Тревожные галсы

«Я не разрешу Кесареву быть рядом со мной, — твердо решил Савчук. — Он будет проситься, но я не разрешу ему».

Катер тихо пристал к изломанному штормами берегу. Мину осторожно вытащили на песок. Савчук, вытирая платком вспотевший лоб, коротко бросил:

— Всем на катер. Я один остаюсь...

— И я тоже... — сказал Кесарев.

— Нет, — резко повторил Савчук. — Я ведь уже сказал. Ну, что ешь меня глазами?..

Кесарев молча направился к катеру.

Савчук подошел к мине. Она лежала на песке, похожая на огромную тыкву. С виду — ничего опасного, но он-то знал ее силу. С чего ему начинать? Ах да, сначала узнать, в каком положении находятся контакты цепи запала. А потом? Потом видно будет... Савчук с трудом дотянулся рукой до горловины. В этот момент в мине что-то щелкнуло, и Савчука пронизал холод. Рука так и застыла на черном корпусе. «Ты что, старина, струсил, да? — упрекнул себя Савчук, чувствуя, как затомило сердце. — Ты ведь не то уже делал. Крепись...» Он перевел дыхание и вновь взялся за крышку горловины, открыл ее и тут увидел, что гидростат разомкнул контакты запала.

— Вот так, а ты засомневался, — сказал он вслух. — Теперь бы отключить источник питания от цепи запала.

Савчук просунул руку внутрь мины, ощутив холод ее металла. Ага, вот и аккумуляторная батарея. Легко отсоединил проводок, вынул запальный стакан.

За спиной послышался шорох. Он обернулся — у валуна стоял Кесарев. Остался все-таки!.. Вот тип, а? Савчук ругнулся.

— Так я на всякий случай, — отозвался капитан-лейтенант.

— Не дури, понял? — кольнул его взглядом Савчук. — Ладно уж... Давай сюда прибор.

Стрелка неподвижно стояла на нуле. Все ясно, обрыв цепи мостика.

— Это моя вина, тут все сделали на совесть, но я нечаянно оборвал... — сердито сказал Савчук. — Потеряем еще сутки...

Разряженную мину отбуксировали к кораблю и подняли на палубу. Скляров посмотрел на часы. Неужто к вечеру не успеют завершить испытания? К его удивлению, конструктор сделал все, что требовалось.

— А что, Паша, быстро управился? — Он подмигнул Склярову. — То-то, милейший. Ну, ладно, я пойду на ют.

Скляров был рад за Савчука, хотя в душе огорчился, что испытания затянулись, теперь, видно, выход «Бодрого» в океан задержится. Замполит Леденев, заметив грусть на его лице, спросил:

— Что, не веришь в мину?

— Почему же? Верю. Да, — спохватился капитан второго ранга, — можешь поздравить старпома. Получил повышение. Уходит командиром «Гордого». Только сейчас узнал от комбрига.

— А Ромашов?

— Назначен на Балтику командиром крейсера. — Скляров сказал это с оттенком задумчивости, но тут же повеселел: — Ромашов способный, не боится риска, влюблен в море. И честный — никогда не пойдет на сделку с совестью, скорее даст себе палец отрубить...

— Спроси у меня, какая черта в характере Ромашова самая существенная, и я не отвечу тебе, — продолжал Скляров. — Гордость? Нет, гордость часто побуждает нас к зависти, а завистливых людей он не терпит. Скромность? Да! Потому что скромным присуще мужество, та самая черта, без которой не сделаешь рывок в решающую минуту.

— Скажи, ты видел хвост у павлина? — спросил Леденев.

— Очень красивый хвост.

— Вот-вот, — подхватил Леденев. — Но для павлина его красивый хвост — горе: он не может взлететь. Как бы у тебя, Павел, не вырос этот самый хвост.

— А если вырастет, тогда что? — усмехнулся Скляров.

— Тогда будем резать.

— Кто, не ты ли?

— Неважно кто, может и я...

— А больно будет?

— Это кому как. Если человек совестливый, то всегда больно.

— Ты бы пощадил меня, замполит? — улыбнулся Скляров. — А пощадить надо, потому что я не только взыскиваю с людей, но и забочусь об их продвижении по службе. Что качаешь головой? Нет, не ради красного словца я это сказал. Не ради... Помнишь, случай с Котаповым? Отругал я его, так он побежал к Ромашову проситься на «Гордый».

