Страница 3 из 14
— Ну, если не выстрел, то, может быть, слышали хлопок или другой какой-нибудь звук?
— Нет, товарищ майор, — виновато моргнул белесыми ресницами водитель.
— Родители где? — спросил Павел.
— Отца давно похоронили, мать с сестренкой в Москве. Один я у них остался.
«Хочешь не хочешь, а надо самому узнать, как наши танки сгорели», — подумал Павел, а вслух спросил:
— Если снова пошлют на тот же участок, танк поведешь?
— Да я уж, считайте, на тот свет кандидат…
— Я тоже не к куме в гости тебя зову, а почти на смерть.
— На такую смерть я готов, — смятенно прошептал Петренко, стараясь смахнуть непрошеную слезу.
— И все же постараемся с тобой выжить.
3
Когда Клевцов рассказал о своем замысле Самвеляну и Боровому, те воспротивились.
— Да мы своих толковых ребят пошлем! — вскричал Боровой.
— Нет, Федор. Тут нужен опытный глаз. Затем я и приехал.
— А я разрешения дать не могу — не в моем ты подчинении, — рассудительно проговорил Самвелян. — Да и начальство, думаю, такими специалистами бросаться не станет.
— Вдруг что случится с тобой, перед кем нам ответ держать? — добавил Боровой.
— Ты, оказывается, перестраховщик…
— Да я, если хочешь знать, сам бы с тобой пошел, — обиделся Федя.
Сошлись на том, что рапорт Клевцова с просьбой выделить два танка для разведки послали в штаб бригады. Сам Павел направил радиограмму своему начальнику — должен же профессор Ростовский понять, что тревожные слухи о появлении у немцев незнакомого оружия отрицательно скажутся на моральном состоянии экипажей, что причину гибели танков надо выяснить как можно скорей, без промедления. В целях обеспечения секретности гитлеровцы могли в любой момент перебросить новое оружие на другой участок фронта и там тоже доставить немало хлопот.
Ответ пришел неожиданно быстро. Георгий Иосифович, очевидно, позвонил командующему фронтом, а тот приказал провести разведку под руководством специалиста, придав все необходимые средства.
Павел придумал нехитрый план. В первой машине пойдут те, кто вызовет на себя огонь. Во вторую сядет он сам, попытается с близкого расстояния осмотреть пробоины на сожженных танках, затем будет наблюдать, из чего гитлеровцы начнут стрелять по первому танку.
— Когда начнем? — спросил Боровой.
— Хорошо бы завтра на рассвете, — ответил Клевцов.
Боровой посмотрел на Самвеляна:
— Разреши, Ашот, пойти в первой машине?
— Нужны добровольцы, — напомнил Самвелян.
— Так мой экипаж хоть в огонь, хоть на печь! А инженеру подберем самых надежных.
— Я прошу назначить в мой танк водителем Петренко.
Самвелян и Боровой многозначительно переглянулись.
— Пожалел? — прищурился комбат.
— Спасать надо парнишку. Повоюет еще, — помолчав, ответил Павел.
— Вот за это спасибо! Знал — Лешку к себе возьмешь. От всего батальона спасибо! — Боровой порывисто сжал руку Клевцова.
…Через час в командирской землянке собрались танкисты двух экипажей. Люди с любопытством рассматривали коренастого майора с круглым, полноватым лицом и дерзкими лукавыми синими глазами.
— О важности нашей разведки говорить много не буду, — негромко начал Павел. — Всем ясно, гитлеровцы применили неизвестное нам оружие. Возможно, это какие-то мины. Тогда у погибших машин будут разбиты либо гусеницы, либо деформированы опорные катки, разрушены днища или лобовой лист. Но судя по следу, что остался на четвертом танке, немцы использовали так называемые кумулятивные снаряды. Ударившись о металл, снаряд концентрирует, кумулирует взрыв в одной точке, развивая температуру свыше трех тысяч градусов. Броня прожигается, огненная струя попадает в боекомплект или мотор… Возникает вопрос: из какого орудия его выпустили? Если из пушки, то и танкисты и пехотинцы слышали бы выстрел. Однако выстрелов не было.
Клевцов оглядел добровольцев.
