы я написал небольшую статью о Бруклине тридцатых годов. Материал тут же пошел в номер, как он и обещал. Причину, почему Патрик был так настойчив, я узнал много лет спустя, уже после его смерти. Появление моей первой статьи в «Холидей» вызвало бурную реакцию отдела рекламы «Понтиак компани», входившей в «Дженерал моторс», которая предупредила Патрика, что они свернут свой раздел, если в журнале появится еще хоть одна статья за подписью Артура Миллера. Вторая статья, к счастью, не прервала их финансовых поступлений, однако атмосфера в те годы была крайне накалена, и мне жаль, что я не смог лично поблагодарить Теда Патрика за проявленную им в столь нелегкое время редакторскую принципиальность. Гораздо чаще угрозы оказывали свое действие, о чем свидетельствовал один из документов, который я привел в своей статье о Мичигане: размноженный для внутреннего пользования на мимеографе оттиск послания президента Национальной ассоциации предпринимателей ее членам, где он призывал прекратить нападки на факультет за его мнимый радикализм, поскольку благодаря усилиям организаций, подобных этой, факультет уже был «очищен от скверны». Такого рода деятельность широко практиковалась Национальной ассоциацией.
И все-таки, несмотря на весь шум по поводу радикалов, в тридцатые годы университетское студенчество, не говоря уже о профессуре, вопреки мифу отнюдь не было левым. Как всегда, те и другие прежде всего думали о карьере. Действительно, в редакционной статье в «Дейли» можно было позволить себе возмутиться по поводу того, что Джону Стречи не дали выступить у нас с лекцией по его известнейшей книге «Грядущая борьба за власть», но не стоило обольщаться, что таких, как я, большинство, — о книге или хотя бы о концепции ее автора знали немногие.
Не будучи «левым», Мичиганский университет тем не менее имел заслуженную репутацию учебного заведения с демократическими традициями. Это подтверждается тем, что меня все-таки приняли туда, заставив, правда, написать пару заявлений с клятвенными заверениями подтянуть успеваемость. В двадцатые годы сюда принимали всех — социалистов, сторонников контроля над рождаемостью и всяких иных фанатиков, которые пришлись не ко двору в более консервативных учебных заведениях. В тридцатые годы здесь на семинарах открыто обсуждались проблемы марксизма — преподаватели обычно не разделяли эти идеи, но по крайней мере не отказывались вести полемику.
Лучшие качества марксиста для меня в те времена олицетворял один из самых одаренных студентов по фамилии Фельдман — я и сейчас отношу его к числу немногих истинных интеллигентов, с которыми меня свела судьба. Впервые я увидел его морозной февральской ночью, когда однажды около полуночи он влетел в редакцию «Дейли» в спортивных тапочках, которые, как и его темная густая шевелюра, были все в снегу. Добротный твидовый пиджак был надет поверх пижамной куртки, в руке он сжимал какую-то рукопись. Подвижный, высокий, Джо легко вскочил на стол, чтобы приветствовать редактора и репортеров, а те, в свою очередь, оторвавшись от пишущих машинок, откинулись на спинки стульев в предвкушении очередного пламенного выступления — Джо был записным оратором по любому вопросу. Он почти не ходил на занятия, но благодаря феноменальным способностям быстро проглатывал книги и тратил на подготовку к экзамену не более двух дней, получая одни только отличные оценки. «На фоне идиотизма университетского образования Эдд Уин — это Мольер, а Джек Бенни — Фальстаф…» У него была обаятельная улыбка, и он знал уйму всего.
Не помню, что привело его тогда в редакцию, но чаще всего он приходил поспорить по поводу очередной редакционной статьи, добиваясь ее опровержения. На самом деле ему хотелось уязвить главного редактора, с которым они соперничали из-за прекрасной Лии Блум, обычно безропотно сопровождавшей его к нам в офис вместе с квартирной хозяйкой миссис Макколл, которая во время пламенной речи стояла около стола-трибуны, заботливо приготовив пальто, чтобы по окончании тут же его укутать, а Лия натягивала ему калоши и заматывала горло шарфом. Чаще всего Джо неистовствовал по поводу так называемой объективности «Дейли», особенно в вопросе об Испании. Он иронизировал в адрес невысокого главного редактора, который в ответ саркастически усмехался, тяжело вздыхая в сторону Лии.
— Что вы тут пишете, якобы фашистские самолеты помогают Франко? Вам очень хочется стать второй «Нью-Йорк таймс»? Посмотрите на фотографии: неужели не видно, что на обломках сбитых военных самолетов немецкая свастика? Редактор стоически возражал:
— Каждый может сфотографировать, что ему вздумается, и нет никаких гарантий, что фото не подделали в Гамбурге.
— По-вашему, они что там, в Гамбурге, специально ради этого сбивают самолеты? Erwachen Sie![6] Перестаньте валять дурака и не играйте на руку фашистам! Надо набраться смелости и стать наконец честной газетой! Или, может, вас уже перекупила «Таймс»? В вашем возрасте рано еще быть таким продажным!
Дело кончалось тем, что редактор не выдерживал, и они шли выяснять отношения на улицу. Было морозно, и Лия с миссис Макколл всячески старались сделать так, чтобы Джо не простудился.
В результате Лия не вышла замуж ни за одного из них. Получив в 1938 году диплом, я потерял Джо из виду, но два года спустя мы неожиданно встретились на одной из центральных нью-йоркских улиц. Он был гладко выбрит, хорошо одет, с аккуратно уложенными волосами. Испания к тому времени сдалась Франко, и двое наших однокашников погибли там, сражаясь на стороне республиканцев. Я ехал к невесте в Огайо, а Джо стал театральным художником и, несмотря на отсутствие профессиональной подготовки, устроился к одному из самых известных театральных оформителей Клеону Торкмортону, уговорив взять его сразу первым помощником, хотя сама идея пришла к нему всего несколько недель назад. Джо успел перечитать всю имевшуюся в этой области на английском литературу и, похоже, вскоре начал поправлять самого Торкмортона, давая ему советы.
6
Проспитесь! (нем.).