— Ну?

— Я его не отпустил, хотя комбриг едва не дал добро. А теперь решил выдвинуть Котапова на должность старпома. А что, у него есть все данные принять дела у Комарова.

Наступила неловкая заминка: Леденев никак этого не ожидал от Склярова.

— В общем-то, конечно, Котапова надо сделать старпомом. Для него это большое повышение. Но как комбриг? Вряд ли он согласится, скажет, опять отличного специалиста переводят в строевые.

— Должен согласиться. — Скляров умолк, глядя в сторону буя, где корабль должен ставить мину...

На эту операцию ушло немного времени, и, когда на мостик поднялся Савчук, Скляров сказал:

— Ну, ни пуха ни пера...

— Начинаем...

«Витязь» дал ход. Сейчас он окажется в зоне действия мины. Скляров скосил глаза на конструктора. Лицо Савчука оставалось напряженным.

— Товсь!

Еще минута, и судно — в опасной зоне. Раздался сильный взрыв. Огромные черно-белые клубы дыма, смешанные с водой, взметнулись кверху; все окутал дым, не видно ни судна, ни острова. А когда ветер разогнал дым, то на месте судна плавали лишь щепки.

— Ну вот и все, товарищи, — просто сказал Савчук. Он снял очки и стал протирать стекла платком. — Все, товарищи. Вот так. — Он взглянул на Склярова.

«Горбуша» прытко бежала к острову Звездный. Промозглая тугая темнота нависла над морем. Небо закрыто тучами. Капитан Серов, ссутулившись, курил на мостике трубку. С тех пор как вышли на промысел, прошло три недели, а трюмы пустые. Еще ни разу капитан не возвращался в порт без хорошего улова, и теперь, размышляя, он с надеждой посматривал в глухую темноту — где-то там, за мысом, вело разведку поисковое судно.

К Звездному Серов шел на свой риск. В этих местах давно никто не промышлял: в годы войны здесь немцы выставили минные банки. И хотя этот район не раз подвергался тралению, мины нет-нет да и появлялись на пути кораблей.

Из рубки выглянул штурман Борис Алмазов, плечистый моряк с рыжей бородой; казалось, что солнечные лучики запутались в ней.

— Мы на подходе к Черным скалам, капитан. А там с зюйда — банки. — Немного помолчав, штурман задумчиво произнес: — Это место знакомое, запомнилось на всю жизнь...

— Возьми право руля пятнадцать...

Серов загасил труку, выбил пепел и положил ее в карман реглана.

На «Горбушу» Алмазов пришел недавно. До этого плавал на большом рыболовном траулере, не раз ходил на промысел в Атлантику. А минувшей весной на подходе к Черным скалам судно чуть не наскочило на камни. Алмазов получил строгий выговор и был списан на «Горбушу». Он ожидал, что при первой встрече Серов станет читать мораль, но тот лишь сказал:

— Вот что, Алмазов, что было, то прошло. Принимай дела у штурмана. Он плавал со мной пять лет, а теперь уходит старпомом на другой траулер.

Алмазов оказался опытным штурманом, и Серову никак не верилось, чтобы такой знаток своего дела мог допустить грубый просчет. Однажды капитан не выдержал и спросил Алмазова:

— Не могу понять, как ты траулер чуть на камни не посадил?

Алмазов с укоризной посмотрел на Серова.

— Вы нарушаете наш уговор, капитан.

— Здесь что-то не так... Слушай, а не чужой ли грех взял на себя?

— Нет, капитан, — вздохнул Алмазов. — Я виновен, и никто другой. У острова не учел сильное течение. Не сделал поправку на курс...

...Траулер был уже на полпути к Звездному, когда на связь вышло поисковое судно. То, что услышал Серов от капитана разведчика, его не обрадовало: косяки пока не обнаружены.

— «Комета», я — «Эльбрус», — сердито басил Серов в микрофон. — Пять суток не можете найти рыбу. Послушай, а как у Звездного?

— Идти туда не рекомендуем, — строго ответила «Комета». — Вы что, забыли о случае с «Бакланом»? Советую бросить трал у мыса Зеленый...

— Добро. Поглядим, как и что...

Трагедию с «Бакланом» Серов знал до мелочей. Ночью судно наскочило на подводную скалу и затонуло, еле удалось спасти людей.

Капитан зашел в рубку к штурману, взглянул на карту: до Звездного еще миль шестьдесят.