Ближе к нему сидел Леша Петренко, уже обмундированный по форме — в шлеме, комбинезоне, сапогах. Чуть поодаль — лейтенант Овчинников, командир танка, опрятный, серьезный, чернобровый парень с рассеченной нижней губой. На одной скамье рядом сидели светловолосый заряжающий Нетудыхата и черный, как ворон, туркмен Муралиев — стрелок-радист. Все принимали участие в тяжелых боях под Жиздрой, считались обстрелянными бойцами.
Экипаж Борового тоже сомнений не вызывал. Танкисты побывали в сражениях прошлого, сорок первого года, сменили третью машину после Смоленска и Калуги, где горели и сумели спастись.
— Машина Борового пойдет первой, — продолжал Павел. — Мы же будем вести за ней наблюдение. В случае чего, рискнем и сами: подставим себя под огонь. Поэтому возьмем мало горючего и пойдем без снарядов, чтобы не взорваться на собственном боекомплекте.
— Выходит, совсем безоружными? — воскликнул Овчинников.
— Ну, разрешаю в стволе держать один снаряд и взять побольше патронов к пулеметам. — Клевцов выдержал паузу. — Не исключено, кто-то из нас погибнет или будет тяжело ранен. Но кто останется в живых, обязан любой ценой добраться до своих и подробно, во всех деталях, рассказать о том, что видел и слышал.
Павел сел на чурбак, снял фуражку:
— Вопросы будут?
Некоторое время танкисты молчали. Потом поднялся Муралиев:
— Товарищ инженер 2-го ранга, вы из самой Москвы?
— Да.
— Семья у вас есть?
— Жена есть. Детей пока нет.
— Товарищ майор, — подал голос Овчинников, — нам само собой воевать. И с разведкой, считаю, справимся. Но вам-то зачем в пекло?! А вдруг убьют?
— Так не я же один такой на белом свете. Приедет другой товарищ, и постараются довести дело до конца.
«С таким в разведку можно», — подумал Боровой.
4
Танкисты разошлись на отдых. Затих и Федя на соседнем топчане. Однако Павел заснуть не мог. А что произойдет, если и вправду он погибнет? Разумеется, пришлют еще кого-нибудь из отдела. Ростовский найдет специалиста, хотя и погорюет о Павле. Но каково будет Нине?…
…Родителей Павел помнил смутно. Ему было шесть лет, когда они погибли от голода в Поволжье после гражданской войны. Приютил его немец-колонист Вольфштадт, чьи предки попали в Россию еще при Екатерине II. Звали приемного отца Карлом, а мать — Мартой. В семье не было детей. Дома говорили только по-немецки. Мальчик быстро овладел языком, учиться пошел в немецкую школу. Карл слесарничал. Из обычной болванки он мог изготовлять разные детали, начиная от велосипедных втулок и кончая коленчатым валом к автомобильному мотору. Старик приучал к своему ремеслу Павла и надеялся, что сын станет продолжателем его дела. Но страна поднимала Сталинградский и Челябинский тракторные заводы, осваивала Магнитку и Кузбасс, строила Уралмаш и Комсомольск-на-Амуре. Павел после школы объявил о своем желании поступить в Бауманское техническое училище. Вольфштадт отговаривать не стал. Он понимал: пришли новые времена, и юноше надо идти своим путем. Карл вытащил гроссбух, куда аккуратно вписывал расходы на содержание Павла и его заработки, когда мальчик помогал. Заработок оказался неизмеримо выше расходов. Как позже понял Павел, добрый старик умышленно завышал расценки, чтобы юноша не считал себя должником. Но в то время Павел, не обремененный чуткостью и раскаянием, схватил деньги и умчался на вокзал. Лишь когда уходил поезд, вздрогнуло сердце при виде двух сразу осунувшихся, потерянных людей. Шел тихий летний дождь. Распустив большой черный зонт и прислонившись друг к другу, они стояли на перроне, точно две подбитые птицы, пока не растаяли в туманной пелене…
Загруженный учебой и работой, общественными делами и разными мероприятиями, Павел писал домой редко. Карл же отвечал обстоятельно, не упуская случая поучить и наставить. Он писал по-немецки, тщательно выводя каждую букву, припоминал пословицы и поговорки, живущие в душе его народа, вроде той, что высечена на одном из памятников в Гамбурге: «Народ, который работает, живет для своего будущего». Он убеждал Павла, что надо работать и работать, ибо только это состояние может дать человеку уверенность в жизни и стойкость против разных невзгод.